Из современной английской новеллы
Шрифт:
— …мистер Хейл — ваш брат — говорит, что мне лучше выкинуть моего друга из головы. Иначе, как он считает, я недолгое время буду счастлива, зато после — очень несчастна. А так, он говорит, мне будет сначала трудно, но спустя немного я сама скажу спасибо, что не рассталась с семьей и не уехала из Японии. Это он так говорит. А по-моему… — Маленькая рука, неподвижно лежащая на коленях, вдруг всплеснулась, словно рыбка в последних, предсмертных судорогах, — …по-моему, он, быть может, неправ.
— Разумеется, неправ!
Тим в первое мгновение опешил и тут же рассвирепел.
— И разумеется, он будет давать вам
Тим шагнул к ним, прижимая к груди дрожащую руку с пузатым стаканом бренди.
— Ты же не знаешь генерала, Майкл, и его жену. Не знаешь этого молодого человека — Моргана. Не знаешь толком и мисс Курода. Так?
— А мне и не обязательно знать. Ей-богу, Тим, ну о чем мы все сожалеем в жизни? Не о том, что мы совершили, а о том, чего не умели совершить, о том, что пропустили мимо, потому что попросту не хватило смелости протянуть руку и схватить.
Мичико, казалось, не слышала Тима. Она не взглянула в его сторону и когда снова заговорила, то так, будто он и не вмешивался в разговор. А между тем до сих пор она всегда жадно ловила каждое его слово, даже самое опрометчивое и пустое.
— По-моему, вы правы. — Она пристально посмотрела на Майкла — черные, с длинными ресницами глаза твердо встретили взгляд голубых; никогда она так не смотрела на Тима. — Надо быть смелой. Нельзя позволить себя запугивать. Мы живем в современной Японии, времена феодальной Японии прошли. Я имею право выйти замуж за кого хочу.
— Вот это молодец, так и надо!.. А теперь позвольте, я налью вам чего-нибудь выпить.
— Нет-нет. Я не пью! Никогда! Ни за что! Мистер Хейл знает. Я ни разу в жизни не брала в рот спиртного.
— Что же, значит, пора начинать. Самую малость. Каплю джина… — Майкл поднялся и стал наливать в стакан, — …а потом очень-очень много тоника и очень-очень много льда. Как раз то, что вам требуется в такую погоду.
Мичико захихикала, покачивая головой, так что ее волосы заплескались из стороны в сторону. Смотреть противно! Тим никогда раньше не видел, чтобы она так хихикала.
— Нет-нет! — Однако, когда ей протянули стакан, взяла его и поднесла к губам. Верхняя губа ее приподнялась. — Хм-м. Вкусно.
— Вот и давайте выпьем — за вашу теперешнюю решимость. — Майкл поднял свой стакан. — За любовь. А когда выпьем за любовь — за свадьбу.
Снова она захихикала, поставив стакан и прикрывая рот вялой рукой. И снова взяла стакан.
— За любовь. За свадьбу, — отозвалась она.
Когда она ушла, слегка нетвердой походкой и разрумянясь с непривычки, Тим гневно подступил к брату:
— Глупость страшная, эти твои советы, скажу я тебе!
— Ничего подобного! Ты до того связан условностями, до того осмотрителен, что просто беда.
— Ничего
— Да почему, черт возьми, не выйдет? Женщина она вроде бы достаточно разумная. Приноровится к жизни в Англии. А нет, так, возможно, он найдет себе здесь работу.
— Родители отрекутся от нее.
— Вздор! Это они только так говорить будут, что отрекутся. А дойдет до дела, до решающего шага — увидишь.
— Много ли ты знаешь о Японии и японцах.
— На то у меня есть чутье. И догадка. А они, как тебе известно, меня реже подводят, чем тебя.
Тим отошел к окну.
— Несерьезный ты человек, — проворчал он, глядя в залитый лунным светом высохший сад: опять забыл про поливку и шоферу не напомнил. Поникшие пеоны, выжженная трава, пересохший пруд, по дну которого несколько лилий протянули свои мертвые стебли с хрупкими оранжевыми дисками, — вся эта сушь за окном стала как бы неотделимой частью удушливой сухости, таящейся в нем самом.
Потом, в спальне, вглядываясь опять в серебристую глушь сада, он заметил, что с силой стучит кулаком по деревянной ставне, у которой стоит. Мичико с ее сложностями — как он мечтал избавиться от этого, сколько раз, измученный, восклицал Лоре: "Боже, до чего она мне надоела! Всецело поглощена собой — что за убийственное свойство!" Но сейчас, когда Мичико, со всеми ее сложностями, легко и безболезненно взял на себя Майкл, Тима душила иссушающая злость и обида. Продолжая колотить кулаком по доске — удары гулко разносились по деревянному дому, и внизу, лежа нагишом на кровати, где рядом прикорнула собака, их, несомненно, слышал Майкл, — он неожиданно вспомнил про шахматы, те, что в семь лет получил на день рождения от холостяка дядюшки, который мало что смыслил в ребячьих делах и оттого немного робел перед детьми. Отец пробовал научить его играть, и он послушно старался, как мог. Но отсутствие в мальчике как интереса, так и способностей к игре было столь очевидным, что отец вскоре отступился, и шахматы засунули подальше в шкаф, где хранились более увлекательные игры и забавы.
Там-то в конце концов и наткнулся на них старший брат, вытащил их из шкафа и стал учиться играть по самоучителю.
Не успел он это сделать, как младший мгновенно воспылал интересом к игре.
— Это не твои шахматы, а мои! — заверещал он, обнаружив, что произошло. — Дядя Роджер не тебе подарил их, а мне!
— Хорошо, тогда давай мы с тобой сыграем, — последовал ровный ответ.
— Нет! Не хочу я с тобой играть. Дай сюда!
— Ты к ним теперь даже не притрагиваешься.
— Отдай, говорю!
Слово за слово дело дошло до драки, из которой победителем вышел, конечно, Майкл.
Забирая себе то, что не нужно брату, Майкл неизменно добивался того, что ненужное становилось желанным.
Настало воскресенье, и братья отправились на дальнюю прогулку вдоль подножия горы. Тим, в костюме и при галстуке, взял в дорогу путеводитель — на случай, если они захотят осмотреть какой-нибудь храм, из тех, что неожиданно открываются взору в конце аллеи под сводом трепещущей зелени. Майкл был в своих мятых, линялых джинсах, в дешевой клетчатой рубашке с короткими рукавами, купленной с лотка на базаре, и в спортивных тапках.