Из современной английской новеллы
Шрифт:
"Он влез во все эти многочисленные дела и обязанности, намотал их на себя и задыхается, как задыхается в этих наглухо застегнутых и слишком тесных для него костюмах и жутких галстуках, которыми обматывает себе шею чуть ли не до удушья".
(Галстук удавкой впился ему в шею; костюм, рубашка под костюмом, белье под рубашкой стали слоями повязки, наложенной на гнойную рану.)
"Он делает так много, что, в сущности, не делает ничего. Он так много раздает — свое время, деньги, самого себя, — что, в сущности, не дает ничего никому. Мне и смешно глядеть на него, и хочется плакать. Просто
(Тим опустился на кровать. Из-под слякоти, которая затянула ему нутро, что-то поднималось наверх, как поднялась наверх вода с пересохшего дна пруда, вдохнув жизнь в хрупкие оранжевые диски и пустив их в плавание по своему лону, — но были то слезы или смех, он не знал.)
— Ах ты, господи! Да — знаю, знаю, знаю: слишком поздно пришел, а Имаи-сан нужно поспеть на последний автобус, а мясо будет пережарено еще больше обычного… Но все же я должен выпить что-нибудь и сменить ботинки и носки. — Майкл нагнулся к винному шкафчику; Тим слышал, как у него хлюпало в ботинках, когда он торопливо прошел по комнате — значит, на ковре останутся грязные следы, а его лишь незадолго до отъезда Лоры и детей отдавали в чистку. — В такой ливень зонт и дождевик — не спасенье, ботинки все равно промочишь, и даже штаны до колен. — Он лил и лил джин, пока стакан почти не наполнился, а бутылка почти не опорожнилась, и тогда глотнул, не разбавляя, глотнул еще раз и еще. Глаза его увлажнились.
— Вот так, — сказал он. — Так-то лучше. Гораздо лучше. — Он снова поднес было стакан к губам, но тут его взгляд упал на брата. — Что с тобой?
— Ничего. А что?
— Да выглядишь как-то… как-то странно.
— Правда? — Тим прикрыл глаза ладонью, как бы пытаясь заслониться от этого испытующего взгляда.
— Так, будто у тебя дурные новости. Или чувствуешь себя неважно.
— Новостей никаких нет, ни дурных ни хороших. А чувствую я себя как всегда, ни лучше ни хуже. Может быть, это просто оттого, что мне есть хочется.
— Бедный. Не терпится набить себе живот. Ничего, я тебя задержу всего на минуту.
Набить живот — царапнуло по стеклу острым осколком из того дневника. Тим подошел к окну и посмотрел на пруд. По дискам водяных лилий, уже не оранжевым, а зеленовато-желтым, как желчь, молотили дробины дождя — с такой неистовой силой, будто задались целью пробить их насквозь.
— Ты где это был? — не оглядываясь, спросил он после долгого молчания.
— В агентстве "Японских авиалиний".
Вода, черная и тяжелая под бурым небом, словно металл, все шире выступала из берегов по окружности пруда.
— В воздушном агентстве?
— Погодка расходилась всерьез, так что, пожалуй, пора мне опять сниматься с лагеря. Я раскутился — подумал, что могу себе это позволить после того, как ты столько дней не давал мне тратить ни гроша. Купил себе билет до Манилы. Есть у меня там знакомый — то есть знакомство-то у нас самое шапочное. Как бы то ни было, сам он американец, преподает то ли социологию, то ли еще что-то в этом роде и просил, чтобы я непременно к нему наведался, если окажусь в их краях. Несомненно, он будет удивлен тем, что я решил поймать его на слове. Впрочем, он, кажется, славный малый — скучноватый, правда, но ничего, славный. Я рассчитываю, что можно будет пожить у него недельку-другую, на бесплатном пансионе.
Тим все еще не оглядывался.
— И когда ты едешь? — За шумом дождя,
Рука Майкла крепко и вместе с тем мягко, почти ласкающе сжала ему плечо.
— Завтра надумал, старина.
— Завтра! — Тим резко обернулся.
— Что, очень уж внезапно? Но ведь ты меня знаешь. Я люблю действовать по внезапному побуждению. Ты не подумай, мне было у тебя замечательно. И конечно, я буду жалеть, что так и не выбрался в Нара, как у нас с тобой было намечено. Зато без меня тебе будет куда проще справляться со всеми твоими нагрузками и всеми обязанностями — что ни говори, одной заботой меньше. Разве нет?
Тим опять посмотрел в сад: то, что ему рисовалось в воображении и, как он говорил себе, никак не могло произойти на самом деле, все-таки произошло. Диск одной водяной лилии развалился надвое под дробинками дождя, и в том месте, где он лопнул, как бы открылась рана, розовая в середине и зеленовато-желтая, словно от гноя, по мясистым краям.
Он обернулся, утратив от бешенства дар связной речи.
— А она?.. Девушка?.. Как же с ней?.. С твоим обещанием?.. Ты обещал…
Брат посмотрел на него изумленно и озадаченно.
— Девушка? Какая?
— Мичико. Мичико Курода. Ты же сказал. Дал слово. Насчет отца. Она полагается на тебя.
Без тени смущения Майкл беззаботно рассмеялся и поднял стакан.
— Ну, с отцом за меня можешь поговорить ты. В конце концов, это твой знакомый. И потом, твои слова имеют вес, за тобой как-никак стоит Британский совет, шутка ли. Меж тем как я — так, никто.
— Ты ведь знаешь, что я… И не ко мне она… а к тебе… Это ты должен…
Майкл опять рассмеялся, звонко, заразительно.
— Вздор, мой милый! Тебе просто не хватает уверенности в себе. Ты с этим делом сумеешь справиться куда лучше моего. — Вновь рука его тронула плечо брата и подтолкнула Тима к дверям столовой. — Неужели ты правда расстроился из-за того, что я уезжаю так внезапно? Да? Но ты же знаешь меня. Живу, как птаха небесная. Поклюю немножко в одном саду — и упорхну клевать в другой, хотя и в первом осталось много сочных червей. В этом весь я. И ты это знаешь, Тим.
К утру дождь перестал, но по-прежнему кругом томительно ощущалось его незримое присутствие. Ноздри обоняли его в воздухе, кожа хранила следы его прикосновений, мягких и влажных, ухо ловило его шум в журчании вод, сбегающих по горным склонам, и в плеске рек и бесчисленных каналов, вышедших из берегов. Повсюду изумрудными мазками зеленел мох: у подножия деревьев, на ступеньках храмов, по садовым оградам, по заборам. Он, конечно, всегда был здесь и только дожидался дождя, чтобы явить себя глазу — так в комнате предметы внезапно возникают из темноты, стоит лишь нажать на выключатель, — и все же Тим дивился, глядя на него.
Майкл блаженствовал, сидя с собакой на коленях в тяжелой кондиционированной машине. С улыбкой на длинных, тонких губах он поглядывал то на прохожих, то на дворнягу, пропуская сквозь пальцы шелковистую шерсть у нее на ушах. На Тима он взглядывал редко, да и то всего на мгновение. Говорили они мало.
— Надеюсь, что ты получишь хорошие вести о Рози.
— Спасибо. Но что-то мало верится… Похоже, сомнений нет… — Тим обнаружил, что с той минуты, как заглянул в книгу шаблонов, может разговаривать с братом лишь вот такими обрывками фраз. Как будто это не он, а их отец после того, как его первый раз хватил удар.