Из восьми книг

Щедровицкий Дмитрий Владимирович

1990

Дом

Даже в детстве, где августа внешностьПросветлялась, неся благодать,Я не знал, что мой дом – Бесконечность,Я не мог, я не смел это знать.Я-то думал, что дом мой – древесный,От крыльца до конька мне знаком,И Луна в него входит невестой,Солнце входит в него женихом.Ну, а то, что ни разу их светыНе сходились на свадебный пир,Было разве что лишней приметой,Сколь насмешлив забывчивый мир.Ну, а позже философы, с пенойУ пастей, мне кричали: «Дурак,Полагайся на плотские стены,Ведь за ними – молчанье и мрак.»Я же знал: то, что мыслит и веетИ во сне называется «мной»,Пред палаткой из кожи имеетПреимущество света пред тьмой.Но и в юности, чья быстротечностьЛистопадам сентябрьским сродни,Я не знал, что мой дом – Бесконечность,И что ею полны мои дни,И все то, что уже наступило,И все то, что еще не сбылось, —Балки страсти, свободы стропила, —Божьим взглядом прошиты насквозь!

1990

* * *

Истина

находится в середине,Как фитиль горящий посреди свечки,Но душа догорает на треснувшей льдинеПосреди безымянной, безумной речки.Истина находится в сердцевине,Как поля пшеничные – внутри зерна,Но тело вращается в бешеной лавинеВодопада времени – беспробудного сна.Мыслью блуждающей, раненой кожейИщет забывшийся, алчет АдамВнутрь отверзаемое Царство БожьеПо мертвецов незабвенных следам.Сеяли след и ступни и подошвы,Даже копыт отпечатки на льду...– Полно, опомнись, где ищешь – найдешь ли?Он, умирая: – Жив буду, найду.Стал я мыслить светло и прямо —Что ж, бывает, подкатит блажь.Вдруг – стучатся в оконную раму:Кто посмел? На третий этаж?!То, презрев прямизны критерий —Забулдыга, повеса, враль,Заломив котелок метели,Старомодный гуляет Февраль.Вырожденец из рода Феба,Он не терпит прямых углов,Скособочилось, гнется небо,Волоча переулков улов,И смещенно, смешно и остроНаклонившись на пятьдесят,Старый двор – стратегический островПринимает пурги десант.Стук условный кровного друга —Он на улицу, как домой,Звал меня в завихренье кругаС озаренной дороги прямой.И, хоть я только что повенчалсяС Музой Чисел, как циркуль, стальнойЯ на встречу, все бросив, помчался,Только двери вскричали за мной,Строгий брак променявшим на шалостьПозабывшим накинуть пальто:Холод бил по щекам, но затоМуза Отрочества возвращалась,Муза радостных строк: Эрато!..

1990

* * *

Сеньоры, о, какую каруСей флорентиец заслужил?Дадим, дадим ему гитару,Чьи струны из воловьих жил!За то, что он не по канону,Не вняв словам святых отцов,Изобразил в ките – Иону,В Эдеме – голых молодцовПод видом ангелов, без трона —Христа, блаженных – без венцов,Заставим петь, как в годы юныОн, что ни день, влюблялся вновь,Как этот голос, эти струныЛюбимым горячили кровь,Как роща мая в час полночныйВнимала стонам молодымВ той жизни светлой и порочной...Гитару старцу подадим!Пусть он расскажет нам, откудаНа фресках, в красках и лучахГуб человеческое чудо,Желанье в ангельских очах?Так властно смотрит гость небесный,Что оторваться нету сил, —Чей облик, страстный и прелестный,Художник ныне воскресил?Да, пусть он пеньем нам ответит,Святой, безумец, еретик:Чей свет ему доселе светит?Чей голос в сердце не затих?...

1990

* * *

Глаз краснеющей ярости, ханский белок,О востока растопленный гул!Торопливый ковыль: Тохтамыш, Тоголок,Гневной влаги глотки: Токтогул.Кочевая, чужая, скользящая жизнь,Ядовитого лезвия лесть.Без терзаний, без жалости, без укоризн,Без остатка прими все, как есть.Вторглись орд безбородых лихие стрелкиВ земледелия вольный предел,Скрыли воды недвижные Леты-рекиТех, кто тихой свободы хотел.Это плоти восстание против души,Деву в поле догнавший монах!На рассвете в тумане коньки-крепыши,Как младенцы в тугих пеленах.Кочевая, чужая и близкая жизнь,Зелье страсти в кипящем котле!Только в оба смотри, только крепче держисьВ конским потом пропахшем седле!– Ряженые! Ряженые!– Зимняя Луна.Ходят напомаженные,Просят у окна.На плечах у ночи– Праздник на селе: Светят очи волчьи,Бык навеселе.Хрюкают и лают,Квакают, свистят...Что они желают?Что они хотят?...Гулкий голос бычийГоворит с тоскою:– Дайте нам обличьеПрежнее, людское,Души наши стерты,Сгублены тела,И зверины мордыНам Луна дала...Нынче всюду праздник,Нынче счастья просят:Облик безобразныйМы хотим отбросить,Сердцем убедиться,Что Звезда права, —Заново родиться Вполночь Рождества...– Молвите, а вы-тоКем на свете были?Властью ли убиты,Иль себя убили?С небом ли знакомы,Аду ли дружки?Почему вы кони,Почему быки?...– Нету, нет ответа,Крепче дверь закрой,И все меньше света,И все громче вой.– Ряженые! Ряженые! —Зимняя Луна.Ходят напомаженные,Просят у окна.

VIII

ИЗ КНИГИ «ПОД ЯБЛОНЕЙ» (1991–1996 гг.)

* * *

Я, родившийся под яблонейС блеском лиственным в глазах,Осененный чудом, явленнымТридцать пять веков назад,Вовлеченный в удивлениеК чуду первому тому,Неспособный к одолениюТьмы, но опознавший тьму,Как жилище Бога тайноеНад огнем вверху горы(А внизу – веков шатрыЖдали, затаив дыхание), —Я не сторож миру здешнему,Не хозяин, не слуга(Чуть кивнешь росточку вешнему,Глядь – желты уже луга), —Я не странник и не гость его,Не толмач его речей(Только

птица слова пестрогоИ щебечет на плече), —Я не с притчей, не с загадкою,Не полынь во мне, не мед,Я – оттуда – с вестью краткою...Только кто ее поймет?Только в книге будет набрано(Взоры мимо строк скользят):«Я, родившийся под яблонейТридцать пять веков назад...»

1991

* * *

Закат почти остыл,Но все кипят кустыГорячей силой первой зелени,Как свежих городов подвижные пласты,Словно на облако воссели мыИ дивно смотрим с высоты.То лист приблизится полураскрытый,И все прожилки-улицы видныС домами, семьями, живущими в них кратко,Переходящими в росинки без остатка,То город отодвинется – ведь мыГлядим с небес и воздыхаем сладко,И пища наша – мед и дикие акриды.Куст жив – огромной верой в свет сокрытый,Который в сумерках еще ясней, чем в полдень,Останься тут со мной – и миг подстереги,Когда патроны этих малых родинНаружу выбегут – мальцы-кустовики,Едва их кликнут звездные спириты!..

1991

СОБОР

Разумный инок в странные векаРазбоя и наивностиСчитал по четкам облакаИ жил средь всякой живностиВ лесу медведей и молитв,Жестокости и святости,Где сердце от желания болит,От райской замирает сладости.Ему в полуденных лучахКлики Менад вакхическихЗвучали, чтобы не зачахВ познаньях схоластических,Ему Наяды в дар неслиМониста рыб серебряных,Ласкались Гении ВесныСредь кельи снов неприбранных,Под палисандровым крестом,Молитвенными мантрами —Лежали в ужасе пластомСильфиды с саламандрами,Сен Жан – удачливый авгурНавстречу шел с литаврами,Как возвращался сэр Артур,Расправившись с кентаврами...Так вел Христос, любя враговИ в целях политических —Схоластов, эллинских боговИ чудищ строй кельтических!.

1991

* * *

Ветки. Листья лунные вдоль стенИз китайской Книги Перемен.Век ночной. Осенний век нам дан —Дальним душам. Детям давних стран.Мрак. Ума последние плоды.Русских пагод странные сады.Свет. Любовь в бревенчатой ночи.Лунный ливень. Помни. И молчи.

1991

МОЛИТВА

О сын Иакова, ты слышал БожийНе с гор пустыни, а среди лесов,Средь кленов-яворов российских,Где славословят не левиты,А стаи малых голосистых Певцов.И свитки были свитыИз тысячи тропинок и путей,И встреч нежданных, и потерь.И эти свитки развернулисьТоржественною чередойРезных и древних сельских улиц,Церквей, растущих над водой.В садах заросших и забытыхБлуждал ты, истину ища,А вечер, словно древний свиток,Величье Божье возвещал.Ты жил в России, как во сне,Среди чудес ее не зная,Что Божий голос в сей странеВеличествен, как на Синае.Ты тайным кладезем владел,Что утолял любую жажду,Ты мог услышать каждый день,Что в жизни слышат лишь однажды.О сын Иакова, тебе являлся Бог,Его ты всякой ночью видеть мог.Он был в короне крон кленовых,Был в лунный облачен подир,И светом строф до боли новыхНа всех путях твоих светил.Он в веру темных изб заснувших,Веков дремучих и минушихТебя безмолвно обратил.О сын Иакова, и ты стоишь пред Ним,Десницею лесной взлелеян и храним.Как лес, ты вырос до ночного неба,Как лес, твоя молитва подняласьЗа этот край.Еще нигде так не былПевуч, раскатист, внятен Божий глас,Как здесь – в стихами дышащей России.Проси дыханья ей.Проси и ты,Как предки неуступчиво просилиСредь огненной и грозной темноты.

1992

* * *

Одуванчиков маленьких солнцаЗагораются первыми. Хочешь —Мы вприпрыжку сбежим по холму?Хочешь – горе тебя не коснется,Все печали, что ты себе прочишь,На себя, на себя я возьму?Отменила весна власть былого,Говори – все свершится, как скажешь,Над событьями будущих дней —Властно, властно весеннее слово!Травной волей судьбу свою свяжешь —Нет под солнцем той связи прочней.Стань одно с этой лиственной мощью:Я с тобою единым дыханьемГлубоко, словно в дреме, дышу,И, взлетев над стоглавою рощей,Над рекой – синих духов лоханью —За тебя, за тебя лишь прошу...

1992

АРХОНТЫ

Стоят разгневанные стражиИ песню вещества поют,И не пускают в свет, и дажеО небе вспомнить не дают.Для струек света незаметных,Что льются через их зрачки,Ловушки ставят в элементахВ тугих молекулах – силки.Задушен крик на первой ноте:Ни вслух, ни шепотом – не сметь!В смирительной рубашке плотиМеня влекут из смерти в смерть...– Проснись, проснись! – Заря апреляБранит и гонит сон дурной.Разброд в душе и тяжесть в теле,Но Свет по-прежнему со мной.И ждут меня труды земные,Друзей участье, день весны, —Да мало ли какие сны яВидал за жизнь?Да ну их – сны!Немножко, правда, душно, тесно,Темно, но сон-то здесь при чем?В окне открытом свод небесныйОгромной тучей омрачен.И отсвет черный и багровыйЛежит на кронах и на мне,И взор крылатый и суровыйБросает в дрожь... Я не вполнеПроснулся? А весна? А сон-то?...Молекул неразрывна сеть.И красные зрачки АрхонтаМеня влекут из смерти в смерть...