Избранник ворона
Шрифт:
Но отцу было не до него. Он сидел, обхватив голову руками, потом вдруг встрепенулся и пробормотал:
– А гори все синим пламенем! Хлебнул водки прямо из горлышка, резко встал и с шумом выдвинул ящик буфета. Оттуда он достал черную матерчатую сумку и принялся шуровать по полкам, закидывая в сумку то бутылку, то банку с болгарскими перцами, то пачку печенья, потом извлек кастрюлю с крышкой и смел в нее оставшиеся на столе салаты, накидав сверху ломтиков колбасы и сала. Потом остановился, блуждая по кухне безумным взглядом. Взгляд упал на съежившегося на стуле Нила.
– А, сынок, – глухо, безжизненно проговорил отец. – Пойдем, родной, погуляем... Нил послушно встал и пошел к двери.
– В гости пойдем, слышишь! – гудел за спиной отец. – В гости нас звали. Ждут очень...
Шли недолго – впереди отец, размахивая авоськой, что-то бормоча под нос, следом Нил. Улица освещалась мощными фонарями, так что, несмотря на южную ночную темень, идти было светло. Потом, правда, свернули в закоулок между домами, вышли на небольшой пустырь, за которым высвечивались контуры длинного одноэтажного строения. Отец широкими шагами пересек пустырь и постучал в освещенное окно. Окно раскрылось, из него высунулась растрепанная женская голова.
– Норка, принимай гостей! – гаркнул отец. Женщина замахала руками, потом прищурила глаза, вгляделась и взвизгнула:
– Ой, да никак вы, товарищ майор!
– Подполковник!
– Батюшки! С повышением вас! А я уж спать собралась...
– Одна? – Чего одна? – Ну, спать-то. Женщина хихикнула.
– Скажете тоже... Погодьте, сейчас открою. Отец взял Нила за плечо и повернул в ту сторону, где через минуту отворилась скрипучая дверь. На крыльцо вышла женщина в длинной ночной рубашке, поверх которой был накинут домашний стеганый халат, и показала рукой – проходите, мол. Они поднялись по шатким ступенькам и оказались в узком темном коридоре. Прямо напротив входа висел голубой деревенский умывальник с жестяной раковиной. Под ней стояло помятое ведро, рядом – большие резиновые сапоги. Сбоку с длинного гвоздя свисал толстый черный ватник. Тусклая лампочка выхватывала из мрака большие прорехи в штукатурке, в которых проглядывали кирпичи и черные провода. Дощатый пол скрипел и прогибался под ногами.
В комнате, куда они вошли вслед за хозяйкой, главенствующее место занимал диван – красный, широкий, с громадными валиками и подушками. Над диваном висел тканый коврик с изображением пруда и лебедей, на коврике пристроилась гитара с голубым бантиком на грифе. Перед диваном стоял накрытый коричневой скатертью стол и два непарных стула. Часть комнаты была отгорожена светлым шкафом. В углу красовалась круглая железная печка, покрашенная краской-серебрянкой.
Хозяйка кинулась было убирать постель, разостланную на диване, но отец остановил ее:
– И так сойдет.
Он стал доставать из сумки бутылки, пакеты, кастрюлю и ставить на стол, а хозяйка – посуду из шкафа. И только покончив с этим делом, она обернулась и увидела Нила, который тихо-тихо стоял на пороге и смотрел на происходящее, потирая сонные глаза.
– Ой, ма-альчик! – воскликнула она таким удивлением, будто впервые в жизни увидела живого мальчика. – Это ваш, товарищ май... подполковник?
– Мой, мой, – неприязненно ответил отец. – Таскаю вот за собой, как корова ботало... Ну что встал как столб? Если жрать не хочешь, марш спать!.. Слышь, Норка, изобрази ему там, за шкафчиком...
Нил еле-еле дотащился до брошенного на пол полосатого матраца и провалился в темноту...
Он плыл на корабле – на старинной галере, Стоял на высокой корме, высматривал зорким глазом, не мелькнет ли преследующее их неприятельское судно, не покажется ли на пустынных, низких берегах облако белой пыли – предвестник появления конницы, – ощущая, как ходуном ходит палуба под ногами, как скрипят уключины, как ритмично постанывают, налегая на весла, прикованные к банкам гребцы: «О хейя-хейя вот. О хейя-хейя все...»
Река течет мощно, гладко и спокойно. Она отдыхает. Вдали слышен резкий, назойливый крик павиана. Ему вторит другой крик, полный страдания и боли. Хрипло и отчаянно кричит женщина. «К берегу! – командует он. – Дикий павиан похитил женщину и терзает ее. Мы должны спасти бедняжку!» – «Но капитан, – слышит он голос, – а что если это хитрые уловки врага?» – «Противник за спиной у нас, а женщина кричит вон там, впереди. Даже самый быстрый отряд не сумел бы попасть туда, незамеченный нами». – «Но, капитан, у каждого из нас есть враги и пострашнее фараона». Женский крик повторяется, теперь он ближе и страшней...
Нил резко открыл глаза. Кричала Норка, но крик мгновенно смолк, перейдя в протяжный стон, и он услышал ритмичное сопение отца. Дощатый пол скрипел и качался. Наверное, бедная Норка в чем-нибудь провинилась, и отец, злой и пьяный, делает с ней что-то страшное. Нил хотел вылезти из своего закутка и заступиться за Норку, но побоялся, что отец сделает то же самое и с ним, и остался лежать, проклиная собственную трусость и бессилие.
Потом все стихло, только чиркнула спичка и хрипло дышал отец. Потом раздался мощный храп. Вскоре к этому храпу присоединился второй, потоньше и с присвистом. Потом первый храп прекратился, и голос отца произнес:
– Повернись-ка на бочок, лапушка, спать мешаешь.
В ответ послышался сонный смех. Значит, там, по ту сторону шкафа, все хорошо. Наверное, этот, ужас ему только приснился...
Он проснулся разбитый, с больной головой и отлежанными ребрами, в комнате было душно, накурено, несвежо. За шкафом возились, постукивали посудой об стол, шлепали ногами. Кряхтя, как старик, Нил выбрался из закутка и остановился, зажмурившись от пробивающегося в немытое окно солнечного света.
– Ну, проснулся, архаровец?
За столом сидел отец в одних трусах, правда, очень длинных. Перед ним стояла тарелка с хлебом и нарезанным луком, стакан и бутылка. Вид у отца был хмурый, помятый, неприветливый, под глазами набухли противные черные мешки. Норка лежала на диване и смотрела в потрескавшийся потолок.
Перехватив устремленный на нее взгляд Нила, отец нехорошо усмехнулся и сказал:
– Смотри-смотри, сынок. Привыкай. Теперь это твоя мамка будет.
Норка отреагировала идиотским овечьим смехом. Нил застыл, разинув рот, совсем ничего не понимая. Какая еще мамка, зачем, почему?.. Отец же заржал совсем уже неприлично, широко и некрасиво разевая рот.