Избранник ворона
Шрифт:
– Иди-иди, – просипел он, устав гоготать. – Поцелуй мамочку!
Нил весь сжался, напружинился и бросился из комнаты прочь. Дверь сама рванулась ему навстречу. Он ударился лбом и отлетел назад, неловко шлепнувшись на бедро. А на пороге комнаты появилась Мария Станиславовна с большим чемоданом в руках. Она поставила чемодан на проходе, села на него и проговорила устало:
– Уезжаю я. К сестре в Чернигов. Попрощаться вот зашла. Ключи принесла...
Она подкинула на ладони связку ключей и неожиданно с силой запустила ею в отца. Он в последний момент подставил ладонь, и ключи,
– Ты... это... не балуй, – невразумительно пробормотал он и сел.
Мария Станиславовна остановилась.
– Не то мне, Роман Нилович, обидно, что вы давеча к парчушке этой... – она показала подбородком на заметно струхнувшую Норку, – приблудили. Мужики – они все кобели известные, чего уж тут... А вот что вы меня под генерала этого столичного подстелили, будто я половичок какой – этого я вам, не обессудьте, простить не могу, другую себе для дел таких подыщите... – Губы ее раздвинулись в невеселой улыбке. – Добро б хоть смог чего, начальничек-то ваш, хорош только сказки сказывать, котина холощеный...
Норка неожиданно зашлась дурным смехом, засучила ногами под одеялом. Отец, разъяренный, обрел наконец, на ком отыграться, развернулся к ней вместе со стулом и наотмашь ударил по лицу. Норка вскрикнула и с головой накрылась одеялом.
– И кто ж вы такой выходите после этого, Роман Нилович? – тихо, с нескрываемым презрением, спросила Мария Станиславовна.
И тут подал голос доселе незамеченный Нил.
– Козел в портупее! – звонко и бесстрашно выкрикнул он невесть где подслушанную характеристику.
Мария Станиславовна от смеха согнулась пополам. Норка под одеялом завизжала. Отец взревел и схватил со стола вилку.
– Убью, гаденыш!!!
Нил юркнул в щелку между чемоданом и дверным косяком и босой побежал по коридору. За его спиной что-то упало – грузно, с матерным ревом, – но он не обернулся. Выскочил, хлопнув дверью, на незнакомый в утреннем свете пустырь и рванул куда глаза глядят...
Всю следующую неделю он жил в офицерском общежитии, спал на раскладушке в комнате Федоровских, днем сидел у раскрытого окна возле Светиной. кровати, читал ей книжки или просто разговаривал, а когда с работы приходил Артем и на руках выносил жену в сад, выходил с ними. Иногда играл с местными ребятишками. Те, наученные, видимо, родителями, обращались с ним бережно, как с фарфоровой куклой. Отца он за это время видел два раза – мельком. При встрече оба отворачивались.
«Вот бы кому разбиться!» – с ненавистью думал Нил...
Это случилось через четыре года, тогда из Забайкалья пришла официальная телеграмма, извещавшая, что подполковник авиации Баренцев Роман Нилович трагически погиб при исполнении служебных обязанностей. Мать была на гастролях в Венгрии, так что на похороны и разбираться с имуществом покойного вылетела бабушка. Вернувшись, она рассказывала странные вещи – будто бы, по словам очевидцев, самолет, на котором он отправился в свой последний полет, ни с того ни с сего пошел на снижение и снижался
Из небогатого оставшегося имущества бабушка взяла только фотографию мамы, которую обнаружила на его столе. Оформлять пенсию на Нила она не стала...
XV
(Ленинград, 1982)
– И вы до сих пор возлагаете на себя часть вины за смерть отца?
– Вины?! Знаете, когда ваша путеводная звезда при ближайшем рассмотрении оказывается перегретым примусом, который брызжет вам в физиономию раскаленным вонючим керосином, возникающее чувство трудно назвать чувством вины... Теперь я даже рад, что развенчание кумира произошло в такой грубой, водевильной форме. А то вырастил бы из себя гориллу по образу и подобию...
– Сама горячность, с которой вы это говорите, Нил Романович, свидетельствует, что в глубине души ваша оценка не столь однозначна.
– Может быть... Мое нынешнее "я" тоже, знаете ли, дает мало оснований для ликования...
– Вернулась ваша матушка, Нил Романович. Я встречался с ней. Просила передать вам свое сочувствие, и все такое...
– И все такое... – насмешливым эхом отозвался Нил.
– Очень порывалась навестить вас, но я рекомендовал пока воздержаться...
– Она не настаивала, – утвердительным тоном произнес Нил.
– Не настаивала, – подтвердил Евгений Николаевич. – Но передала вам этот сувенир, который, надеюсь, немного развлечет вас.
Он протянул Нилу прозрачную коробочку, в которой находилось нечто, уложенное в черный шелковый мешочек.
– Трубка, – сказал Нил, развязав розовые тесемки. – Настоящая тосканская трубка...
– И к ней баночка «Брукфильда».
– Вы позволите?..
Нил откупорил жестяную баночку, похожую на те, в которых продают монпансье, и принялся набивать трубку.
– Запах умопомрачительный, – заметил профессор. – Похоже, вы и в этом знаете толк.
– Знал... Странно... У нас ведь все началось с трубки... Он очень любил трубку...
– Отец? – озадаченно спросил Евгений Николаевич.
– Отец? Какой отец? При чем тут отец?..
– А, я, кажется, понимаю, о ком вы... Следователь говорил мне, что среди вещей... ну тех, в вагоне... нашли курительную трубку.
– Это его...
XVI
(Ленинград, 1973)
Стенд с объявлениями, выставленный в вестибюле, осаждала плотная толпа, и он решил не толкаться, переждать немного. Вышел в факультетский дворик, заложил в рот сигарету, окинул окрестности ленивым взглядом – и замер, остолбенев...
Она несла себя гордо, легко, почти не касаясь земли. Она была вся движение, полет. Ее замшевый пиджачок был распахнут, ветер играл ее клетчатым шейным платком, медными кудрями, плиссированным подолом клетчатой, в тон платку, юбочки. «Остановись, посмотри!» – неслышно, с сердечным замиранием, взмолился он.