Избранник ворона
Шрифт:
– Обязательно. Если поместится.
Но уже и горячее – запеченные в сметане колбаски со смешным названием «купаты», – несмотря на всю вкусность, в живот залезало с большим трудом, так что пришлось отказаться и от чая, и от арбуза. Сразу потянуло в сон...
Проснулся он на расстеленном диванчике в отцовском кабинете – в одних трусиках, укутанный легким летним одеялом. За окнами было совсем-совсем темно, только из прихожей сквозь застекленную дверь лился электрический свет.
«Как же я оказался здесь? Хорошо бы, если сам пришел. А если заснул прямо за столом, и Мария Станиславовна принесла меня сюда на руках, как маленького, раздела и баиньки уложила? Неудобно...
Низкий женский голос тихо и протяжно цел за стеной:
Гой да та на гори та жнецы жнуть.
Гой да та на гори та жнецы жнуть...
«И поет красиво...» – успел подумать Нил, и тут, совсем некрасиво и немузыкально, зато громко грянули мужские голоса:
А по-пид горою
Ге-эй, долиною
Казаки вдуть,
Казаки идуть...
«Это ж папа... Папа!» Но тут снова запела Мария Станиславовна, и Нил замер, прислушиваясь:
Гой да по-переду Сагайдачный
А по-заду Дорошенько
Ведуть вийско, вийско запорижско
Хорошенько...
«Какой странный язык, но все понятно. Только вот „запарижско“... Наверное, из-за Парижа. Забрались туда, за Наполеоном гоняясь, а теперь вот возвращаются».
Когда эти же слова подхватили, безбожно фальшивя, мужские голоса, Нил стряхнул с себя оцепенение, нащупал в темноте рубашку и штаны, оделся, и вышел из комнаты.
Голоса доносились с кухни. Нил зашел туда и тихонько встал у самых дверей. Его не заметили: Мария Станиславовна сидела к нему спиной, а двое мужчин – один толстый, лысый, с красным круглым лицом, а другой, наоборот, худой, чернокудрый, с лицом желтым и длинным, как лошадиная морда – самозабвенно орали, закатив глаза. До Нила не сразу дошло, что тот первый, толстый и красный – это его отец. Он подождал, пока допоют куплет, и тихим, дрожащим голосом сказал:
– Здравствуй, папа.
– О-о-о, сынуля! – загрохотал толстый и тяжко встал, едва не опрокинув стул. Огляделся тяжелым взглядом, сообразил, что к сыну никак не протиснуться, и снова сел. – А ну-ка, через под стол проюркни, шагом марш! Мариечка, еще прибор и стаканчик для дорогого гостя. Это же сынок ко мне приехал, знаешь?
– Догадалась уже, Роман Нилович, – без тени насмешки сказала Мария Станиславовна и встала подать прибор для Нила.
Тем временем сам Нил прополз под столом и взобрался уже на папино колено.
– Вот, Петр Николаевич, рекомендую, мой пузан, – сказал отец длиннолицему военному (проползая под столом Нил разглядел у того на брюках генеральский лампас) и обратился к сыну: – Ну что, чудо, много двоек-то в году нахватал?
Нил, чьи губы уже тянулись к багровой, складчатой щеке отца, замер. Пузан? Ведь писал же он отцу, что за год шесть килограммов согнал, и теперь единственный в классе подтягивается на турнике, забирается без ног по канату, на силомере выжимает больше любого третьеклассника, бегал за младшие классы в районной эстафете, прыгает через коня с кувырком, садится на продольный
– Ни одной... – чуть слышно пробормотал он.
– Слышишь, Петр Николаевич, ни одной! И по поведению небось пятерка? Нил кивнул.
– И не дерешься, стекол не бьешь, уроков не прогуливаешь, взрослым не грубишь, рогатку в кармане не носишь?
Нил помотал головой.
– Вот оно, бабское воспитание! – с неожиданной злостью сказал отец. – Прям не мужика растят, а барышню кисельную! Музыка трень-брень, пинанины всякие, парле-франсе, ах, будьте любезны, только после вас... А потом удивляемся, откуда в армии такой солдат пошел – либо чурки «моя твоя не понимай», либо такие вот маменькины сыночки... А ну, ешь давай!
Отец плюхнул перед ним глубокую тарелку, с горкой наполненную всевозможной снедью – салат, грибы, сыр, мясо, колбаса, заливной амур, соленый огурец, а сверху длинный шматок сала.
– Не хочу...
Нил еле сдерживал слезы. Бабское воспитание! А вертолет на резиновом ходу, который выставлялся во Дворце пионеров и получил диплом? Неужели отец вообще ничего не помнит?!
– А ты через не хочу! Разговорчики, понимаешь! Зажрались на тортиках, да на конфеточках, понимаешь! Мне в твои годы принесет мать с фермы требухи или простокваши горшок – уже праздник! Хлебушку простому радовались бывало. Верно, Петр Николаевич?
Длиннолицый генерал молча кивнул. Нил подцепил вилкой лоскут колбасы и положил в рот.
– Во-во, давай, понимаешь, наворачивай... Попей вот...
Он налил в стакан из длинной темной бутылки что-то густое, красное.
– Ой, не надо бы, Роман Нилович, – подала голос Мария Станиславовна.
Отец злобно посмотрел на нее, а генерал откашлялся и мягко, вкрадчиво произнес:
– А вот тут, милая и уважаемая Мария Станиславовна, позвольте вам возразить. Лучше в порядочной взрослой компании, за семейным, так сказать, столом, чем со всякой шпаной под забором... Вот, помнится, у бати моего... – Он выразительно посмотрел наверх. Отец немедленно сделал значительное лицо и посмотрел туда же, – на даче в зимнем саду бильярд стоял, так бывало весь наш генералитет соберется и давай катать. Первый приз – бутылка коньяку марочного, второй – бутылка «Столичной», третий – «маленькая», причем все полагалось выпивать, не сходя с места. Не выпил – не мужик! Я тоже участвовал, бывало, так наберусь, что прямо под стол и свалюсь, и меня прямо на руках в спальню относили. А ведь еще в школу не ходил, да-с... И что же – вырос, и оснований в чем-либо собой стыдиться не нахожу никаких. Никаких решительно!
Отец энергично закивал, а Нил тем временем глотнул из стакана, и ему понравилось. Сладенько, пахнет виноградным соком и немного щиплет на языке. Он залпом допил стакан и потянулся за вторым.
– Это по-нашему! – расхохотался отец. – Только закусывать не забывай.
Нилу стало тепло и весело. Обида вновь отступила, откуда-то прорезался аппетит, и он принялся поглощать пищу, причавкивая от удовольствия.
– Мы еще тут из тебя мужика сделаем! – провозгласил отец. – Домой приедешь – мама с тещей обалдеют! В смысле, с бабушкой... Бывай здоров!