Избранное в двух томах
Шрифт:
мельницы, на тряску, на огненные плевки из-под капота, на дым в кабине, на все
неприятности, повлиять на которые я все равно не в силах, педантично держать
курс точно на аэродром и скорость — наивыгоднейшую, при которой я
пропланирую дальше всего. Наконец наступает момент, когда ясно, что мы с
многострадальным дрожащим «Ла-пятым», кажется, все-таки дотягиваем до
дома!Но радоваться еще рано. Пока налицо только, так сказать, принципиальная
возможность,
141 Теперь главное — расчет, то есть такой маневр, который приведет меня к
земле у самой границы летного поля. Если запас высоты «кончится» раньше, чем
я дотяну до аэродрома, исправить ошибку подтягиванием я не смогу — мотор-то
не работает! Приземление состоится вне летного поля, и машина будет, обидно, перед самым аэродромом разбита. Тем более не смогу я и уйти на второй круг, чтобы рассчитать посадку более удачно с повторного захода, если подойду к
аэродрому с «промазом» — чрезмерным избытком высоты. Как ни крути — и в
том и в другом случае нужен мотор.. Нет, надо рассчитывать точно, без
поправок!
Кажется, это получается.. Да, теперь уже ясно: расчет приличный. Есть
небольшой избыток высоты — убираю его змейками и подскальзыванием на
крыло. Так, хорошо!
Над самой землей, нажав рычаг быстродействующей аварийной системы, выпускаю шасси. Оно четко выходит — я ощущаю два легких толчка, а на
приборной доске загораются зеленые лампочки.
Еще несколько секунд — и «Лавочкин» катится по заснеженной земле, обгоняя пожарную машину, которая полным ходом мчится по краю полосы к
тому месту, где я должен остановиться.
Время снова пошло своим обычным, нормальным, не форс-мажорным ходом.
«Цирк» окончен. .
Первый же беглый осмотр самолета подтвердил то, что мне стало ясно еще в
воздухе, — мотор развалился. Один из его цилиндров вырвало начисто (по-видимому, из образовавшейся дыры и хлестало пламя). У другого сорвало
головку. Большая часть шатунов порвана и перекорежена. Хотелось бы сказать, что мотор, мол, годится теперь разве что на металлолом. Но нет! Представители
моторной фирмы, хотя и немало огорченные всем происшедшим, смотрят на него
с величайшей заинтересованностью. В нем разгадка причин аварии, а значит, и
возможность полной ликвидации этих причин в будущем.
* * *
Разоблачаясь в гардеробной, я поначалу ничего, кроме тяжкой усталости, не
ощущал: сказывалось то, что, как говорят спортсмены, выложился до дна. Хо-142
телось не дискутировать с Чернавским, а поскорее идти в душевую и после этого
— на отдых, домой.
Но ближе к вечеру я вернулся к мысленному
Действительно, мне последовательно везло в этот день.
Произойди разрушение мотора на полминуты позже (то есть на несколько
километров дальше от аэродрома), будь хоть немного больше угол, на который
мне пришлось развернуться, чтобы лечь курсом домой, лопни от дикой тряски
бензиновая проводка вблизи живого факела пламени, бьющего из мотора. .
Словом, можно было перечислить немало весьма вероятных «если», при каждом
из которых выбраться из создавшегося положения не удалось бы никакими
силами ни мне, ни, наверное, любому другому летчику на моем месте.
Получалось, что действительно повезло! И я задумался.. Едва ли не впервые
серьезно задумался над тем, что же в конце концов такое — везение? А равно и
его значительно менее приятный антипод — невезение?
Попытки обратиться к таким испытанным источникам мудрости, как, например, «Философский словарь», верой и правдой послуживший мне в
студенческие годы для сверхскоростной подготовки к экзаменам, успеха не
имели. О везении и невезении там ничего сказано не было.
Более тщательно исследованными оказались категории случайности и
необходимости. Если верить Александру Дюма, еще отважный мушкетер
д'Артаньян интересовался этим вопросом и пришел к выводу, что на голове у
случая растет одна-единственная прядь волос, за которую его можно схватить.
(Д'Артаньян, судя по всему, имел в виду случай неизменно благоприятный; он
явно не служил в авиации.)
Конечно, эти проблемы можно было изучить не только по высказываниям
мушкетеров короля Людовика XIII. И я попытался в меру своих возможностей
сделать это. Но все же проблема случайности и необходимости не совсем
совпадала с той, которая меня интересовала: везение и невезение. Родственно, но
не то.Пришлось обратиться к самому надежному критерию истины — практике, благо авиационная прак-143
тика оказалась на сей счет весьма щедрой: примеров везения и невезения вокруг
меня было сколько угодно.
* * *
Прежде всего вспомнилось, как однажды Гринчик отправился в полет на
самолете И-16. Дело было года за два до начала войны, когда мы как испытатели
едва начинали оперяться. Завоевать свое место под солнцем нам еще только
предстояло, причем для большинства из нас, в том числе и для Леши Гринчика, эта задача была осложнена некоторыми дополнительными обстоятельствами, начиная со столь неблагоприятного, как наличие у молодого летчика-испытателя