Избранное. Повести. Рассказы. Когда не пишется. Эссе.
Шрифт:
— Бизерта!
— Воля!
— Обожди-ка! — приказывал доктор. — Оставить ее под вопросом…
— Полоцк!
— На конюшню.
Врач ощупывал лошадей, вдогонку хлопал по гладкому крупу. Он все время курил и был порывист в движениях. И поглядывал на Бедуинку. С ней не могли справиться. Редька помогал взрослым захлестнуть ремнем ее заднюю ногу. Ему было все равно, он был бесстрашен от горя и отчаяния. Он искал глазами Полковника, ловил его взгляд, но тот ни разу даже не посмотрел в его сторону. Но
Вся школа сгрудилась вокруг Бедуинки. В станке ей некуда податься. Она прикладывала уши, злобно щелкала зубами и дергалась всем корпусом, но ее спокойно ощупывали сильные руки врача.
— Золотая кобылка. Ничего, сделаем блокаду, — вслух размышлял врач и успокаивал собравшихся: — Вот выжимаю в плече. Куда хотите — видите! И сухожильный аппарат в порядке. Значит, не страшно. С кем-то подралась, а вы недоглядели.
Редька испуганно обернулся, почувствовав, что это Полковник взял его за плечо и отодвинул в сторону.
— Покажи доктору Маркиза.
Пока распутывали Бедуинку и выводили из станка, Редька не двинулся с места. Полковник взглядом повторил приказ.
Маркиз равнодушно прошагал за Редькой из конюшни, понуро встал перед доктором.
— Это ты коновод? — спросил доктор Редьку, но так, между делом. — Надо бы тебя наказать. — Он приподнял ногу Маркиза и сказал подошедшему Трофимычу: — Вырезать рог и наложить повязку.
Подошел и Полковник. Как-то странно они переглянулись с врачом, и тот далеко пустил дымок папиросы.
— Уведи, — приказал Полковник.
Зачем же Редька оставил Маркиза у ворот конюшни? Зачем, подхватив фанерную лопату, полез по кривой лестнице на крышу? Снег сбрасывать?
Да, конечно! Он увидал двух конюхов, которые освобождали крышу конюшни от снега, и ему захотелось туда же. Ему хотелось карабкаться по лестнице, ползти по крутой крыше, махать лопатой, потому что снова, как уже бывало в трудную минуту, почувствовал чью-то безмолвную поддержку. Потому что не так даже важна эта помощь, эта поддержка, как то, что пришла она, когда ты в самом себе изверился.
Редька сгребал толстые полосы снега, и они шумно бухали при падении. Какой был яркий, солнечный день, как далеко было видно! Вон за конкурным полем под белой шапкой стог сена, а по двору ходят женщины в белых халатах — не то буфетчицы, не то медсестры. И кто-то моет сапоги в ставке, там просверлили лунку во льду, и по утрам все по примеру Полковника моют сапоги.
Маркиз стоял внизу, совсем рядом. Редька никогда его не видел сверху — какая костлявая длинная спина! Он кинул в него снежком, Маркиз даже не шевельнулся. Эх ты, старик, старик!
Редька увидел и Сапожникова в праздничном сером пиджаке и в новых галифе с кожаными наколенниками. Он никогда не надевает ватник или телогрейку. И голая голова сверкает под солнцем — ему хоть бы что… Полковник озирался — кого он искал в толпе? Может быть, Редьку? Да, вот он высмотрел его на крыше.
Легко на согнутых руках Полковник подтянулся на лестнице, перевалился всем туловищем, взметнув ногами, через черепичный гребень крыши и сверху скатился к Редьке.
С силой усаживая его рядом с собой, он спросил:
— Зачем тебе это было нужно?
— А что?
— А вот это самое… — Он надвинул ему на глаза шапку.
И пока Редька двумя руками высвобождал глаза и лоб от шапки, Полковник смотрел на него с пониманием и даже интересом.
— Зачем ты его привел?
Редька молчал.
— Я понимаю, — говорил Полковник. — Раз ты это сделал, значит, была причина? Ты хотел подарить нам рабочую лошадь. Но мы ведь не инвалидный дом.
— Я подумал: меня увезут, а Маркиз? — Он совсем охрип прошлой ночью и сам удивился тому, что вырвалось из его глотки. — А что, не возьмут меня?
И столько тоски заключалось в этом хриплом возгласе, что Полковник растерялся. Он вскочил и начал яростно сбрасывать снег. И Редька тоже вскочил и стал бороться с Полковником за свою лопату.
— Умеешь?! — кричал Полковник.
— Умею!
— Эх ты, коновод, коновод… Нестриженый-небритый. Хорош!
Они присели под самой трубой. Полковник набил трубку, закурил. Ветер пошевеливал сосну — тут же, вровень с ними. А внизу, среди набросанных с крыши снеговых полос, стоял Маркиз и равнодушно слушал их разговор.
— Когда придет Потейкин, отсюда раньше всех увидим, — сказал Полковник.
Редька не испугался зловещих слов.
— Потейкин будь здоров — отыщет! Он меня сейчас по голове — р-раз! И уже только клякса вместо головы!
Ему снова хотелось фантазировать, сочинять небылицы, он мог бы начать выдумывать, что была погоня, за ним гнались, он спрятал коня в оранжерее, и пудель лаял на луну, и баба-яга выбила стекла…
— А ты хоть раз поцеловал Маркиза в губы? — вдруг спросил Петр Михайлович.
Редька почему-то дико смутился.
— А ты видел?
— Нет… А я сам целовал, мягкие у них губы. — Он поглядел вниз на Маркиза, стоявшего в той же позиции. — Что-то он понурый сегодня.
— На месте он нескладный, спина длинная. А на ходу еще легкий.
Редька настороженно посмотрел на Полковника.
— У меня в деревне две бабушки и дядя Боря. Я летом к ним снова поеду. Я могу в одной деревне пожить, а потом в другой. Мне там один раз плохую лошадь дали. Я не упал.
— Ручная была?