Избранное. Статьи, очерки, заметки по истории Франции и России
Шрифт:
Последнюю мысль посланник все настойчивее будет внушать своему двору, озабоченному поиском средств давления на Екатерину II, ради спасения терпевшей поражения Турции. Емельян Пугачев, сам того не подозревая, становился объективным союзником султана и… Людовика XV.
20 ноября 1773 г. Дюран информировал Версаль о расширении восстания, о его наступательном характере: «Киргизы – независимый народ, совершающий набеги то на границы Китая, то на границы России, – присоединились к яицкам казакам. Говорят, что главарь этих разбойников идет на Казань, желая ее захватить. Поскольку этот город – настоящая крепость, его, по всей видимости, здесь ждет неудача. Судя по всему, – подчеркивал Дюран, – мятеж не выльется в революцию и в итоге сойдет на нет, но его размах и связанные с ним людские потери нанесут империи такие раны, которые станут причиной внутреннего брожения в дальнейшем. Екатерина II уже весьма обеспокоена последствиями авантюры этого нового Али-бея» [128] .
128
Ibid. F. 257 verso – 258 recto.
Сам
Впервые подлинное имя Лжепетра III Дюран упоминает в донесении от 17 декабря 1773 г., отмечая, что самозванец выступает не столько в свою пользу, сколько в интересах «своего сына», великого князя Павла Петровича [130] . Тремя днями ранее он сообщил о сокрушительном поражении генерала Кара на подступах к Оренбургу: «Мнимый Петр III достиг невиданного доселе успеха… Генерал Кар повел себя столь неподобающим образом, что был отправлен в отставку. На смену ему направляется генерал Бибиков» [131] .
129
Ibid. F. 306 verso.
130
Ibid. F. 334 verso.
131
Ibid. F. 316 verso.
Новый командующий правительственными войсками оказался удачливее предшественника. В декабре 1773 г. ему удалось нанести первые поражения отрядам пугачевцев под Самарой, Кунгуром и Бузулуком. Зато под Оренбургом повстанцы разгромили отряд генерала Валленштерна, а главные силы Пугачева овладели Яицким городком и начали осаду крепости. Наступивший 1774 год явно не обещал императрице легкой победы над самозванцем, тем более что война с Турцией затягивалась на неопределенный срок.
Французская дипломатия, стремившаяся предотвратить полный разгром Оттоманской Порты, а посему буквально навязывавшая Петербургу идею своего посредничества в мирном окончании русско-турецкой войны [132] , надеялась, что пугачевский мятеж вынудит Екатерину II быть сговорчивее на переговорах с Мустафой III и сменившим его на султанском троне в феврале 1774 г. Абдул-Гамидом I. Именно поэтому в Версале очень внимательно изучали донесения Дюрана из России.
132
Подробнее см.: Черкасов П.П. Указ. соч. С. 371–382.
Русский поверенный в делах при версальском дворе Н.К. Хотинский писал 30 декабря 1773 г. графу Н.И. Панину: «В начале прошлой недели получил дюк д’Эгильон от Дюрана известие, что у нас в Казани сделалось возмущение по поводу, что появился там некий злодей, называющий себя Петром Третьим, который рассылает под тем именем указы и собрал уже тысяч с пятнадцать вооруженных людей, что тамошний губернатор атаковал уже его с небольшим числом войск, но был побит, после чего оный злодей пошел к Екатеринбургским заводам, что вследствие того посланы туда из Великий России на санях войска по той причине, что находящихся там недостаточно для усмирения возмутившихся. В дополнение того вновь оный Дюран писал, что число бунтовщиков простирается до тридцати тысяч, что они хорошо вооружены и заводится между ними дисциплина и послушание, так что они побили четыре тысячи человек, с коими казанский губернатор их атаковал, что теперь злодей разглашает, что он не для себя восприял оружие, но для сына своего, и что он, овладев казенной суммой в 150 тысяч рублей, а также всякого рода военными припасами и пушками, пошел к вышепомянутым заводам» [133] .
133
Архив внешней политики Российской империи. Ф. Сношения России с Францией. 1773. Оп. 93/6. Д. 276. Л. 144–145. (Далее: АВПРИ.)
20 января 1774 г. в Париж прибыл новый полномочный министр (посланник) России генерал-майор князь И.С. Барятинский [134] . Уже во время первых встреч с посланником Людовик XV и его министр иностранных дел обнаружили живой интерес к пугачевскому бунту. В депеше, отправленной в Петербург 28 января, Барятинский писал: «Дюк д’Эгильон при первом моем с ним свидании принял меня с отменной лаской и благосклонностью, и по изъявлении взаимных учтивостей начал разговор о нынешнем в Оренбурге мятеже, сказывая, что, по полученным им известиям, толпа изменников постоянно увеличивается, а в публике говорят, что число их простирается уже до трех тысяч человек. Причем поинтересовался он: видно-де, что у вас во внутренности государства очень мало войска, когда для усмирения сих мятежников двинуты полки, находящиеся в Петербурге и Финляндии для прикрытия границ. Потом спрашивал у меня, не имею ли я о сем известия, на что ответствовал я ему с приличной учтивостью вкратце, что я не получал никаких о сем известий, уверяя его при этом, что у нас во внутренности государства всегда достаточное число войск содержится и что если подлинно из Финляндии полки туда командированы, то они непременно другими заменены будут» [135] .
134
Иван Сергеевич Барятинский – участник Семилетней войны, ординарец при императрице Елизавете Петровне, затем флигель-адъютант Петра III. После воцарения Екатерины II состоял при малолетнем наследнике великом князе Павле Петровиче. Посланником в Париже И.С. Барятинский был чуть более десяти лет, до марта 1784 г.
135
АВПРИ. Ф. Сношения России с Францией. 1774. Оп. 93/6. Д. 291. Л. 3 об.-4.
Интерес герцога д’Эгильона к прикрытию столицы Российской империи со стороны Финляндии Барятинский не мог не связывать с произведенным в 1772 г. в Швеции (при активном содействии Франции) государственным переворотом. Забегая вперед, скажу, что в 1788 г. король Швеции Густав III (по мнению Екатерины II, «француз с ног до головы»), объявив войну России, попытается с ходу овладеть Петербургом, но потерпит неудачу.
«Здесь весьма много говорят о происходящем около Оренбурга мятеже, – сообщал И.С. Барятинский графу Н.И. Панину 6 февраля 1774 г. – на что я всем ответствую, что никаких не имею о сем известий, что сие не заслуживает никакого особливо внимания и что сии мятежники делают не что иное, как разбойнические нападки. Конечно же, скоро все они переловлены и усмирены будут» [136] .
136
Там же. Л. 11.
Попытки русского дипломата преуменьшить масштабы и опасность разгоравшейся в России смуты не были успешными. Донесения Дюрана из Петербурга свидетельствовали о расширении крестьянско-казачьего восстания и о неспособности правительства справиться с ним без отвлечения с турецкого фронта боеспособных частей. Как сообщал Дюран, Пугачев осмелел настолько, что позволял себе напрямую адресоваться к своему «сыну», наследнику Павлу и к Сенату с письменными обвинениями по адресу Екатерины II. «Он обличает ее безнравственность, все ее правление, принесшее самые большие несчастья – войну и чуму, указывает на узурпацию ею престола, – сообщал Дюран в шифровке от 4 января 1774 г. – Сенат, который никогда не вмешивается в дела подобного рода, вынужден был заслушать адресованное ему послание (Пугачева. – П.Ч.) Это собрание делегировало к императрице двух членов, уполномоченных подтвердить ей свою верность и послушание, а также выразить негодование по поводу подобных посланий» [137] .
137
ААЕ. Correspondance politique. Russie. 1774. Vol. 94. F. 4 recto verso.
О серьезности ситуации свидетельствует и депеша Дюрана от 14 января, в которой он сообщает о полной блокаде мятежниками Оренбурга: «Екатерина II только что издала указ, извещающий публику о самозванце-разбойнике, дерзнувшем взять себе имя покойного Петра III. По милости Божией, говорится в этом указе, в России уже миновали те ужасные времена, когда братоубийственная война грозила погубить Отечество…» [138] Сам факт появления такого указа свидетельствовал о том, что пугачевщина далеко вышла за рамки отдельно взятого региона и приобрела общенациональные масштабы.
138
ААЕ. Correspondance politique. Russie. 1774. Vol. 95. F. 28 recto verso.
«…Мятежники контролируют в настоящий момент огромное пространство страны между Казанью и Тобольском, – писал Дюран 25 января, – и на этом пространстве они отбирают у крестьян все средства к существованию – скот и зерно, предназначенные для посева». Французский дипломат высказал предположение о возможном присоединении к мятежу войсковых частей, дислоцированных на Кубани. В этих условиях, по его мнению, любое правительство поспешило бы покончить с внешней войной и сосредоточиться исключительно на подавлении мятежа. «Кто бы мог поверить, – с удивлением отмечал Дюран, – что среди всех этих волнений прежнее живое стремление к миру, кажется, слабеет. В правительстве об этом уже больше не говорят, зато говорят о приготовлениях к продолжению войны» [139] .
139
Ibid. F. 53 verso – 54 verso.
Екатерина II и ее министры прилагали максимум усилий к тому, чтобы сгладить неблагоприятное впечатление, производимое на иностранцев размахом пугачевского бунта. Императрица спешила закончить затянувшуюся войну с Портой, возлагая большие надежды на летнюю кампанию 1774 г., которая, по ее расчетам, должна была стать завершающей и позволила бы перебросить войска на подавление мятежа.
Тем временем французский посланник в России не переставал удивляться успехам повстанцев и талантам их главаря. «О Пугачеве начинают говорить как о необыкновенном человеке, и этот человек, кажется, и в самом деле имеет продуманную систему действий, – писал Дюран в шифрованной депеше от 9 февраля 1774 г. – Он платит каждому из своих солдат 5 рублей в месяц, в то время как солдатское жалованье в царской армии не достигает в некоторых провинциях и половины этой суммы. После разграбления нескольких рудников он расположил к себе рабочих. Чтобы обеспечить дисциплину в своих войсках, он учредил полицию. Он вполне владеет искусством привлекать, что еще больше укрепляет дисциплину в его армии. Доступ к нему затруднен. Он заставляет падать перед ним ниц, согласно древнему обычаю двора. Тем, кто получает у него аудиенцию, он протягивает руку для поцелуя. Лучшее доказательство того, что русские все еще живут в условиях деспотизма, – резюмировал посланник, – это то безразличие, с которым они относятся к довольно опасному мятежу, который способен свергнуть правительство» [140] .
140
Ibid. F. 97 verso – 98 verso.