Избранное
Шрифт:
Она стала застилать, он не дал и сам снял с тахты валики, развернул простыни, взбил подушки.
— Варенька, вы за что-то на меня сердитесь, — сказал он и взял у нее одеяло. — Я вам надоел, и вы хотите замуж. Только скажите — и сейчас же выдам. За Митю? Или знаете что: выходите за студента.
— Какого студента?
— А вот за этого, с хохолком.
— Нельзя!
— Почему? Он занятный. И, знаете ли, будет толк! Еще глуп, но есть хватка. И очень честолюбив, я вижу. Им стоит заняться.
Она стояла перед ним в японском халате и смотрела внимательно, сердито. Краешек ночной рубашки был виден из-под
Неворожин подошел к ней и молча поцеловал сперва в лоб, в глаза, потом в губы.
— Пожалуйста, не нужно… Доброй ночи!
— Надоел, надоел! — весело сказал Неворожин.
— Нет, не надоел. Но мы знакомы уже третий год…
— Больше, чем третий, и больше, чем знакомы.
— А я еще ничего о вас не знаю.
— Социальное положение — служащий, год рождения — тысяча восемьсот девяносто второй, холост, беспартийный. Где служите? «Международная книга», — смеясь, сказал Неворожин.
— Ну и нечего смеяться. Уверена, что так и есть. Именно служащий, и год рождения, и беспартийный.
— Боже мой, ну конечно, так и есть! — с комическим отчаянием возразил Неворожин. — А за кого же вы меня принимали?
— Я думала, что вы — вор.
— Спасибо.
— Или монархист — это было бы романтично.
— Ну, не очень. Теперь уже не очень романтично!
— А вы просто советский служащий. И деньги казенные. Растратчик. Если растратчик, я вам никогда не прощу.
— Это пошло, не правда ли?
— Ужасно! Доброй ночи!
Она ушла. Неворожин проводил ее до дверей и остановился посреди комнаты, сунув руки в карманы.
Он сгорбился и сразу устал. Вежливость и веселость, та ровная сила, которой держалось лицо, — все пропало; морщины легли вокруг рта, впадины обозначились под глазами.
Снимая пиджак и вешая его на спинку кресла, а потом складывая на том же кресле полоской в полоску брюки, он все думал о чем-то и был, кажется, недоволен собой.
Подушка оказалась плохая, низкая, он злобно ударил ее кулаком и подложил валик. Он уснул на спине. Рот приоткрылся, маленькие, детские зубы показались под светом настольной лампы, которую он забыл погасить.
Варвара Николаевна проснулась в первом часу дня и сейчас же встала. Неворожин ушел, оставив записку, как всегда — забавную и холодную. Не умываясь, она села за стол. Долги были разные — срочные, несрочные и еще такие, которые она должна была платить сама. Эти были самые неотложные, потому что деньги взяты у подруг — у Верочки Барановой, у Мариши.
Она взяла лист бумаги и разделила его на три части. Срочные. Портнихе сорок рублей за темно-синее с воланами и девяносто за простенькое бежевое. Этот чудесный джемпер, который она на днях видела у Альтмана, — тридцать восемь. Генеральше за вышивку рубашек — двадцать два. Деньги просто тают.
Теперь несрочные. Мама писала из Ростова, что нечем жить, — сорок или… или тридцать. Дуре сестре, которая голодает вместе со своим архитектором, — еще тридцать. Меньше нельзя: обида и могут пригодиться. Даше… Она немного покраснела, вспомнив, что как-то взяла у Даши десять рублей и до сих пор не собралась отдать. Даше — пятнадцать, нет, двадцать. Но, боже мой, что ей делать с Маришей, которой она должна пятьсот рублей: за хозяйство
Пес пришел и, задрав голову, долго смотрел на нее с порога. Потом подошел и стал рядом. У него была не морда, а настоящее лицо с глубокими надбровными дугами, с покатым человеческим лбом. Он напоминал кого-то из мужчин, и, подводя итоги, она мельком подумала об этом.
Пятьсот рублей нужны сегодня или завтра, а у нее — она открыла сумочку — двенадцать.
— Ужас какой! — грустно сказала она псу и, бросив сумочку на диван, пошла умываться.
Умываясь, она думала о том, что Неворожин прав — надо выйти замуж. Это утомительно, иногда мерзко. Но, черт побери, что же делать? В конце концов, брак основан на вежливости, а вежливости у нее хватит. Но за кого?
Даша просунула голову в ванну и сказала, что чай на столе и звонил Дмитрий Сергеевич. За Митю?.. Она засмеялась. Ко всем долгам еще и Митю!
Вчерашняя «Вечерняя» лежала на диване в столовой, она просмотрела ее, начиная с четвертой страницы и кончая первой. В «Солейле» последние дни шла «Парижанка», а она еще не собралась посмотреть. Ставил Чаплин — и, говорят, превосходно. Умер академик Лапотников, — одним женихом меньше. Оппозиционеры исключены из состава правительства. Она дважды внимательно прочитала постановление, напечатанное мелким шрифтом на второй странице. Мелким шрифтом — это ее поразило. Она съела три бутерброда с сыром, думая об этом. Сыр был очень хорош, русско-швейцарский, с большими дырками. На бутербродах она закладывала их маленькими кусочками, чтобы было вкуснее. Пес вошел в столовую и, повесив большую голову, приблизился к ней. Она бросила ему печенье, залпом выпила холодный чай и принялась за фельетон, кокетливый и пресный. Потом, сощурившись по-мужски, вдруг посмотрела на всю газету, как смотрят на человека, с головы до ног, одним взглядом. Где-то должны же быть хотя бы нечаянные совпадения с теми разговорами, которые она почти ежедневно слышала в своем кругу. Эта шаткость, неуверенность. Ничего! Ничего! Ничего нет. Если хладнокровия хватает на то, чтобы такие вещи печатать мелким шрифтом, — ничего нет, и слухи преждевременны, а может быть, и просто вздорны.
Варвара Николаевна была уже одета и собиралась уходить, только нужно было еще позвонить портнихе, когда явился Дмитрий Бауэр. Он был в кепке и осеннем пальто, полосатый шарф вокруг шеи и трость; весь в снегу, мохнатый, веселый, заиндевевший, как лошадь.
— Такой снег, да?
Дмитрий скинул пальто, побежал в столовую и сел на диван, поджав под себя ноги.
— Варенька, чаю — или между нами все кончено!
— Чай уже простыл, а я не пойду просить Дашу. И вообще мне некогда, — сердито сказала Варвара Николаевна.
— Дорогая, позовите Дашу, она все для меня сделает, она меня любит.
— Не позову. Вот, пейте, если хотите, холодный.
— Варенька, я вас понял наконец! Вы хотите удивить мир злодейством.
Страдальчески морщась, он выпил чай и встал.
— Сударыня, я ожидал встретить прием внимательный, даже сердечный, — подражая известному плохому актеру, фальшивым голосом сказал он, — и вот отшит, как последняя сволочь. Я пришел к вам, гонимый людьми, преследуемый судьбою…