Избранное
Шрифт:
— Вот что, выпьем еще по кружечке, — распорядился он. И повел меня в другое кафе, за углом, где официантка уже ставила друг на друга столы и сдвигала их в угол.
— Что для вас, господин Боорман? — спросила она, и мой спутник заказал две бутылки крепкого пива «Гиннес».
— Только настоящее, дублинского розлива, Мари! — крикнул он ей вдогонку, когда она побежала выполнять заказ.
Помнишь, вчера вечером я сказал кельнеру в точности то же самое? Не только это одно я перенял у Боормана. Нет, я взял у него все, по крайней мере все, что мне удалось усвоить за время нашего сотрудничества. И как видишь, мне это пошло на пользу. Но я, конечно,
Когда принесли пиво, он достал из кармана вот этот портсигар — впоследствии он мне его подарил — и стал настойчиво предлагать чудесную сигарету с золотым ободком. Я был, однако, несколько смущен и потому, вытащив свою трубку, уже начал было набивать ее табаком.
— А не пора ли положить этому конец? — спросил незнакомец, взглянув на мою пыхтелку.
Бросив трубку на пол, я поставил на нее каблук и придавил головку. Она разлетелась на мелкие осколки с треском, который заставил встрепенуться сонную официантку.
Ты же знаешь, что я всегда питал слабость к трубкам, а эта — такая оригинальная — была моей любимой. Какое влияние уже тогда должен был иметь на меня этот человек, если я, не колеблясь, привел в исполнение его приговор!
— Жаль, конечно, — сказал он, поймав мой прощальный взгляд, устремленный на осколки трубки, — но иначе нельзя. А не то я, право, не стал бы настаивать.
Его слова бальзамом пролились на мою душу — они свидетельствовали о том, что Боорман был по-своему способен на сочувствие, а я — слабый человек — без сочувствия обходиться еще не мог.
— Ваша фамилия? — спросил Боорман, на что я, естественно, ответил «Лаарманс».
— Не пойдет, — сказал он. — Нет, Лаарманс — это никуда не годится, особенно в стране, где сами клиенты носят такие фамилии, как Мосселманс, Бирманс и Борреманс. Отныне вы будете зваться Тейшейра де Маттос. Вот это имя так имя! Не правда ли? Только не вздумайте заказывать визитные карточки — тут лучше соблюдать осторожность. А я вас буду называть так потому, что «Лаарманс» никуда не годится. Так вот, господин де Маттос, мне все ясно без слов. Вам лет тридцать, не так ли? Значит, еще не поздно. Будь вам сорок, я бы уже не стал с вами связываться. Предлагаю вам следующее: вы поступаете ко мне на службу в каком угодно качестве. Скажем, секретарем или главным редактором. Можете сами придумать себе титул, который придется вам по вкусу, а главное — понравится клиентам. Женаты вы или нет, мне безразлично, равно как мне безразлично, чем вы занимались до сих пор. Но вы должны будете делать то, что я вам скажу. То, что я вам скажу… И не только делать, но и вести себя так, как веду себя я, говорить так, как говорю я, и молчать так, как я молчу. Мы составим контракт, в котором укажем, что начиная с сегодняшнего дня вы будете получать тысячу франков в месяц в течение срока, не превышающего двенадцать месяцев. По истечении этого срока — или раньше — вы получите под зад коленом или же я передам вам свое дело, и в таком случае вы будете работать на меня еще двадцать лет, кладя в карман половину прибыли. Если вы проявите расторопность, эта половина может составлять до пятидесяти тысяч франков в год. Да, двадцать лет — этого хватит, а заглядывать дальше нет никакого смысла. По истечении этого времени весь капиталец — ваш, как и вся прибыль, а вам тогда будет всего-навсего пятьдесят лет.
— Мне пятьдесят, — внушительно произнес он. — Вот сейчас, в это самое мгновение.
И от него снова повеяло такой силой, что я даже чуть-чуть отодвинулся, боясь прикоснуться к нему, словно это был не человек, а Динамо-машина.
Тысяча франков в месяц! Эта сумма показалась мне такой головокружительной, что у меня тотчас же мелькнула мысль о непреодолимых трудностях — о немыслимых языках и о тригонометрии.
— А вы считаете, что я справлюсь с работой, которую вы мне поручите? — спросил я с тревогой.
Он снова взглянул на меня. Этот взгляд определил мой вес с точностью до одного фунта.
— Да, — решительно сказал он. — Если только захотите. Захотеть — это гораздо трудное, чем справиться с работой.
— Меня это устраивает, — согласился я не без достоинства и не без гнетущего ощущения, что продаю душу дьяволу.
— Перо, бумагу и чернила! — воскликнул Боорман. Официантка встрепенулась и подошла к нам.
— Господин Боорман, — сказала она, взглянув на часы, — кафе уже закрывается. Вы не могли бы отложить…
Больше она ничего не успела сказать, потому что он сунул ей в руку два франка, и она тотчас же принесла все, что он просил.
В мгновение ока Боорман составил в двух экземплярах контракт на бумаге с грифом: «Пивная „Королевский лев“». Условия его в точности соответствовали нашей устной договоренности.
— Подпишите здесь! — показал он, и и взял ручку.
— Лаарманс, разумеется, — сказал он, и я поставил свою подпись с красивой завитушкой на конце.
— Я подберу для вас новую подпись, — пообещал мой патрон, засовывая в портфель подписанный мною экземпляр, — потому что эта завитушка старомодна и недостаточно импозантна. А ваша подпись должна внушать людям не то чтобы страх, но все же почтение. Отныне вы будете подписываться жирным, волевым почерком, без всяких завитушек. И разумеется, вы всегда будете подписываться только «Лаарманс» и никогда — «Тейшейра де Маттос», но так, чтобы никто не мог это прочитать, потому что ваша фамилия слишком банальна… А теперь пошли.
На свою беду Боорман в тот вечер выпил лишнего — в ином случае обстоятельства, быть может, сложились бы благоприятнее. Выйдя из кафе, он звучно высморкался, как это делают энергичные люди, сдвинул шляпу на затылок, чтобы холодный воздух умерил действие пивных паров, а затем подошел к ограде и стал мочиться.
— Жить вы сможете у меня, — сказал Боорман, — но столоваться будете в другом месте. Завтра вашу мансарду приведут в порядок, впрочем, уже сегодня там можно переночевать. Вам придется самому постелить себе постель!
— Ты что там делаешь, красавец? — раздался грубый окрик за моей спиной.
Мой патрон ничего не ответил, потому что обращение было вопросительным лишь по форме, тогда как лающая интонация, напротив, обязывала его к молчанию.
— И долго ты намерен тут стоять, приятель? — вновь осведомился тот же голос, когда стало ясно, что Боорман уже закончил свое дело. Слегка согнув ноги в коленях, он обернулся и оказался лицом к лицу с двумя полицейскими, которые сурово буравили нас взглядом.
— Смотри-ка, а ведь мы… да, в самом деле, мы задержали господина Боормана! — сразу же сказал тот, который был выше ростом.
— Боорман или не Боорман, шагом марш! — рявкнул второй. Это был коротышка, прятавшийся под каской, словно под зонтиком.
— Ты что, спятил? — прикрикнул долговязый на своего коллегу. — Ты сперва узнай, что к чему в здешнем участке, а уж после распоряжайся.
Заговорщически улыбнувшись Боорману, он браво отдал честь.