Избранное
Шрифт:
— Что вы на это скажете, сударь? Неужели вы и теперь еще не поняли, что к чему?
И поскольку мы с Боорманом все еще ломали себе голову над этой загадкой, шофер сам подсказал нам отпет:
— Да ну же, пошевеливайте мозгами! Машина, которая стоит перед вами, это?..
— «Кортхалс Четырнадцатый», разумеется, — сказал я.
— Вот именно, — подтвердил шофер.
Еще раз вонзив зубы в свой бутерброд, он затем резким движением вторично открыл окно с красным крестом на стекле.
— А теперь,
Мы молчали.
— А теперь это «Кортхалс Пятнадцатый». Гип-гип ура! — издевательски завопил шофер и опорожнил второй стакан вина.
— Чертовски удачная выдумка! Ваш патрон — молодчина! — сказал Боорман, с восхищением, разглядывая проспект.
Затем он, несомненно, сообразил, что шофер по праву рассчитывает на бурное негодование.
— Скандальная история, друг мой, неслыханный обман! Морду надо набить вашему Кортхалсу! — патетически провозгласил он.
— Смотрите только не впутайте меня в это дело…
Боорман снова упомянул все ту же каменную скалу и начал было опять шарить в своем кармане.
— Да что вы, не надо! — отмахнулся шофер, у которого не хватило решимости взять деньги в третий раз. — Когда хозяину удается заполучить для перевозки труп, то занавески прикрывают окна с красным крестом, сзади присобачивают распятие, и вот вам «Четырнадцатый»! А если надо перевозить больного, то я немного поколдую, распятие и занавески укладываю вот в этот ящик, в карете вывешивается гамак, и «Пятнадцатый» отправляется в путь, словно «Четырнадцатого» и в помине не было. Так-то вот, господин хор-роший!
В слове «хороший» звук «р» раскатился барабанной дробью — в нем выразилась вся ненависть, которую этот человек накопил за долгие годы службы у Кортхалса. Шофер вытер капли вина с усов и еще раз оглядел свою машину.
— Я работаю у него уже шестнадцать лет, сударь, и должен сказать, что он мне полностью доверяет. Утром везу труп, а после обеда, глядишь, больного или там старикашку, который уже сам ходить не может. А коли такого товара на рынке нет, тогда берем пианино или еще что-нибудь в этом роде. У меня четверо детей… Да ладно, это уже вроде к делу не относится, — продолжал он уныло бубнить.
И тут вдруг в его взгляде вспыхнула радостная надежда.
— Ох и скандальчик бы разыгрался, если бы кто-нибудь это пронюхал!
Тем временем мой патрон продолжал упорно разглядывать проспект, словно разгадывая ребус, и наконец сказал, что на одном снимке у автомобиля номерной знак 11.714, тогда как на другом — 11.715.
— Да, вижу, — подтвердил шофер — но у нас только одна машина, и ее номер 11.714.
— А вы не знаете, кто сфотографировал «Кортхалс Пятнадцатый»? — спросил Боорман.
Это шофер, попятное дело, знал, потому что не кто иной, как он сам — за рулем, в новой фуражке, — изображен на снимке в проспекте. Снимок сделал фотограф из ателье, что на улице Хоохпоорт.
В эту минуту кто-то вдруг позвонил у ворот.
— Как его фамилия, друг мой, фамилия?
Шофер безуспешно пытался вспомнить фамилию. Крайне недовольный собой, он скрестил руки на груди и вперил взгляд в землю.
— Может быть, там только одно фотоателье? — спросил Боорман. — Тогда мы обойдемся и без фамилии.
— Да, там только одно фотоателье. В его витрине — портрет малинского епископа во весь рост.
— Говорят они друг с другом как? — осведомился Боорман.
Снова раздался звонок, на этот раз более настойчивый.
— Кто? — спросил шофер, явно встревоженный оборотом, который принимало дело.
— Кто, кто? Кортхалс и его фотограф, черт подери!
— Так, — сказал шофер. — О чем они толкуют, что ли? Это уж, сами понимаете, как когда!
— Да нет, приятель! Мне надо знать, на каком языке они говорят друг с другом?.. По-фламандски или по-французски?
— По-французски, сударь, по-французски. Особенно с тех пор, как хозяин купил эту машину.
— Откройте дверь! — скомандовал Боорман.
Вошел похоронщик в сопровождении трех помощников. Мимоходом он сказал шоферу, что для обратного рейса он нашел груз — партию картин, — после чего они вчетвером вытащили гроб из катафалка и временно поместили свояченицу Боормана в Музей Отечественных и Импортных Изделий, под носом у Леопольда II, рядом с каучуком и негритянским божком.
— Пармантье, — успел еще обронить шофер, прежде чем все четверо вышли назад в коридор.
Помощники тотчас же ушли, а представитель Кортхалса, без толку потоптавшись на месте и пару раз кашлянув, подошел к Боорману и протянул ему два счета — один на основную сумму, а другой — на семьдесят пять франков за разгрузку.
— Положите бумажки к себе в карман, — сказал мой патрон, взглянув на счета. — В ближайшие дни я сам улажу это дело с господином Кортхалсом.
Похоронщик удивленно поднял глаза, да и я недоумевал, отчего Боорман так резко переменил свои намерения: ведь он действительно собирался сразу же заплатить — в этом я был уверен.
— Вы же сказали, что выпишете чек… — начал было человек из Гента.
— Совершенно верно, — перебил его мой патрон, — но тем временем я передумал. И говорить тут больше не о чем, спорить со мной бесполезно. Что вы теперь можете сделать? Увезти покойницу назад? Извольте! Но в таком случае работа не будет выполнена и счет утратит силу, а сейчас он в полном порядке. Да и как вам быть, если я не стану торопиться? Нет, дорогой друг, великолепный принцип наложенного платежа на товары такого рода не распространяется, что, конечно, очень обидно для вашего патрона.