Избранное
Шрифт:
Мать. Что случилось? Что за шум?
Хилда (испуганно). Он убежал.
Мать. Томас? Куда? (Направляется к входной двери.)
Хилда. Андреа пошла за ним.
Мать. Где же они?
Хилда. Не знаю.
Мать. Как это?
Хилда. Да вот так. Просто взял и убежал. (Рыдает.) Не знаю, что я такого сделала, тетя! Я говорила с ним осторожно, по-хорошему, сказала, что он не должен меня бояться, а он вдруг как вскочит, словно ужаленный.
Мать. Ну, полно,
Хилда (всхлипывает, уткнувшись лицом в шею тетушки). Честное слово, ничего дурного я не сделала, тетя, я же обещала вам.
Мать. Я тебе верю, детка. Томас порой ведет себя очень странно.
Хилда (всхлипывая). Да, да…
Мать. Когда это с ним случается, только Андреа может найти и утихомирить его. Он слушается одну ее.
Хилда. Я так испугалась, тетя, когда он стал кричать и звать ее.
Мать (подводит Хилду к кушетке, сама останавливается рядом, Хилда понемногу успокаивается). Надо бы мальчика положить в больницу, глядишь, и прошли бы все его чудачества. Ты знаешь, что однажды он уже побывал в лечебнице?
Хилда (утирая слезы). Нет.
Мать. Как-то ночью он поджег квартиру доктора Бонди и перебил стекла у булочника. Сказал потом, что оба они смеялись над ним. Соседи со всей округи собрались и отправили в полицейский участок петицию — требовали изолировать его.
Хилда. Люди злые, тетя.
Мать. Нам велели отвезти его в Винтерен, в Приют детей Марии, для несовершеннолетних… которые… ну, в общем, их там содержат. Был летний день, я как сейчас помню, один из самых тяжелых дней в моей жизни, такая жара тоща стояла, мы шли через поле по проселочной дороге — приют со всех сторон окружен полями, — старшие дети копались на грядках, Томас вдруг бросился бежать и стал кричать, да так, что весь покрылся испариной. Он радовался, что наконец-то идет в школу, он смеялся, ликовал. Но потом пришло время нам уходить. Две сестры крепко держали его, а Томас все оглядывался на нас. Мы уже стояли в дверях, и вдруг он все понял и расплакался. О Хилда, у меня сердце разрывалось. Он так бился в руках у сестер, что пришлось позвать на помощь двоих дюжих санитаров.
Хилда. О боже!
Мать. Но все это было ни к чему, на той же неделе он сбежал. Два месяца мы прятали его дома, потом я обошла соседей, всех до единого, обещала, что Томас будет тише воды. Оплатила убытки доктору и булочнику. Я боялась отправлять его назад, потому что тоща его поместили бы в лечебницу в Оостфелде, ну там, где содержатся… настоящие… Соседи постепенно привыкли к чудачествам Томаса, никто больше не смеялся над ним, уж на знаю почему. Он и ведет себя нормально, если только его не раздражать, тоща он становится прямо бешеным.
Хилда. Но я ничего такого не делала, тетя.
Мать. Да я не про то.
Хилда. Я ему говорю так ласково: «Томас, я тебе хоть немножечко нравлюсь?» А он ничего не ответил, только посмотрел в сторону, странно так посмотрел, словно бы разом забыл обо мне, и вдруг как закричит, будто увидел кошмар, и… убежал.
Мать. Случается, он бежит из дому, мы к этому уже привыкли. Раньше он уходил и не появлялся три или четыре ночи, один раз нам даже позвонили из полиции Антверпена, чтобы мы приехали за ним. Но он же никому не причиняет зла. А может быть, ты, сама того не желая, сказала ему что-нибудь обидное? С этим мальчиком ничего не знаешь наверняка. Расскажи-ка мне все еще раз.
Хилда. Да мне нечего больше рассказывать, тетя. Я сидела на своей постели, он на своей, потом я подошла и села с ним рядом. Без всяких дурных мыслей, как вы понимаете. Взяла его за руку, сказала, что у него красивые руки. Это ведь так и есть, тетя? У него руки музыканта, как у дяди Генри. Я погладила его по руке и тихонечко спросила, чтобы не испугать: «Я тебе хоть немножечко нравлюсь?» Потом я… (нервничает)… вот и все. А он вдруг вскочил и убежал.
Мать. А что за шум я слышала?
Хилда. Он уронил стул, я встала, чтобы подобрать мое новое плиссированное платье, которое упало на пол, потом подняла голову, но он уже исчез и…
Раздаются три коротких звонка в дверь.
Может, это он?
Мать. Да. Кажется. (Уходит, ее голос доносится из коридора: «А где же Томас?» Возвращается вместе с Андреа.) Где он? Ждет на улице? Ты велела ему подождать там?
Андреа (растерянно). Он так мчался. Я его никогда таким не видела. Летел по улице, словно загнанный олень. Я кричала ему, но он меня не слышал. За углом на ходу вскочил в трамвай.
Мать. Какой номер?
Андреа. Седьмой, что идет до Хлебного рынка.
Хилда. Какой ужас.
Андреа (устремляется к ней). Что между вами произошло?
Хилда. Ничего.
Андреа. Нет, ты все-таки расскажи мне.
Хилда. Тетя, я совершенно без сил, просто выжатый лимон. Никогда я так не уставала. Пусть Андреа оставит меня в покое. Я ведь все рассказала, правда? Я не сделала ничего дурного…
Андреа. Чем вы занимались перед тем, как ложиться спать, Хилда? Вы говорили обо мне?
Хилда. Ты же подслушивала! Значит, должна сама все знать.
Андреа. О чем вы говорили?
Хилда. Да так, о пустяках.
Андреа. О таких пустяках, что он выскочил как ошпаренный?
Хилда. Если тебе интересно, спроси у него сама.
Мать. Не заводись, Андреа. Иди спать.
Андреа. Если она мне сейчас же не ответит, я пойду к ее матери.
Хилда. Не посмеешь!
Мать. Андреа!
Андреа. Так что ты нашептывала ему на ушко так тихо, чтобы я не слыхала?
Хилда (вызывающе). Да, я говорила о тебе, Андреа, о том, что хватит с него и тебя, и той жизни, какую он здесь ведет. Он должен вырваться отсюда. И еще кое о чем, чего я тебе не скажу. Он ничего не видит и не слышит, он забывает обо всем, говоря о тебе, ты же это знаешь; я задала ему несколько вопросов относительно вас обоих, и он мне ответил.