Избранное
Шрифт:
Мать. Ты слышал, что сказал твой отец? Вполне возможно.
Томас. Но ведь он не знает наверняка?
Мать. Нет. Поживем — увидим. А ты, Томас, как примерный сын, должен во всем слушаться отца и мать, нам и без того достается. Постарайся избавить нас от новых огорчений. Обещаешь?
Томас. Да, мама.
Мать (проводит рукой по его волосам). Ну как тебе понравилась кузина?
Томас. Странная какая-то…
Мать. Нет, она очень милая. Видишь, вот так сразу взяла и подарила тебе приемник.
Томас (не
Мать. Подумай, как счастливо потекла бы наша жизнь, как спокойно бы мы с папой доживали свои дни, зная, что нам не нужно тревожиться за тебя, что ты надежно пристроен под крылышком кузины Хилды, которая в тебе души не чает.
Андреа зовет из своей комнаты: «Томас!»
Мать (кричит в ответ). Чего тебе?
Андреа снова зовет: «Томас!» Томас идет к ней.
Отец. Что-то она нервничать стала.
Мать. Не больше, чем все остальные в этом доме. И твоя племянница, между прочим…
Отец. Моя племянница?
Мать… очень изменилась со вчерашнего дня. Она вовсе не такая скромница, какой казалась вначале. Вспомни, явилась как овечка, которую привели на заклание. Хи-хи. Будь уверен, она уже поняла, что нужна нам.
Отец. Я многое могу вынести, но ужаснее всего то, что она вскакивает рано утром, да какое там утром, считай ночью, и поднимает на ноги весь дом. Знает ведь, что я засыпаю только на рассвете, ты ведь объяснила ей, что я просто падаю от усталости, и что же? В восемь утра растопалась по всему дому. Чего ей надо было? Чем вообще можно заниматься в восемь утра? Ну сварила кофе, ладно. Видите ли, села пить кофе, в ожидании, что кто-нибудь из нас проснется и зайдет к ней поболтать. О чем? Для чего? Что она надумала делать в такую рань? Завелась, будто ее кто гонит.
Мать. Не причитай, Паттини. Видимо, дома она привыкла вставать рано.
Отец. Им с Мириам больше делать нечего, кроме как вскакивать в восемь утра, пить кофе и болтать целый день.
Мать. Можно подумать, ты занимаешься чем-нибудь путным.
Отец. Я вынужден сидеть здесь, ты же знаешь, но я-то работаю. Целыми днями я занят своим концертом, хотя со стороны может показаться, будто я ничего не делаю. Ах, если бы я мог позволить себе хоть немного покоя, хоть немного тишины, уединения. Как мне это необходимо!
Мать. Хм, тебе это необходимо? Чуткой натуре, художнику нужен покой. А мы бесчувственные и толстокожие, нас эта собачья жизнь устраивает, мы к ней притерпелись, в голове у нас не музыка, а свинцовые мозги, да?
Отец. Замолчи.
Пауза.
Мать. Только бы Мириам не дозналась, что ее дочь у нас. Вечером, когда мы пошли в кино, я сказала ей: «Постарайся не бросаться в глаза, детка, пригни голову». А она? Выпрямилась, словно жердь, и вышагивает посреди улицы, а в перерыве ее еще в туалет понесло. Будто нарочно. Хотела, чтобы все видели ее с нами. А по мне, так лучше бы она сегодня посидела дома, но она ни в какую, ей, видите ли, захотелось подышать свежим воздухом.
Отец. Хе-хе, свежим воздухом.
Мать. Она во что бы то ни стало решила выйти за покупками. Ну что я могла с ней сделать? Да и когда еще у нас будет такая возможность купить чего-нибудь вкусненького? Слушай, Паттини, а что, если кто-нибудь из знакомых видел ее с нами в кино и доложит об этом твоей сестре?
Отец. М-да… Она, конечно, начинает командовать, и все-таки она славная девушка. Ну кто еще способен на такое? Стоило Томасу заикнуться о том, что ему хочется иметь радиоприемник, как она тут же пошла и купила его.
Мать. Это входит в ее планы, Паттини, а потом, что ей стоит потратить каких-нибудь три-четыре тысячи, если скоро она получит все?
Отец. Правда. Как ты думаешь, купит она мне тогда пианино?
Мать. Да ты совсем рехнулся, старик! Что это тебе взбрело в голову? Хочешь, чтобы все полетело к черту из-за твоей жадности?
Она же сама сказала: «Если все уладится, дядя Генри получит свое пианино». Так и сказала. Но что мы имеем? Пока ничего.
Отец. Тогда, я сказал, тогда.
Мать. Я устала, Паттини.
Отец. Я тоже.
Мать. Буду счастлива, когда все это будет позади.
Отец. Вот-вот, и в нашем доме наступит, наконец, покой.
Мать. Ну да, ты хочешь сказать, что сможешь и дальше «спокойно» ничего не делать.
Отец. Замолчи.
Мать. А в том, что у нас ничего не получается, виновата Андреа. Это она настраивает мальчика. Не хочет, чтобы ему было хорошо, чтобы всем нам было хорошо. Просто не знаю, что с ней творится последнее время. Она и раньше была не очень-то покладистой, а теперь и вовсе…
Отец. Ничего не понимаю.
Мать. Я-то все отлично понимаю, только не знаю, как сказать.
Отец. Так что все это значит?
Мать. Посмотрим.
Отец. Просто не понимаю, как она посмела за моей спиной позвонить в Общество. Я ведь ни о чем понятия не имел. Как они только не издевались надо мной. Сколько лет подряд я не переступал порога этого здания, и когда наконец явился туда, где раньше меня чествовали как короля, считали гордостью нашей музыки, меня призывают к ответу, словно преступника. Этот желторотый птенец, этот флюгер несчастный, секретаришка Лауверс, спрашивает: «Что с твоей дочерью, Паттини? Чего она добивается от нашего председателя? Мы же ничего тебе не обещали. Почему же ты надоедаешь и дергаешь всех нас из-за этого водительского места? Зачем ты так унижаешься?» Мало того, что весь город над нами смеется, теперь и коллеги станут моими врагами. Все, все враги мне.
Мать (тихо). Только не я, Паттини.
Отец (смотрит на нее, потом отворачивается). Ты нет.
Пауза.
А что там Андреа?
Мать. Хочет уехать.
Отец. Уехать? Андреа? Почему?
Мать. И не одна, а с Томасом.
Отец. Куда?
Мать. Я слышала, как они вчера шептались.
Отец. Но в чем дело? Куда их несет?
Мать. В Англию, к Маргарите.
Отец. Не смеши меня. Как они доберутся туда?
Мать. Она не желает, чтобы Томас женился.