Избранное
Шрифт:
— Меня зовут Игорь Павлович, — представился он. — А вас, простите, как величать?
— Василий Николаевич.
— Так вот, Василий Николаевич, мне в вашем городе предстоит некоторое время поработать в одном коллективе.
— Понятно, — кивнул Князев, — чтобы, как говорится, составить представление…
— Да-да, чтобы составить представление, — с готовностью подтвердил Корягин. — А уж насколько успешно я поработаю, будут другие судить.
Князев молчал. Глагол «судить» ему не понравился. Он, конечно, понял, о чем идет речь.
— Это
Чай они пили молча.
Князев прикинул такой вариант. Сейчас он достанет из чемодана чудом уцелевшую бутылочку «Столичной» и скажет: «Современная медицина считает, что полезно, в особенности на ночь, принять рюмочку и в итоге придет сон со Знаком качества». Это получится остроумно и в то же время безо всякого нажима с его стороны. Но Князев отказался от своего намерения. Причиной тому был, обращенный на него вроде бы спокойный, но, по существу, почти что прокурорский взгляд соседа по купе.
Утром, расставаясь, Князев предложил Игорю Павловичу подбросить его в гостиницу на машине, однако напоролся на отказ. Тот сказал: «Спасибо, доберусь сам» — и улыбнулся то ли ободряюще, что было приятно, то ли с иронией, что было уже значительно хуже.
Весь день Князев провел на заводе. Утром, заскочив домой, сказал жене, чтоб не ждала его к обеду.
— Сегодня досыта наработаешься, а завтра вечером мы вместе отдохнем, — сказала она с улыбкой. — Так и быть, приглашу тебя в одно место.
— Куда ты меня пригласишь? — хмуро спросил Князев.
— Завтра узнаешь.
— Ладно. Некогда мне с тобой в загадки играть.
— Будет тебе от меня сюрприз.
— Это пожалуйста, — вздохнул Князев. — Лишь бы мне на заводе сюрприз не поднесли.
С утра и до позднего вечера, запретив пускать к себе посторонних, он совещался с главным бухгалтером и начальником сбыта. Следующий день провел в том же режиме и начисто забыл про обещанный ему сюрприз.
В шестом часу жена позвонила ему на работу, и, судя по ее голосу, она была в отличном настроении.
— Василий Николаевич, с вами говорит одна незнакомка.
— Рая, не морочь мне голову. Что у тебя? Говори быстро.
— Назначаю тебе свидание перед началом у драмтеатра.
— Не могу. В другой раз.
— Имей в виду, Василий, я буду тебя ждать, — сказала жена и положила трубку.
Давно не видела Раиса Петровна Князева, своего супруга, до такой степени рассеянным. Он молча шел рядом, и, когда они заняли места в третьем ряду, надеясь отвлечь мужа от тяжких служебных забот, она с улыбкой сказала:
— Тебе привет.
— От кого?
— От Николая Васильевича.
— От какого Николая Васильевича?
— От Гоголя.
— Не понял, — пожал плечами Князев.
В зале между тем медленно погасла люстра.
Открылся занавес.
Уже первая реплика, произнесенная артистом, исполнявшим роль городничего, заставила Князева насторожиться.
— «Я пригласил вас, господа, чтобы сообщить вам пренеприятное известие. К нам едет ревизор…»
Раиса Петровна, подавшись к мужу, прошептала:
— Знаешь, это кто будет? Народный артист Игорь Корягин. Всего два спектакля у нас сыграет, сегодня и послезавтра.
Князев слушал супругу с таким изумлением, словно та с русского языка перешла на турецкий.
А к слуге Осипу тем временем обратился встреченный аплодисментами Хлестаков:
— «А, опять валялся на кровати?»
— «Да зачем же бы мне валяться? Не видал я разве кровати, что ли?» — ответил Осип.
— «Врешь. Валялся. Вся склочена…»
Низко опустив голову, Князев закрыл руками лицо.
Он уже узнал своего попутчика.
«Совсем, видать, заработался. Ведет себя как ненормальный», — пронеслось в голове у Раисы Петровны, а Князев уже открыл лицо. Он выпрямился, подался чуть вперед и устремил взгляд на сцену. Очень ему хотелось, чтобы народный артист его увидел в эту минуту и понял, что он теперь в курсе дела и у него больше нет никаких оснований для тревоги.
Но Хлестаков не смотрел на Князева. Он мастерски, свободно играл свою роль.
А Князев изо всех сил старался казаться спокойным, даже беспечным.
Но ему это почему-то никак не удавалось.
1983
ПОВЕСТЬ
ДЕНЬ, НОЧЬ И СНОВА ДЕНЬ
Он уже довольно долго глядел в окно, но ничего такого особо интересного не заметил. Навстречу поезду резво, слегка пританцовывая, бежал молодой лесок, тянулись телеграфные провода. Один за другим — раз! раз! раз! — пролегали столбы, на поперечных рейках белели изоляторы. Если прищуриться, кажется, что это не изоляторы, а голуби. Уселись в ряды и молчат. Но вообще-то они не молчат, они гудят, вроде бы воркуют. Отсюда не слыхать. Если выскочить на ходу из вагона и приложить ухо к столбу, тогда другое дело. Изоляторы, конечно, тут ни при чем, и то, что они похожи на белых голубей, тоже не имеет никакого значения. Звуки идут от проводов. Провода натянуты, как струны, и потому гудят, в особенности когда ветер, вот как сейчас…
Ветер влетает в окно, занавеска выгибается парусом и тихо пощелкивает.
Сколько можно лежать? На его часах уже без пяти минут девять. Отличные часы. Еще дед их носил, много лет прошло, а им хоть бы что, идут как миленькие.
Он надел рубашку, натянул брюки наподобие джинсов и посмотрел вниз.
У окна сидела девушка. Она читала книгу, и было видно, что никакого ей нет дела до окружающих. А вообще-то в купе никаких окружающих сейчас не было, они, скорей всего, ушли в вагон-ресторан, и майор и его жена.