Избранное
Шрифт:
Здесь, однако, такой связи нет — автор преследует иную цель. Дело в том, что в конце XIX века получили распространение теософские учения, имевшие цель «развивать сверхчувственные силы человека». Родственник рассказчика, увлеченный поиском этих сил, «пришел к убеждению, что наш спутник связан с потусторонним миром». Рассказчик — сам автор — скептически к этому относится, но, вполне реально обосновав ситуацию с опозданием поезда, знакомит читателя с одной из историй своего случайного попутчика. Это увлекательный рассказ в духе многочисленных произведений тогдашней бенгальской прозы, напоминающий новеллы «Тысячи и одной ночи», на которую попутчик не упускает случая сослаться и прямо. Переживания сборщика хлопковой подати, искусно переплетенные с нарочито ходульно описанными страстями, получают
Тагор изящно, остроумно, как Л. Толстой в «Плодах просвещения», посмеялся над увлечениями некоторых своих соотечественников теософией, спиритизмом.
Стоит отметить и то, что этот рассказ как бы символизирует собой кризис романтизма в бенгальской литературе. Тагор не избегал романтических мотивов, но в подавляющем большинстве рассказов он выступает мастером реалистической прозы. Как и многих других его современников, писателя остро тревожило разлагающее воздействие погони за богатством, этого неизбежного следствия развития буржуазных отношений, и особенно — в области искусства. Именно этот конфликт лег в основу сюжета рассказа «Художник», написанного в 1929 году. В этом высокохудожественном, занимательном произведении показано, что человеческая, творческая личность не может раскрыться во всех своих возможностях в мире чистогана. Чунилал, мальчик-художник, должен быть спасен, как говорит его мать, «от поклонения монете». Эту тему Р. Тагор неоднократно разрабатывал и в своей прозе, и в поэзии, и в публицистике, она волновала многих наших писателей, В. Гаршин раскрывал ее в рассказе «Художники», Н. Гоголь — в «Портрете».
С самого начала творческой деятельности Р. Тагор часто обращался к драматургии. Истоки его театра восходят к зрелищным народным представлениям, насыщенным песнями и танцами, к сюжетам, заимствованным из древних легенд, эпоса. Им было создано и несколько аллегорических пьес, одна из которых здесь представлена читателю. Само название ее — «Колесница времени» — связано с давней традицией «джатра» — не только бенгальской, но и общеиндийской — вывозом во время храмового праздника изображения божества на громадной церемониальной колеснице, покрытой резьбой и всяческими украшениями, причем вывозят колесницу, достигающую иной раз десяти — двенадцати метров вышины, сами верующие. К таким праздникам приурочиваются ярмарки, гулянья, представления.
Сюжет сам по себе не сложен, но символичен — колесница времени в назначенный час не может сдвинуться с места: ни брахманы, ни воины, ни министры не в состоянии привести ее в движение. Коль скоро остановилось время, не может продолжаться жизнь. Саньяси-подвижник прорицает гибель всему. Становится известно, что шудры — обобщенный образ тружеников — взбунтовались и решили сами сдвинуть колесницу времени. Все высокопоставленные персоны осуждают их, но является Поэт, в образе которого угадываются автобиографические черты самого Тагора, который объясняет знати неотвратимость закона времени. Воля шудр подчиняет себе колесницу времени, и она приходит в движение. Поэт провозглашает:
Пусть грянет общий хор: Проснитесь вы, что слали до сих пор! Кто спину гнул столетья — распрямитесь!В заключение появляется Саньяси-подвижник и восклицает:
Да славится великий новый век!Так образно, аллегорически великий индийский поэт выразил в своей пьесе основной конфликт эпохи. Вряд ли случайно; что пьеса, первоначально написанная в 1923 году, получила новую редакцию в 1932 году, после того как поэт побывал в Советском Союзе и воочию убедился в том, на что способен народ, избавившийся от векового гнета.
Тагору всегда было присуще стремление поделиться с читателем своими идеями по актуальным вопросам индийской и мировой действительности, национально-освободительного движения, литературы, искусства. В жанрах художественной литературы он делал это образно, публицистика же писателя носила, в свою очередь, эмоционально-художественную окраску, что придавало выступлениям Тагора по политическим или социальным вопросам особенно большую выразительность. В данный раздел книги включены, во-первых, материалы, отражающие его давний интерес к социалистической идее («Социализм» — 1892, «Письма из России» — 1930); во-вторых, к изысканиям в области истории Индии и ее культуры («Центр индийской культуры» — 1928), имеющие важное значение для понимания мировой культуры. Все эти страстные, богатые мыслями, яркие работы объединяет тревога автора за судьбу человечества. Его публицистика и сегодня сохраняет свою актуальность. Гражданская совесть поэта не знала ни национальной, ни религиозной ограниченности.
Глубокую тревогу у поэта вызывали рост военной опасности, разгул фашизма, нападение Италии на Абиссинию, агрессия Германии и Италии против Испанской республики, Японии против Китая. Его всегда тревожило употребление во зло человеку великих достижений науки и техники. В 1932 году, накануне вылета из Багдада в Тегеран, Тагор прочел сообщение о том, как английские бомбардировщики стерли с лица земли несколько иракских деревень. Второй раз в жизни поднявшись на самолете, он записывает: «…как ужасна может стать такая отчужденность, если однажды понадобится обрушить сверху град разрушений на эту неопределенность, распростертую внизу. Кто здесь убийца, кто здесь жертва? Кто свой, кто чужой?» Поэт словно провидел чудовищные преступления американской военщины, обратившей в атомные пепелища Хиросиму и Нагасаки, заливавшей напалмом Корею, осуществлявшей «ковровые бомбежки» во Вьетнаме и лихорадочно ищущей все новые и новые средства массового уничтожения.
Когда в 1938 году Р. Тагор осудил японское вторжение в Китай как преступление против мира и человечности, скрытое за завесой демагогии и религиозного лицемерия, японский литератор Ногучи упрекнул его в том, что поэт не понял великой миссии Японии в создании «нового великого мира в Азии для Азии». Тагор ответил: «Ваша концепция «Азия для Азии» есть инструмент политического шантажа… Вы строите такую концепцию Азии, которая венчает башню, сложенную из черепов». И сегодня снова действуют в мире черные силы, опирающиеся на подобные же концепции, идеи расового превосходства или на некую «миссию богоизбранного народа», представляющие угрозу самой жизни на нашей планете, поэтому и сегодня действенна, актуальна публицистика, созданная полвека назад.
В канун своего восьмидесятилетия Р. Тагор написал статью «Кризис цивилизации». Она стала политическим завещанием поэта, утверждением неистребимой веры в Человека. Осознавая близость конца жизни, поэт не утрачивал чувства исторического оптимизма, статья кончается словами: «Потерять веру в человечество — страшный грех; я не запятнаю себя этим грехом. Я верю, что после бури в небе, очистившемся от туч, засияет новый свет: свет самоотверженного служения человеку. Откроется новая, незапятнанная страница истории…
Думать, что человечество может потерпеть окончательное поражение, — преступно!»
Советские люди высоко ценят наследие замечательного индийского поэта, классика мировой литературы Рабиндраната Тагора. Его произведения издавались на русском и латышском, украинском и грузинском, армянском и туркменском, литовском и киргизском, эстонском и молдавском, азербайджанском и белорусском, таджикском и узбекском и ряде других языков, осуществлены восьмитомное, двенадцатитомное и четырехтомное собрания сочинений на русском языке.