Избранное

Тагор Рабиндранат

Поэт не увидел дня Великой Победы, как и дня 15 августа 1947 года, когда его Родина обрела независимость, завоеванную народами Индии в ходе длительной и трудной, героической борьбы, в которую и им самим был внесен немалый вклад. Перед народами Индии встала колоссальная по масштабам задача построения новой жизни, избавления от колониального прошлого, создания независимой экономики, развития национальной культуры. Немалые успехи достигнуты ими с тех пор.

В решении стоящих перед ним проблем индийский народ встретил не только полное понимание, но и бескорыстную помощь, сотрудничество со стороны советских людей. Воля народов обеих великих стран, скрепленная равноправными и взаимовыгодными соглашениями, взаимообогащение культурными ценностями, дружба народов Советского Союза и Республики Индия играют важную роль в упрочении мира, в создании того миропорядка, о котором мечтал Рабиндранат Тагор: «Будущее наше — в умении объединить свои силы с теми силами на земле, которые жаждут положить конец эксплуатации человека человеком и нации нацией».

И. Д. Серебряков,

лауреат международной премии

имени Джавахарлала Неру.

ПОЭЗИЯ

Праздничное утро

Открылось утром сердце ненароком, И влился мир в него живым потоком. Недоуменно я следил глазами За золотыми стрелами-лучами. Аруны [1] показалась колесница, И утренняя пробудилась птица, Приветствуя зарю, защебетала, И все вокруг еще прекрасней стало. Как брат, мне небо крикнуло: «Приди!» И я припал, прильнул к его груди, Я по лучу поднялся к небу, ввысь, Щедроты солнца в душу пролились. Возьми меня, о солнечный поток! Направь ладью Аруны на восток И в океан безбрежный, голубой Возьми меня, возьми меня с собой!

1

Аруна — по древнеиндийскому поверью, божество зари, возничий на колеснице Солнца.

Морские волны

(Написано по случаю гибели лодок с паломниками у города Пури [2] )

Во тьме, словно бред бессвязной, свои разрушенья празднуй — О дикий ад! То ветра свист исступленный иль крыльев миллионы Кругом гремят? И с морем небо мгновенно слилось, чтобы взор вселенной Задернуть, ослепив. То молний внезапных стрелы иль это ужасный, белый Усмешек злобных

извив? Без сердца, без слуха и зрения проносится в опьяненье Каких-то гигантов рать — В безумье все разрушать. Ни цвета, ни форм, ни линий. В бездонной, черной пучине — Смятенье, гнев. И мечется море с криком, и бьется в хохоте диком, Осатанев. И шарит — где же граница, чтоб о нее раздробиться, Где берегов черта? Васуки [3] в грохоте, визге валы разбивает в брызги Ударом хвоста. Земля потонула где-то, и бурею вся планета Потрясена. И разрываются сети сна. Беспамятство… Ветер. Тучи. Нет ритма, и нет созвучий — Лишь пляска мертвеца. Смерть ищет опять чего-то, — она забирает без счета И без конца. Сегодня во мгле свинцовой ей надо добычи новой. И что же? Наугад, Не чувствуя расстояний, какие-то люди в тумане К смерти своей летят. Путь их бесповоротен. Вместилось несколько сотен Людей в ладью. Цепляется каждый за жизнь свою! Уже отбиваться трудно. И буря бросает судно: «Давай! Давай!» А вспенившееся море гремит, урагану вторя: «Давай! Давай!» Со всех сторон обступая, смерть кружится голубая, От злобы побледнев. Теперь не сдержать напора — и судно рухнет скоро: Моря ужасен гнев. Для бури и это шалость! Все спуталось, перемешалось — И небо и земля… Но рулевой — у руля. И люди сквозь мрак и тревогу, сквозь грохот взывают к богу: «О всеблагой! Смилуйся, о великий!» Несутся мольбы и крики: «Спаси! Укрой!» Но звать и молиться поздно! Где ж солнце? Где купол звездный? Где счастья благодать? И лет невозвратных были? И те, кого так любили? Здесь мачеха, а не мать! Пучина. Удары грома. Все дико и незнакомо. Безумье, мгла… А призракам нет числа. Не выдержал борт железный, проломано дно, и бездны Раскрыта пасть. Здесь царствует не Всевышний! Здесь мертвой природы хищной Слепая власть! Во тьме непроглядной звонко разносится крик ребенка. Смятенье, дрожь… А море словно могила: что не было или было — Не разберешь. Как будто ветер сердитый задул светильники чьи-то… И в тот же час Свет радости где-то погас. Как в хаосе мог безглазом возникнуть свободный разум? Ведь мертвое вещество, Бессмысленное начало — не поняло, не осознало Себя самого. Откуда ж сердец единство, бестрепетность материнства? Вот братья обнялись, Прощаясь, тоскуя, плача… О солнечный луч горячий, О прошлое, вернись! Беспомощно и несмело сквозь слезы их заблестела Надежда вновь: Светильник зажгла любовь. Зачем же всегда покорно мы смерти сдаемся черной? Палач, мертвец, Чудовище ждет слепое, чтоб все поглотить святое — Тогда конец. Но даже и перед смертью, дитя прижимая к сердцу, Не отступает мать. Ужели же все напрасно? Нет, злобная смерть не властна Дитя у нее отнять! Здесь — бездна и волн лавина, там — мать, защищая сына, Стоит одна. Кому же отнять его власть дана? Ее бесконечна сила: ребенка загородила, Прикрыв собой. Но в царстве смерти — откуда любви подобное чудо И свет такой? В ней жизни бессмертной зерна, источник чудотворный Неисчислимых щедрот. К кому прикоснется эта волна тепла и света, Тот матерь обретет. О, что ей весь ад восставший, любовью смерть поправшей, И грозный шквал! Но кто ей такую любовь даровал? Любовь и жестокость мести всегда существуют вместе, — Сплелись, борясь. Надежды, страхи, тревоги в одном обитают чертоге: Повсюду связь. И все, веселясь и плача, решают одну задачу: Где истина, где ложь? Природа разит с размаху, но в сердце не будет страха, Когда к любви придешь. А если чередованье расцвета и увяданья, Побед, оков — Лишь спор бесконечный двух богов?

2

Пури — город на побережье штата Орисса, в котором находится храм Джаганнатха (Покровителя мира — Вишну), главный центр паломничества индусов.

3

Васуки — один из фантастических змеев в индийской мифологии, иногда отождествляется с другим — шешей, служащим ложем для бога Вишну, когда он отдыхает после «акта творения мира».

Герой Бенгалии

За стенкою Бхулубабу [4] , худея от изнеможения, Читает громко таблицу умножения. Здесь, в этом доме, обитель друзей просвещения. Юный разум познанию рад. Мы, В. A. and М. А. [5] , я и старший мой брат, Три главы прочитали подряд. Жажда знанья в бенгальцах воскресла. Мы читаем. Горит керосин. Возникает в сознании много картин. Вот Кромвель [6] , воитель, герой, исполин, Обезглавил владыку Британии. Голова короля покатилась, как манговый плод, Когда его палкою с дерева мальчик собьет. Любопытство растет… Мы читаем часы напролет Все настойчивей, все неустаннее. За родину жертвуют люди собой, Вступают они за религию в бой, Расстаться готовы они с головой Во имя возвышенного идеала. Откинувшись в кресле, читаю я жадно. Уютно под крышей у нас и прохладно. Написаны книги разумно и складно. Да, читая, узнаешь немало. Помню я имена тех, кто в поисках знания Во власти дерзания Пустился в скитания… Рожденье… Кончина… За датою дата… Понапрасну минуты не трать! Это все записал я в тетрадь. Знаю: многим пришлось пострадать За правду святую когда-то. Ученые книги листали мы, Своим красноречьем блистали мы, Кажется, взрослыми стали мы… Долой унижение! Долой подчинение! Зубря день и ночь, за свои мы воюем права. Большие надежды, большие слова… Поневоле тут кругом пойдет голова, Поневоле придешь в исступление! Мы не глупей англичан. Страх перед ними забудь! Мы от них отличаемся с виду чуть-чуть, Так ведь не в этом же суть! Мы — дети Бенгалии славной, Мы британцам уступим едва ли. Мы книги английские все прочитали. Пишем к ним комментарии мы на бенгали. Перья нам служат исправно. «Арийцы» — Макс Мюллер [7] изрек. И вот мы, не зная тревог, Решили, что каждый бенгалец — герой и пророк И что не грех нам теперь отоспаться. Мы не допустим. обману! Мы поднапустим туману! Позор не признавшим величия Ману [8] ! Священный мы трогаем шнур [9] и клянем святотатца. Что? Мы не великие? Ну-ка, Пускай клевету опровергнет наука. Наши предки стреляли из лука. Или об этом не сказано в ведах [10] ? Мы громко кричим. Разве это не дело? Доблесть арийская не оскудела. Мы будем кричать на собраниях смело О наших былых и грядущих победах. В размышленье святой пребывал неустанном, Рис на пальмовых листьях мешал он с бананом, Мы святых уважаем, но тянет нас больше к гурманам, Мы приспособились к веку поспешно. Мы едим за столом, ходим мы по отелям, Не являемся в классы по целым неделям. Мы чистоту сохранили, к возвышенным шествуя целям, Ибо Ману прочли (в переводе, конечно). Сердце при чтенье Самхиты [11] восторгом объято. Однако мы знаем: съедобны цыплята [12] . Мы, три знаменитые брата, Нимай, Непах и Бхуто, Соотечественников просветить захотели. Мы волшебною палочкой знанья у каждого уха вертели. Газеты… Собранья по тысяче раз на неделе. Мы всему научились как будто. Стоит услышать нам о Фермопилах [13] , И кровь, словно лампы фитиль, загорается в жилах. Спокойными мы оставаться не в силах, Марафон вспоминая и славу бессмертного Рима. Разве неграмотный это поймет? Разинет он от изумления рот, И сердце мое разорвется вот-вот, Жаждою славы томимо. Им бы хоть о Гарибальди [14] прочесть! В кресло бы тоже могли они сесть, Могли бы бороться за национальную честь И за успехи прогресса. Говорили бы мы на различные темы, Сочиняли бы дружно поэмы, В газетах писали бы все мы, И процветала бы пресса. Но об этом пока и мечтать неуместно. Литература им неинтересна. Дата рождения Вашингтона [15] им неизвестна, Не слыхали они о великом Мадзини [16] . А ведь Мадзини — герой! За край он боролся родной. Отчизна! Лицо от стыда ты закрой! Невежественна ты и поныне. Обложился я грудами книг И к источнику знания жадно приник. Я с книгами не расстаюсь ни ни миг. Неразлучны со мною перо и бумага. Опахало бы мне! Кровь горит. Вдохновеньем охвачен я властным. Насладиться хочу я прекрасным. Стать стилистом хочу первоклассным. Во имя всеобщего блага. Битва при Незби… [17] Читайте о ней! Кромвель бессмертный титанов сильней. Не забуду о нем до кончины своей! Книги, книги… За грудою груда… Ну, хватит читать! Поясница болит у меня. Эй, служанка, скорей принеси ячменя! A-а, Нони-бабу! Здравствуй! Третьего дня В карты я проиграл! Отыграться бы нынче не худо.

4

Бхулубабу — имя нарицательное, обращение «почтенный», «достойный».

5

В. А., М. А. — английские сокращения названий ученых степеней: В. А. — бакалавр искусств, М. А. — магистр искусств.

6

Кромвель, Оливер (1599–1650) — выдающийся деятель английской буржуазной революции.

7

«Арийцы» — Макс Мюллер изрек… — Макс Мюллер (1823–1900) — видный английский индолог, выдвинувший, в частности, идею об особой роли гипотетических ариев в создании индийской цивилизации. В стихотворении Р. Тагора отразилось критическое отношение прогрессивной индийской общественности к этой идее.

8

Ману — автор древнего свода индийского права «Законы Ману».

9

Священный мы трогаем шнур… — Представители трех высших сословий индусов (брахманов, кшатриев, вайшьев) носят через левое плечо джанев — священный шнур, символизирующий принадлежность к этим сословиям.

10

Веды — совокупное название четырех древнейших памятников индийской словесности, время возникновения которых относят к рубежу II и I тысячелетий до новой эры, — «Ригведа» (знание гимнов), «Яджурведа» (знание жертвоприношений), «Самаведа» (знание мелодий) и «Атхарваведа» (знание заклинаний).

11

Самхита — систематизированное собрание поэтических или прозаических текстов вообще; здесь — совокупное название

четырех вед.

12

Однако мы знаем: съедобны цыплята… — правоверные индусы должны соблюдать ряд запретов на пищу, — например, они не могут есть говядину, в силу святости коровы; птичье мясо не входит в число запретной пищи.

13

Фермопилы — город, возле которого в 480 году до н. э. отряд спартанских воинов, преградив путь персам в Среднюю Грецию, пал смертью храбрых.

14

Гарибальди, Джузеппе (1807–1882) — итальянский революционер-демократ, участник борьбы за воссоединение Италии.

15

Вашингтон, Джордж (1732–1799) — первый президент Соединенных Штатов Америки.

16

Мадзини, Джузеппе (1805–1872) — итальянский демократ, участник борьбы за воссоединение Италии.

17

Битва при Незби (1649) — сражение, в котором войска Кромвеля нанесли поражение королевской армии.

Два бигха [18] земли

Я имел два бигха, — их нет, землю забрал сосед, не дав ничего взамен. Раз он мне сказал: «Твой участок мал, продай-ка его, Упен». Я ж ему в ответ: «Конца-края нет земле твоей, господин, Что продам я? Бог сохранить помог мне всего лишь клочок один». Но уперся он: «Если ты умен, то уступишь участок мне, Я решил свой сад обратить в квадрат, ширину приравнять к длине, Не мешай, дружок!» Душу страх обжег, и молитвенно руки сложив на груди, Пересохшим ртом я шепнул: «Мой дом, мой посев, раджа [19] , пощади. Тут отец и дед семь десятков лет лили пот, земля — наша мать. Не избыть беды тем, кто в миг нужды может старую мать продать». Захрипел бабу, закусил губу, почернел лицом, словно ночь: «Спорь, коль хватит сил, я тебя просил, а теперь проучить не прочь!» Пять недель прошли, и насчет земли был составлен ложный указ: Взял мой дом судья за долги, хоть я не был должен на этот раз. Жизнь голодных гнет, ненасытен тот, у кого завелась деньга. Что считать гроши? Ведь рука раджи грабит нищего, как врага. Я молил, чтоб бог мне помог, чем мог, и мольбы мои впрок пошли,— Появись во сне, подарил он мне мир огромный вместо клочка земли. И вот я — аскет, как саньяси [20] , одет пил воду из рек, где вода свята, Тешил свой взор громадами гор, посещал святые места. Но ни на море синем, ни в желтой пустыне, нигде — ни вблизи, ни вдали, Даже во сне не случалось мне позабыть о двух бигхах родной земли. На рынках кричащих, в молельнях и чащах промчались пятнадцать-шестнадцать лет, И открылось уму, что бежать ни к чему, ведь спасенья от памяти нет. Привет, привет тебе, мать! Как не узнать бенгальской земли! Рокот Ганги [21] и воздух родной, полный ласковой тишиной, счастье мне возвратить смогли. Вот поле… Вот лес… Голова небес склонилась к твоим стопам, А в манговых рощах [22] птицы поют, надежен там прохладный приют, приготовленный пастухам. Деревни, как птичьи гнезда, хранят из теней сплетенный наряд и покой, А водоемы, что с детства знакомы, зовут зачерпнуть прохладу рукой. Бенгалка с кувшином идет не спеша, трепещет душа, и глаза мокры… Как сладко сказать земле моей: «Мать», встретив ласковый взор сестры. Промчались два дня — и вокруг меня места родные, — мой сон давнишний. Тут все как вчера: и дом гончара, и колесница Вишну [23] . Вот рынок, вот храм, вот склады, а там тропа, что давно знакома, Я еле дышал, когда добежал бегом до родного дома. Земля, о стыд, о позор! — Ты изменила мне, тщетно блуждает взор — от прошлого нет следа. Так, значит, вот какова ты, мать, может любой тебя пожелать, и отдашься ты без стыда. Все уважали тебя, пока была ты матерью бедняка и жила от его трудов. Кто смел бы дурное сказать о земле, скромно несущей в своем подоле груз овощей и плодов? А ныне порочною стала ты, тебя украшают листва и цветы, твой новый наряд богат. О горе! Постигнуть не в силах я, как ты смогла изменить себя от головы до пят. Я, нищим ушедший в чужие края, сюда вернулся ради тебя, взгляни: Я оборван… Чудовище! Ты, пока я страдал, облачалась в цветы, улыбалась ночи и дни. Гордишься ты милостями богача, а я так надеялся, миг улуча, увидеть прежней тебя, Но от минувшего нет и следа, душу мне ранит твоя красота, я плачу, былое любя, В те дни для хозяина-бедняка ты, как амрита [24] , была сладка, а ныне цветут цветы. Ты ими украшена, ты весела… Но слушай, богинею ты была, рабынею стала ты… Словно чужой, с пустою душой на все я смотрел в упор, И взор мой набрел на манговый ствол, памятный с давних пор. Я сел у корней, а горе во мне притихло и замерло начеку,— Детство и мать я стал вспоминать, чтоб разогнать тоску. Вспомнилось, как в грозовую ночь сны прочь отлетали от глаз: Как спелые манговые плоды, лишь ветер, бывало, встряхнет сады, собирал я в рассветный час, Вокруг оглядевшись, я вспомнил пруд; из школы сбежав, мы прятались тут когда-то очень давно, И стало ясно до боли мне, что землю, грезившуюся во сне, вновь увидеть не суждено. Но ветерок промолчать не смог, он, прилетев с пруда, Прошумел и стих, чтоб у ног своих я нашел два спелых плода. Тут я понял — мать не могла не узнать того, кто вернулся к ней, И гнев мой поник: чем горестней миг, тем ласковый дар ценней. Но вдруг из кустов, не в меру суров, садовник вылез и прямо Пошел на меня, браня и кляня (таких посылает Яма [25] ). Я молвил ему: «Шуметь ни к чему, я землю отдал без спору, А ты готов из-за двух плодов со мною затеять ссору!» Но крикун меня не узнал и палкой погнал туда, Где ласкала прохлада хозяина сада, где он рыбу ловил у пруда. С ним были друзья. Увидев, кто я, закричал он: «Пробил твой час! Околей, злодей!» Он бранился зло, а друзья еще злей в сто раз. Я взмолился тогда: «Два упавших плода мне, как милостыню, подай». Суд бабу был скор: «Ты, по сути, вор, хоть на вид и свят, негодяй!» И, себя губя, рассмеялся я: «Справедлив судьбы приговор: Раз земля моя чтит святым тебя, то я, разумеется, — вор».

18

Бигх — мера земли, около четверти гектара.

19

Раджа — царь, правитель; почтительное обращение к вышестоящему лицу.

20

Саньяси — подвижник, отвергший мир, человек, живущий подаянием и странствующий по местам паломничества.

21

Рокот Ганги… — река Ганг названа по имени Ганги, дочери отца гор Хима-лая; именно поэтому в переводе ее название дано в женском роде.

22

А в манговых рощах… — Манго — широко распространенное в Индии плодовое дерево; плоды имеют приятный вкус и запах.

23

Вишну — одно из трех главных божеств индуизма, олицетворение солнца, света, покровитель, хранитель мира.

24

Амрита — сказочный напиток, дарующий бессмертие. Мифы повествуют, что он был утрачен во время всемирного потопа и боги со своими сородичами асурами решили извлечь из Молочного океана золотой сосуд, содержащий амриту, вместе с другими сокровищами, также утраченными во время потопа. Асуры согласились при условии справедливого раздела всего добытого. Однако когда сокровища были извлечены, из-за дележа добытого разгорелся яростный спор, в котором боги одержали верх.

25

…таких посылает Яма… — Яма — бог смерти в индуистской мифологии, посылающий за душой умершего своих гонцов.

Отречение

В поздний час пожелавший отрешиться от мира сказал: «Нынче к богу уйду я, мне дом мой обузою стал, Кто меня колдовством у порога держал моего?» Бог сказал ему: «Я». Человек не услышал его. Перед ним на постели, во, сне безмятежно дыша, Молодая жена прижимала к груди малыша. «Кто они — порождения майи [26] ?» — спросил человек. Бог сказал ему: «Я». Ничего не слыхал человек. Пожелавший от мира уйти встал и крикнул: «Где ты, божество?» Бог сказал ему: «Здесь». Человек не услышал его. Завозился ребенок, заплакал во сне, завздыхал. Бог сказал: «Возвратись». Но никто его не услыхал. Бог вздохнул и воскликнул: «Увы! Будь по-твоему, пусть. Только где ты найдешь меня, если я здесь остаюсь».

26

Майя — иллюзия, мираж; в индуистских представлениях земное существование иллюзорно, нереально.

Обыкновенный человек

На закате, с палкой под мышкой, с ношей на голове, Шагает домой крестьянин вдоль берега, по траве.. Если спустя столетья, чудом, каким ни есть, Вернувшись из царства смерти, он явится снова здесь, В облике том же самом, с тем же самым мешком, Растерянный, в изумленье осматриваясь кругом, — Какие толпы народа сбегутся к нему тотчас, Как все окружат пришельца, с него не спуская глаз, Как жадно каждое слово. будут они ловить О жизни его, о счастье, горестях и любви, О доме и о соседях, о поле и о волах, О думах его крестьянских, житейских его делах. И повесть о нем, который не знаменит ничем, Тогда покажется людям поэмою из поэм.

Карма [27]

Я утром звал слугу и не дозвался. Взглянул — дверь отперта. Вода не налита. Бродяга ночевать не возвращался: Я без него, как на беду, одежды чистой не найду, Готова ли еда моя — не знаю. А время шло и шло… Ах, так! Ну хорошо, Пускай придет — я проучу лентяя. Когда он в середине дня пришел, приветствуя меня, Сложив почтительно ладони, Я зло сказал: «Тотчас прочь убирайся с глаз, Мне лодырей не нужно в доме». В меня уставя тупо взор, он молча выслушал укор, Затем, помедливши с ответом, С трудом слова произнося, сказал мне: «Девочка моя Сегодня умерла перед рассветом». Сказал и поспешил скорей к работе приступить своей. Вооружившись полотенцем белым, Он как всегда до этих пор, прилежно чистил, скреб и тер, Пока с последним не покончил делом.

27

Карма — совокупность добрых и дурных дел, совершенных в «прежних рождениях», определяющая положение человека, как и любого другого существа, в каждом рождении.

К цивилизации

Лес верни нам. Возьми свой город, полный шума и дымной мглы. Забери свой камень, железо, поваленные стволы. Современная цивилизация! Пожирательница души! Возврати нам тень и прохладу в священной лесной тиши. Эти купанья вечерние, над рекою закатный свет, Коров пасущихся стадо, тихие песни вед, Пригоршни зерен, травы, из коры одежды верни, Разговор о великих истинах, что всегда мы в душе вели, Эти дни, что мы проводили, в размышленья погружены. Даже царские наслаждения мне в тюрьме твоей не нужны. Я свободы хочу. Хочу я снова чувствовать, что лечу, Чтобы снова вернулись силы в сердце мое, хочу. Знать хочу, что разбиты оковы, цепи хочу разъять. Вечный трепет сердца вселенной хочу ощутить опять.

Мать — Бенгалия

В добродетелях и пороках, в смене взлетов, падений, страстей, О моя Бенгалия! Взрослыми сделай своих детей. У колен своих материнских не держи в домах взаперти, Пусть на все на четыре стороны разбегаются их пути. Пусть по всей стране разбредутся, поскитаются там и тут, Место в жизни пускай поищут и пускай его обретут. Их, как мальчиков, не опутывай, из запретов сплетая сеть, Пусть в страданьях учатся мужеству, пусть достойно встречают смерть. Пусть сражаются за хорошее, против зла подымая меч. Если любишь сынов, Бенгалия, если хочешь ты их сберечь, Худосочных, добропорядочных, с тишиной всегдашней в крови, Оторви от привычной жизни, от порогов прочь оторви.. Дети — семьдесят миллионов! Мать, ослепшая от любви, Ты их вырастила бенгальцами, но не сделала их людьми.