Избранное
Шрифт:
Пока он таким образом пытался успокоить себя, воображение услужливо рисовало ему скандалы, которым суждено из года в год повторяться в этот день. В самый праздничный для каждого человека день. И так будет всю жизнь. А все из-за какой-то дурацкой бумажной волокиты. Ох, как безобидные, казалось бы, учреждения отравляют нам жизнь. Вот ей, например, и ребенок уже не в радость, подайте ей бумажку. Да она согласилась бы, чтобы у бедного малыша был кривой пальчик, лишь бы эта чертова бумажка была в порядке.
Но тут же он одернул себя. Зря я о ней так, не может она так думать. Иначе я бы на ней не женился. Всему виной ее состояние. Эта история явилась последней каплей, переполнившей чашу. Не буду мешать ей,
На улице грянул духовой оркестр. Только его и недоставало.
Ирония судьбы.
В дверь позвонили. Он быстро завернул в бумагу несколько монет и распахнул окно. Ну и ну! Поток автомобилей — настоящая пробка — запрудил Фейзелстраат и Ветерингсханс. Далеко впереди, насколько можно было разглядеть, транспорт тоже стоял. Прямо у дома, внизу, тележка, наполненная цветами. Кто же собирает пожертвования? Что-то не видно человека с кружкой. Зато у их двери стоят важные господа. Он пошел открывать.
— Здесь живет семья господина Брёйнсма? — раздался голос снизу.
— Да, здесь.
Кто-то плотно закрыл за собой входную дверь. Лестница заскрипела, поднимались четверо. Еще минута, и они в комнате. Впереди — знакомый по газетам бургомистр д'Элли.
Не сказав ни слова, гости полукругом разместились в центре комнаты.
Бургомистр сделал шаг вперед и, откашлявшись, произнес:
— Господин Брёйнсма, мне чрезвычайно приятно поздравить вас с рождением сына и вручить вам от имени городских властей Амстердама этот запечатанный конверт. Ваш сын стал миллионным жителем нашего города. А теперь готовьтесь принять многочисленные подарки, которые уже ждут вас.
Протрубили фанфары.
Заплаканная мать новорожденного вновь повернулась лицом к происходящему.
Мысли стариков подчиняются своим собственным, не похожим на наши, законам. Иной раз ход их напоминает ветер, гуляющий в развалинах, который меняет свое направление всякий раз на одном и том же месте. А иной раз воспоминания провисают под собственной тяжестью, словно пропитанное влагой одеяло, которое сушится на веревке. Или бледнеют, стираясь на глазах, как опущенная в воду акварель.
Это хорошо известно сиделкам в домах для престарелых, хотя поначалу даже им нелегко общаться со своими подопечными. Но время идет, и вскоре хорошая сиделка уже знает, на какой развилке повернет вспять ветер воспоминаний, где придержать провисшее одеяло и в какую минуту акварель, которую только что с трудом выловили из воды, снова скользнет обратно. И все-таки жизнь в доме престарелых далеко не так однообразна, как может показаться на первый взгляд. Конечно, если взглянуть извне, скажем со стороны канала, на берегу которого выстроено это заведение, вы увидите, как чудаковатые старики в одинаковой больничной одежде, словно по команде, хлебают ложками суп, а если время обеда прошло, посасывают свои трубки, устремив вдаль поблекший, безжизненный взгляд. Но как заблуждается тот, кто думает, что перед ним всего-навсего обветшалые манекены с испорченным заводным механизмом!
Посмотрели бы вы, как они преображаются в праздники, изредка врывающиеся в это сонное царство. Надо сказать, что к праздничным дням здесь относятся не только рождество или николин день, но и ежегодный выезд на природу или в парк. В такие дни даже померкшие глаза загораются огоньком интереса, всем известные молчуны и тихони отваживаются присоединиться к шумному оживлению, ну а тот, кто и так постоянно на виду, становится центром заразительного веселья.
Всеобщим любимцем, гораздым на выдумки и озорство, был здесь дядюшка Ян, Ян Зархебрее. В свои семьдесят пять лет он не потерял еще ни единого волоска и мог похвастать великолепными зубами. Никто из обитателей дома
Но каков бы ни был моральный кодекс дядюшки Яна, стоило ему переступить порог, как дом зажил новой жизнью. С той поры ничто не могло омрачить жизнерадостную атмосферу, неизменно сопутствующую этому человеку. Если ожидался визит важных гостей, может быть, даже иностранцев, о нем вспоминали как о палочке-выручалочке. Кому же еще приветствовать именитых посетителей, как не дядюшке Яну? Ему ничего не стоило с ходу сказать речь на любую тему. Он повидал множество стран и наверняка понимал их наречия. Он умел подобрать нужные слова в любой ситуации, а для пущей выразительности любил приправить свою речь тут же придуманной остротой. Проникновенное слово Яна Зархебрее скрашивало каждой новой партии стариков первые минуты пребывания здесь и сопровождало в последний путь тех, кто покидал эту обитель навсегда.
Обитатели дома престарелых давно перешагнули черту, за которой смерть утрачивает свой трагизм. И если иной раз дядюшке Яну случалось пошутить, произнося прощальное слово, никому не приходило в голову оскорбиться. Напротив, сдержанный, приличествующий случаю смешок пробегал по рядам тех, кто в полном смысле слова стоит на краю могилы.
На групповых фотографиях Ян Зархебрее неизменно оказывался между самыми хорошенькими сестрами. Его любимая присказка была: «Потолок нужно расписывать ангелами и цветами». За раствор и мастерок он давным-давно не брался, но зато расцвечивал унылое существование своих товарищей шутками и затейливыми выдумками. Не удивительно, что не было человека, который не тянулся бы к дядюшке Яну, а сестры просто баловали его.
Звездным часом дядюшки Яна были праздники. Вот когда он проявлял чудеса изобретательности, а его энергия становилась поистине неистощимой. Только он мог изменить до неузнаваемости привычную палату. Ему одному удавалось заставить стариков позабыть о своих недугах и на короткий миг снова поверить в вечную рождественскую сказку. А какие стихи он сочинял к каждому празднику!
Ежегодный пикник теперь невозможно было представить без дядюшки Яна. Никто увереннее и расторопнее его не распоряжался на качелях и каруселях. Без него поездка уже не была увеселительной. Один вид неунывающего, всегда бодрого дядюшки Яна вселял новые силы в тех, кто уставал за время пути.
И теперь, накануне николина дня, он был занят по горло. Вместе с двумя сестрами придумывал шутки и готовил забавные сувениры, часами исписывал страницы толстой амбарной книги. Во время торжественной церемонии Синтерклаас, то бишь святой Николай, раскроет эту книгу, и не одно сердце учащенно забьется, ожидая той минуты, когда наконец станет явным все доброе и все дурное, что совершил каждый за год. Всеобщее доверие к дядюшке Яну было столь велико, что ему позволялось накануне праздника отправляться вместе с двумя самыми очаровательными сестрами в город для закупки карнавальной мишуры. В этом году все праздничные приготовления были завершены заранее, и это оказалось очень кстати. Дядюшка Ян, душа праздника и его организатор, внезапно утратил интерес к предстоящим событиям. То ли он устал за последнее время, то ли возраст взял свое, но его подавленный вид заметили многие.