Избранные киносценарии 1949—1950 гг.
Шрифт:
— Можно купить фиалки? — спрашивает он продавщицу.
Но цветочница не хочет задерживаться.
— Я тороплюсь в метро. Сейчас будут бомбить. Вам тоже советую не задерживаться.
Цветочница убегает. Дементьев подходит к Марте.
— Идемте. Через несколько минут наши начнут бомбить.
Они смешиваются с потоком берлинцев, направляющихся к подземке.
Метро. Толпа течет вниз по двум лестницам, постепенно заполняя все помещения подземки. Гул голосов, топот тысяч ног, плач детей. Наиболее предусмотрительные
Дементьев с Мартой выжидают, пока все пройдут вниз. Оставшись вдвоем, Дементьев поворачивается к Марте.
— Машенька! Москва благодарит вас! Очень благодарит!
— Правда? — радостно вспыхивает Марта.
Дементьев кивает головой и продолжает. В его голосе чувствуется встревоженность.
— А теперь вот что. По нашим сведениям, аппарат Кальтенбруннера начал заниматься вами. Вам предоставлено право решить: уходите вы или остаетесь. Погодите! Не отвечайте!.. Я могу перебросить вас через два дня… Погодите!.. Через два дня вы увидите Москву… Борьку… А, Машенька?..
Дементьев умолкает и смотрит в глаза Марты. Молчит и она.
— Вы знаете, Маша, — Дементьев старается убедить ее, — когда нами начинают интересоваться, это не просто опасно — это смертельно опасно. Мне не дано право приказывать вам, — продолжает он. — А жаль!
— Алексей Николаевич! — лицо Марты спокойно, хотя чувствуется, что она взволнована. — Осталось несколько дней. Американцы чувствуют себя все тревожнее. Они собираются уезжать. Завтра или послезавтра Гарви должен получить списки германских подпольных центров на Балканах.
— От кого? — быстро спрашивает Дементьев.
— От Шелленберга. Шелленберг уже вызвал сюда, в Берлин, своих главных резидентов. Может быть, их сейчас передают американцам. В суматохе последних дней я попытаюсь добраться до этих материалов. Большего для моей Родины я, вероятно, никогда сделать не смогу…
— Машенька, все-таки я очень тревожусь за вас.
— Ничего, Алексей Николаевич. Постараюсь вывернуться.
Она протягивает ему руку.
— Желаю успеха, — тихо говорит Дементьев.
— Спасибо.
Неожиданно взгляд Марты упал на листовку, наклеенную на стене. Дементьев и Марта читают первые строки и улыбаются.
«Немецкие матери и жены! Ваши мужья, сыновья и братья умирают за безнадежное дело…» В конце листовки подпись: «Германская коммунистическая партия».
Марта и Дементьев расходятся в разные стороны.
Принцальбрехтштрассе. Здание, заслужившее одну из самых страшных репутаций, — гестапо.
Кабинет начальника заграничной разведки Вальтера Шелленберга. На стенах портреты Гитлера, Бисмарка, географические карты.
За овальным письменным столом сидит Шелленберг. Против него — нацистский резидент в Албании Удет. В глубине кабинета, развалясь в кресле, сидит Гарви.
— Настало время нашей войны, войны в темноте. Запомните, Удет,
— Работа шпиона, господин группенфюрер, не мне вам это говорить, очень тяжелая работа. Особенно теперь. На Балканах будет чорт знает что. Все валюты летят кувырком. Людей не на что покупать… Чем платить? Марками?.. И, кроме того, господин группенфюрер, в чем будет выражаться моя скромная награда? В какой валюте мы будем получать?
— В долларах, конечно, — раздается из-за спины Шелленберга спокойный голос Гарви.
Удет поворачивается к Гарви, затем вопросительно смотрит на Шелленберга.
— Вас это устраивает? — брови Шелленберга иронически поднимаются.
— Безусловно… — радостно бормочет Удет.
— В Тиране с вами установит связь представитель американской миссии. Пароль: «Вы курите отечественные?» Отзыв: «Нет, предпочитаю «Честерфильд».
— «Честерфильд», — тихо повторяет Удет.
На диване сидят Шелленберг и человек в сутане. За ними стоит Гарви.
— При всем безмерном уважении к вам, монсиньор, должен сказать, что сделать вам удалось немного. Вы заверяли, что католическое крестьянство Венгрии не примет новых порядков.
Человек в сутане возмутился:
— Им начали раздавать помещичью землю, что я мог предложить взамен?
— Духовные идеи! — улыбнулся Шелленберг.
— Вы шутите, сын мой. Но поверьте, мне не до шуток. У меня был великолепный план… Если бы американцам удалось оккупировать Венгрию…
— Еще не все потеряно, — Шелленберг оглянулся на Гарви. — В Будапеште с вами установит связь представитель американской миссии. Пароль: «Вы курите отечественные?» Отзыв: «Нет, предпочитаю «Честерфильд».
— Неудобный пароль. Духовное лицо не должно курить.
— Духовное лицо не должно организовывать политические убийства. Но что поделаешь? Придется начинать именно с этого. — Шелленберг поднимается, давая понять, что разговор окончен. Человек в сутане уходит.
Перед Шелленбергом — высокий блондин с тонкими усиками. Это гитлеровский резидент в Болгарии.
— В Софии с вами установит связь представитель американской миссии, — говорит ему Шелленберг.
Его прерывает телефонный звонок. Шелленберг снимает трубку.
— Группенфюрер Шелленберг! — докладывает он и вдруг его голос начинает звучать елейно. — Да, господин обергруппенфюрер.
На противоположном конце провода у телефона находится Кальтенбруннер.
— Мне нужны списки руководителей наших агентурных групп на Балканах. Немедленно! — яростно кричит он.
— Я лишен этой возможности, господин обергруппенфюрер. — Поза Шелленберга выражает глубокое сожаление. — Очень сожалею. Все передано рейхсминистру Гиммлеру.
Кальтенбруннер швыряет трубку и кричит: