Избранные произведения в 2-х томах. Том 2
Шрифт:
Горегляд молча смотрел на смеющихся людей, понимая, как трудно смирить вырвавшуюся из-под контроля стихию.
Лука Лихобор понурил голову, боясь поднять взгляд.
— Товарищ Глущенко, пожалуйста, ваши выводы, — спохватился Долбонос.
Расстроенный инженер принялся искать свои очки, сунул руку в один карман, в другой, потом, нечаянно обнаружив их на своём месте, окончательно смутился и вновь повторил:
— …приблизил свою бороду к…
Смех, взорвавшись, как бомба, снова потряс стены красного уголка, и Горегляду показалось, что с потолка посыпалась штукатурка.
— Давай, Глущенко! — легко покрывая смех всего зала, раздался всё тот же мощный басовитый голос. — Посмеялись, ребята, и хватит.
Инженер, торопясь, дочитал акт.
— Какие предложения администрации? — спросил Венька Назаров.
— Лишить премии, права иметь учеников, обсудить вопрос на собрании и объявить выговор.
— Кто просит слова? — спросил Долбонос.
— Я, — прозвучал знакомый бас, и к столу вышел Евдоким Бородай, высокий, седой фрезеровщик с третьего участка. В заводской газете не раз писали о династии Бородаев. Отец Евдокима работал здесь ещё при царизме слесарем в военном авиаремонтном парке и был знаком с самим Нестеровым, автором «мёртвой петли», лётчиком, первым в истории войн пошедшим на таран. Самолёт для Нестерова ремонтировал отец Евдокима — Филипп Бородай, в семейном альбоме сохранилась фотография: Бородай и Нестеров стоят возле лёгкого, похожего на большую фанерную этажерку биплана. Евдоким Бородай был вторым поколением династии, третье — Александр Бородай, который работал здесь же, начальником семнадцатого цеха, четвёртое — Володька Бородай, ученик клепальщика в восьмом цехе, пятого поколения ещё не было, но никто не сомневался, что скоро появится и оно — таким ловким и бравым сердцеедом был этот Володька!
— Я прошу слова, — веско сказал Евдоким и припечатал своей тяжёлой ладонью стол президиума, — хватит смеяться, вы, лоботрясы! Повеселились и довольно. О Луке Лихоборе речь пойдёт. Виноват он? Виноват. Если тебе ученика дают, неважно какого — с бородой или с косами — всё равно, будь бдительным. Молодо-зелено, неопытный ещё. Всякое может случиться. Первым делом обеспечь ученику полную безопасность.
— Я не успел, — сказал Лука.
— Должен был успеть. Твой Феропонт молодой ещё, издали видно, что глупый. Эта злосчастная борода и есть вывеска его дурости. Значит, должен был всё предвидеть. Правильно, ребята?
— Верно, — дружно отозвался красный уголок.
— Я тоже эту рыжую мочалку видел, но об опасности и не подумал. А должен был подумать. Я так скажу: ничего мы Лихобору записывать не будем. Посмотрите, вот он стоит, видно же по всему, доходит ему эта наука до сердца. Записывать не станем, но скажем и ему, и Гостеву, и Горегляду, и каждый себе пусть скажет: если уж взялся воспитывать молодое поколение рабочего класса, не забывай об ответственности.
— Не будет он, этот Феропонт, рабочим! — крикнул Венька Назаров.
— А это ещё неизвестно. Допустим, однако, что ты прав, всё равно, не он, так другой придёт. Обо всех надо думать. Я закончил.
— Кто ещё хочет выступить? — спросил председатель.
— Разрешите мне. — Борис Лавочка пробрался к столу президиума. — Ни в чём Лихобор не виноват. А начальнику цеха нужно сказать откровенно: пусть хорошенько смотрит, кого в цех принимает. Нам без премии сидеть не великая радость. Я согласен с Бородаем, ничего не будем записывать Лихобору.
— Так что же, по-твоему, благодарность ему объявить? — спросил Гостев.
— Нет, благодарить, конечно, не за что, — со своего места поднялся Валька Несвятой. — Премии мы лишились, а выводы нужно сделать правильные. Учеников ещё много будет всяких — и с бородами, и с гривами. И потому начальнику цеха верно заметили — пусть знает, что и он в ответе.
— А интересно, Феропонт — комсомолец? — хитро прищурясь, спросил Гостев.
— А какое это имеет значение? — Несвятой не смутился. — От того, что он не комсомолец, с нас ответственность не снимается. Я предлагаю закончить собрание, но объявлять выговор Луке не стоит, он и так этот случай долго не забудет.
— Будут другие предложения, товарищи? — вяло спросил Долбонос, которому почему-то вдруг разонравилось быть председателем.
— Одну минуточку, — перебил его Гостев. — Как вы думаете, — он окинул внимательным взглядом зал, — после этого случая может товарищ Лихобор оставаться председателем цехкома?
— А как вы думаете, товарищ Гостев, после этого случая вы имеете право оставаться начальником цеха? — спросил Валька Несвятой.
— Этот вопрос решит дирекция.
— А о Лихоборе мы сами решим! — крикнул Борис Лавочка. — Не было у нас профорга лучше его, и всё тут!
Луке Лихобору стало почему-то неприятно, что именно Борис Лавочка горячо встал на его защиту, вспомнилась Степанида, вчерашний разговор в вечерних сумерках, иссечённых тревожными отсветами фонарей.
— А может, прав товарищ Гостев? — спросил Лука.
— Не прав, — послышалось с разных концов зала.
— Будем голосовать, товарищи? — Долбонос точно выполнял свои обязанности председателя.
— Нет, не будем! Это искусственно созданная проблема, по сути дела, её нет, — категорично заявил Валька Несвятой, снискав этим неприязнь начальника цеха.
— Итак, с повесткой дня мы закруглились, — подытожил Долбонос. — Может, у кого-нибудь есть объявления?
— Есть! — громко крикнула белокурая девушка, наладчица станков с программным управлением, и покраснела, как маков цвет, — В субботу культпоход в театр Франко на комедию «Фараоны», желающих прошу записываться у меня.
— Ясно. Какие ещё будут объявления? Нет? Собрание считаю закрытым. — Долбонос сел и вытер платком вспотевший, как после тяжёлой работы, лоб. — Пропади всё пропадом! Руководить таким собранием — легче вагон соли разгрузить.
— А мне понравилось, — возразил Горегляд.
— Что понравилось? Хиханьки да хаханьки? Серьёзный вопрос превратили в комедию, — недовольно проворчал Гостев.
— Нет, не превратили. Смеяться грешно лишь на кладбище, а это собрание было прекрасной школой. И не только для Лихобора, а и для нас с вами, товарищ начальник цеха. Если, конечно, об этом хорошенько поразмыслить и сделать правильные выводы.
— Простите, но выводы придётся сделать не только мне, но и вам, уважаемый товарищ парторг. Они смеялись над нами.