Избранные произведения в 2-х томах. Том 2
Шрифт:
— Молчи лучше, — шипела старая женщина. — Все вы одинаковы. Всех вас вдоль дороги повесить бы на телеграфных столбах. Иди мыться.
Переход был неожиданным. Шамрай даже растерялся, не поняв.
— Иди мыться, говорю, — повторила старуха и зло плюнула. — Что мне, кнут, что ли, взять в руки? Иди сюда!
Шамрай шагнул за нею. В соседней комнате большая цинковая ванна была до половины наполнена горячей водой, Мыло и мочалка лежали рядом.
— Снимай свои лохмотья, — командовала женщина, — Вши на тебе небось кишмя кишат…
— Нет, вшей нету.
— Брешешь, все вы вшивые.
Шамрай разделся, не стесняясь злой женщины. Она взяла двумя пальцами его одежду и, отстранив от себя на вытянутую руку, вышла. Лейтенант опустился в ласковое тепло ванны и зажмурился от счастья. Что с ним будет дальше, он не хотел пока думать, главное — он на воле и по-настоящему поверил в это только сейчас.
Двери снова открылись.
— Побрейся, чтоб ты себе горло этой бритвой перерезал, — глаза старой женщины смотрели на него с откровенной ненавистью.
При свете маленькой лампы Шамрай послушно сбрил бороду. Из зеркала на него взглянуло незнакомое, смертельно бледное и усталое лицо с натянутой кожей на выступивших скулах. Только глаза горели голубым огнём ожидания… Ничего не скажешь, красавец. Краше в гроб кладут. Любой встречный догадается: дал дёру из лагеря. Вдруг Шамрай вздрогнул и голый выскочил в соседнюю комнату.
— Где моя одежда?
— Что позабыл там? Вошь на аркане? Подавиться бы тебе ею, — прошипела старуха.
— Воротник…
— А, воротник. Вон лежит. Возьми, повеситься бы тебе на нём. Ну посмотри, какой худой, собака, — обернулась она к немцу-шофёру. — Плюнуть на него посильней — переломится.
— Нет, не переломлюсь, — твёрдо ответил Шамрай.
— Молчи, — даже захлебнулась от ненависти старуха. — Молчи, дохляк несчастный, пока я тебя надвое не разорвала своими руками.
Потом, смерив взглядом голого Шамрая, подошла к шкафу и бросила на стул, стоявший посреди комнаты, штаны, сорочку, потом пиджак.
— Бери, надевай, чтоб тебя в гроб в этом пиджаке положили. Это моего старшего сына одежда…
Шамрай оделся, старательно пригладил воротник, красные кубики блеснули на петличках.
— Повязку на рукав повязал бы лучше, — женщина брезгливо скривила губы. — Без неё придушат тебя, как блоху. Ну, принарядился? Свинячья собака, садись к столу. Много не ешь, иначе, живот схватит. И пусть схватит, пусть! С молока начинай. С молока!
На свете есть ещё молоко…
— У нас осталось пятнадцать минут, — взглянув на часы, сказал однорукий водитель.
— Погоди, дай время, пусть пузо набьёт, чтоб оно у него лопнуло, — ответила женщина.
Через десять минут Шамрай поднялся из-за стола.
— Спасибо!
— Вот, возьми на дорогу. Встал бы тебе этот кусок поперёк горла, — бесновалась женщина. — И пропади ты пропадом, с глаз моих долой, чтобы вам только на страшном суде очутиться, злодеи проклятые, изверги.
— Спасибо за всё, — чувствуя плечами надёжное тепло грубошёрстного, ещё совсем приличного пиджака, сказал Шамрай.
— Скатертью дорога, чтоб тебе шею сломать в первом же кювете, будь ты трижды проклят…
— Я вернусь через три дня, фрау Ранке… — сказал водитель.
— Я тебе вернусь… В печь кину, людям скажу, гестапо позову…
— До свидания, — попрощался шофёр. И они вышли.
— Странная женщина, — заметил Шамрай.
— Странная? — переспросил немец и, не дав лейтенанту ответить, сказал: — Полезай в кузов и спи. Документы у нас настоящие.
Шофёр сумел хорошенько заправить чурками свой «самовар». Газа собралось немало, и машина сразу взяла с места, мотор гудел ровно и напряжённо. Видно, дорога улучшилась, потому что грузовик ехал всё быстрее.
Лёжа за мешками, Шамрай неожиданно заснул мёртвым сном. Проснулся оттого, что кто-то сильно тормошил его за плечо. Испуганно раскрыл глаза: серый рассвет туманил верхушки деревьев.
— Вставай, — сказал водитель. — И иди. Здесь недалеко город Льеж. Держись поближе к рабочим посёлкам. Друзей найти там легче. Это Бельгия. И в Германию не возвращайся. Где ты был до сих пор, забудь! Понял?
— Понял, — ответил Шамрай. И спрыгнул на землю.
— Глюк ауф!
— Глюк ауф! Спасибо Вам.
Машина загудела, как сердитый жук, и исчезла за поворотом.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Неужели это Бельгия? Шамрай недоверчиво огляделся. Чистое, сверкающее шоссе перерезало по-весеннему нарядный зелёный лес. Середина апреля, а уже совсем тепло. Над головой серое предрассветное небо, та самая минута, когда невозможно определит солнечным или хмурым будет день.
Значит, он, Роман Шамрай, на свободе. Что же ему делать?
Мысль постоянно возвращалась к этому вопросу, требовала немедленного ответа.
Осмотрел себя. Серый грубый пиджак болтается, как на вешалке, ботинки на ногах не новые, но крепкие, повязка на рукаве. Очевидно, на первый взгляд фигура его не вызовет удивления. Война, как колоду карт, перетасовала все народы Европы. Много разных людей слоняется по её асфальтовым дорогам. Всех не проверишь.
Длинная машина вырвалась из-за поворота, выросла на глазах, блестящей стрелой летела к Шамраю, который стоял на обочине, как километровый столб. Немецкие серые, украшенные серебром фуражки виднелись за полированным стеклом.