Избранные произведения в 2-х томах. Том 2
Шрифт:
Клеть пошла вниз так стремительно, что зазвенело в ушах от смены давления. Совесть его чиста, как детская слезинка, а всё равно страшно начинать этот разговор. Показалось ему или в самом деле горный мастер нарочно отстал от идущей впереди смены?
— У меня к вам просьба, папа Морис, — сказал Шамрай, когда они оказались в тёмном штреке,
— Говори, — глухо прозвучал голос мастера.
— Ребята не верят мне. Думают, что я провокатор.
— Ты им рассказал? Всем?
— Только Колосову. Но о Жаклин — ни единого слова.
— И правильно сделал.
— Но вы-то знаете, что это правда.
— Я знаю.
— И не поможете мне?
— Нет. Выкручивайся сам, как знаешь. С меня довольно. И так сыт по горло.
Минуту они молча шагали по шпалам узкоколейки, проложенной на дне штрека. Потом Дюрвиль не выдержал,
— Просто голова от вас кругом идёт, — вдруг взорвался он. — Дома от Жаклин нет житья. Теперь ты прилип, как паутина. Что я должен сказать?
— Правду.
— И ославить собственную дочь?
— А вы просто скажите: Шамрай говорит правду.
— Что же, думаешь, Колосов дурак? Не поймёт?
— А в конце концов почему нужно молчать? Она же моя жена!
Дюрвиль остановился, будто с разбегу на стену налетел. Долго стоял молча, приходя в себя.
— Иди, — наконец проговорил Дюрвиль.
— Вы поговорите с Колосовым? Ведь ребята прихлопнут меня. Как провокатора.
— А для меня, между прочим, это было бы не так уж плохо, — откровенно признался Дюрвиль. — Только убить тебя значит убить и Жаклин… Хорошо, иди в лаву, я подумаю.
— Спасибо. Но это ещё не всё, — осмелел Шамрай.
— Что же ещё?
— Я хочу видеть Жаклин. Прошу вас. Очень прошу…
— Ну, знаешь… — Дюрвиль от возмущения слов не находил. Тяжело, как после трудного бега, вздохнул.
— Да, хочу, — настойчиво повторил Шамрай. — Она моя жена.
— Погоди ещё, рановато хвастаться. Повенчайся скачала, тогда и называй женой. А так — обычное любовное приключение. Вы даже не обручены… — сказал Дюрвиль и горько усмехнулся. Представил на минуту рядом с Шамраем Жаклин. Она в белом платье… Да, горько и немного смешно. А скорей всего, грустно… С другой стороны, этот парень разве виноват, что полюбил его дочку? Что оказался за колючей проволокой?
— Хорошо, — уже совсем другим тоном сказал он. — Я поговорю с Колосовым. О свидании думайте сами. А то взялись с обеих сторон, дома Жаклин пилит? здесь ты. Этого мне только и не хватало для полноты счастья.
— Жаклин тоже? — Шамрай, неожиданно выпрямившись во весь рост, ударился каской о верхнюю балку крепления штрека. Посыпалась угольная пыль.
— Тише ты, — Дюрвиль рассердился. — Учись ходить в шахте. Ещё обвал устроишь…
— Я научусь, — весело ответил Шамрай. — Я всему научусь, дорогой папа Морис…
Жаклин думает о нём! Жаклин думает о нём… Душа его пела от восторга, любви, от одной только мысли, что Жаклин, его Жаклин, вспоминает о нём, любит… Хотелось громко, на всю шахту закричать, во весь голос пропеть одну-единственную фразу: «Жаклин хочет видеть меня!»
И он, Роман, отыщет эту возможность увидеть Жаклин. Теперь папа Морис станет его союзником. Он это почувствовал, уловив теплоту в его голосе. Через него наверняка можно будет предупредить Жаклин…
Шамрай набросился на работу так, словно от того, сколько он нарубает угля, зависело его будущее счастье.
Появился Колосов, посмотрел и подозрительно спросил:
— Что-то ты больно стараешься?
— Настроение хорошее, вот и стараюсь, — весело ответил Шамрай.
— Интересно, с какой это радости?
— В связи с победой под Курском.
Они все уже знали о разгроме гитлеровцев на Курской дуге, и ответ прозвучал естественно. Но капитан всё же ему не поверил.
— Подожди немного, — попросил тогда Шамрай. — Может, и в твоих мозгах кое-что прояснится. И ещё одна просьба: если собираешься свалить на мою голову какой-нибудь корж, то, будь добр, повремени денька два.
Колосов направил луч фонарика в лицо Шамраю. Что-то не похож на предателя этот лейтенант — глаза сияют, как незабудки весной, даже тут, в этой чёртовой шахте. Но командиру партизанского отряда нужны точные, неопровержимые доказательства, а не этот непонятный радостный блеск глаз…
— Хорошо, — сказал Колосов. — Немного подождём.
На другой день в начале смены капитан подошёл к Шамраю и сказал:
— Остолоп ты, Шамрай, хоть и хороший парень.
Лейтенант понял: Дюрвиль уже поговорил с Колосовым.
— А ты в таком случае что же, похвастался бы перед строем? Да?
— Зачем же перед строем? — проговорил Колосов. — Но мне, своему командиру, ты обязан сказать, как на духу. Командир должен знать всё, на то он и командир. А то ведь ты, можно сказать, со святым апостолом Петром на несколько часов разминулся. По тебе отличный коржик плакал, облюбовали уже. Нет, — капитан даже руками всплеснул, — все равно чудеса, в голове не укладывается. А что делать — приходится верить. Хорошо, подумаем, как тебе помочь…
— В чём?
— Увидеть жену.
— Не шути, Колосов, — голос Шамрая прозвучал угрожающе.
— А я не шучу. Давай ставить крепления.
— Послушай, капитан, — сказал Роман. — Я буду работать за двоих… Никто ничего не заметит… Разреши мне, когда перейдём на ночную смену, выйти из шахты… Сделай так, чтобы одежда и велосипед были на месте.
— Подумаем, — ответил командир. — Дай сюда селёдку.
— Какую селёдку? — удивился Шамрай.
— Ну, вот этот распорный клин для крепления. Его же французы селёдкой кличут.