Избранные произведения в 2-х томах. Том 2
Шрифт:
Я вынул полкроны и дал тому парню.
Но он всё так же стоял с протянутой рукой.
– Вчера я тоже нёс ваш саквояж, - сказал он.
– Вот вам за вчерашний день, - ответил я.
– И сейчас я нёс его!
– продолжал он. Вот чёрт, он грабил меня!
– А вот вам за сегодняшний труд, - сказал я и бросил ему ещё полкроны.
– Теперь, смею надеяться, вы уберётесь отсюда!
Парень ушёл. Но он несколько раз оглядывался и смотрел, что же я стану делать.
Я отыскал на улице скамейку и сел. Стояла лёгкая прохлада, но, когда солнце взошло, потеплело. Я уснул и, наверно, проспал довольно долго; когда
Когда прошли назначенные два дня, я снова отправился за город к адвокату Карлсену. Он снова уговаривал меня отказаться от лекции, но я не изменил своего намерения, тем более что за эти дни я потратился ещё на объявление в газете Арентсена о дне, месте и теме выступления.
Я хотел сразу же заплатить за аренду зала, отдав последние гроши, но Карлсен, этот удивительный человек, сказал:
– Плату вы можете внести после лекции. Ложно истолковав его слова, я оскорбился.
– Вы, может, думаете, что у меня нет восьми крон?
– Да что вы, Бог с вами!
– отвечал он.
– Но, откровенно говоря, ещё неизвестно, понадобится ли вам наш зал, в противном случае не за что и платить.
– Я уже объявил о лекции в газете, - сказал я. Он кивнул.
– Я видел, - ответил он и, немного помолчав, спросил: - А будете вы читать лекцию, если соберётся не более полусотни людей?
Честно говоря, я был несколько задет этим вопросом, но, немного поразмыслив, сказал, что полсотни слушателей - это, конечно, очень мало, однако я исполнил бы всё, что обещал.
– Но перед десятью слушателями вы уже не стали бы выступать?
Я громко рассмеялся.
– Вы уж извините, - сказал я, - всему есть предел. Мы оставили этот разговор, и я не стал платить за аренду. Зашла речь о литературе. На этот раз адвокат уже не показался мне таким безнадёжно отсталым человеком, как в день моего первого визита - было очевидно, что он многим интересуется, но, на мой взгляд, его эрудиция намного уступала моей собственной.
Когда я стал прощаться, он пожелал мне, чтобы завтра вечером на моей лекции был полный сбор.
Я зашагал назад в свой трактир, окрылённый самой светлой надеждой. Всё теперь готово к бою. Ещё утром я за полторы кроны нанял человека, который должен был обойти город и всем, кому можно, раздать мои визитные карточки. О предстоящем событии знали теперь в каждом доме.
Я ощутил прилив торжественного настроения. Всё время я думал о важном деле, которое ожидало меня, и мне было неуютно в маленьком трактире, в обществе его убогих посетителей. Всем надо было знать, кто я такой и зачем я там поселился. Хозяйка - женщина за стойкой - объяснила, что я учёный человек, с утра до вечера всё только пишу и занимаюсь наукой и потому совершенно незачем донимать меня расспросами. За это я был ей премного обязан. Сюда приходили голодные парни в блузах с засученными рукавами, рабочий люд и разный уличный сброд, заглядывавший в трактир, чтобы получить чашку горячего кофе или кусок хлеба с маслом и сыром. Сплошь и рядом они начинали скандалить и ругали хозяйку за слишком чёрствые булки и мелкие яйца. Прослышав, что я буду держать речь в Парковом павильоне, они стали спрашивать, почём там билеты; кое-кто даже сказал, что охотно послушал бы мою речь, но
В соседней комнате тоже был постоялец. Он изъяснялся на каком-то чудовищном диалекте - смеси шведского с норвежским, и хозяйка называла его «господин директор». Всякий раз, когда этот человек стремительно вбегал в наш трактир, он привлекал к себе всеобщее внимание, отчасти потому, что перед тем как сесть, неизменно смахивал носовым платком пыль со стула. Это был благовоспитанный человек с замашками богача; когда ему требовался бутерброд, он неуклонно спрашивал «свежего хлеба с маслом высшего сорта».
– Это вы будете читать лекцию?
– спросил он меня.
– Да, он, - отвечала хозяйка.
– Плохо ведёте дело, - продолжал, обращаясь ко мне, господин директор.
– Вы же совсем не рекламируете вашу лекцию. Видели, как я рекламирую мой спектакль?
Тут я сразу понял, кто он такой: это же тот самый антиспиритист, повелитель обезьян и диких зверей.
– Я рекламирую свой спектакль вот такими афишами!
– продолжал он.
– Я расклеиваю их всюду, где только могу, и везде на них огромные буквы. Видели вы мои буквы? И к тому же на афишах нарисованы звери.
– Моя лекция посвящена художественной литературе, - возразил я, - искусству, значит, духовным ценностям.
– Плевал я на это!
– ответил он. И столь же развязно продолжал.
– Поступайте-ка лучше ко мне на службу. Мне нужен человек, умеющий рассказать зрителям про моих зверей. И я хотел бы найти человека нездешнего, которого никто в городе не знает. Если я выпущу на сцену здешнего парня, зрители сразу скажут: - Так это же наш Педерсен! Что он может знать о диких зверях?
Я с молчаливым презрением отвернулся от этого человека. И даже не счёл возможным отвечать подобному наглецу.
– Подумайте об этом!
– сказал директор.
– Взвесьте моё предложение. Я плачу по пять крон за вечер.
Тут я молча поднялся с места и вышел из трактира.
Я считал, что ничего другого мне не оставалось. Понятное дело, директор страшится конкуренции, боится, что я привлеку публику со всего городка; он хотел подкупить меня, выбить из игры. Никогда, - сказал я себе.
– Никто никогда не заставит меня изменить искусству. Духовные ценности - вот моё призвание.
Прошёл день и наступил вечер. Я старательно вычистил свой костюм, надел свежую сорочку и направился в Парковый павильон. Было семь часов вечера. Я с большим усердием подготовил свою лекцию, в голове у меня теснились прекрасные возвышенные слова, которые я намеревался произнести, и в душе я уже предвкушал верный успех, ошеломляющую победу, о которой будет тут же сообщено по телеграфу.
Шёл дождь. Погода была не из лучших, но разве может какой-то жалкий дождик удержать любителей литературы? На улицах я то и дело встречал прохожих - пара за парой под одним зонтом шагала мимо. Меня удивляло только одно: в отличие от меня, они направлялись вовсе не к Парковому павильону. Куда же они шли? Уж, верно, эти обыватели спешили в зал Рабочего союза, на обезьяний спектакль.
Билетер был уже на посту.
– Пришёл уже кто-нибудь?
– спросил я.
– Нет, - отвечал он, - но ведь до начала ещё больше получаса.