Избранные произведения

Григорьев Аполлон Александрович

(Между 1846 и 1859)

Беранже. Падучие звезды

«Ты, дед, говаривал не раз… Но вправду, в шутку ли — не знаю, Что есть у каждого из нас Звезда на небе роковая… Коль звездный мир тебе открыт И глаз твой тайны в нем читает, Смотри, смотри: звезда летит, Летит, летит и исчезает…» — Хороший умер человек: Его звезда сейчас упала…. В кругу друзей он кончил век, У недопитого бокала. Заснул он с песнею, — и спит, И в сладких грезах умирает. — Смотри, смотри: звезда летит, Летит, летит и исчезает! — «Дитя, то быстрая звезда Новорожденного вельможи… Была пурпуром обвита Младенца колыбель — и что же? Она пуста теперь стоит, И лесть пред нею умолкает…» — Смотри, смотри: звезда летит, Летит, летит и исчезает. — «Зловещий блеск, душа моя! Временщика душа скатилась: С концом земного бытия И слава имени затмилась… Уже врагами бюст разбит, И раб кумир вот прах свергает!..» — Смотри, смотри: звезда летит, Летит, летит и исчезает! — «О

плачь, дитя, о, горько плачь! Нет бедным тяжелей утраты! С звездою той угас богач… В гостеприимные палаты Был братье нищей вход открыт, Наследник двери затворяет!»… — Смотри, смотри: звезда летит, Летит, летит и исчезает. — «То-мужа сильного звезда! Но ты, дитя мое родное, Сияй, смиренная всегда Одной душевной чистотою! Твоя звезда не заблестит, О ней никто и не узнает… Не скажет: вон звезда летит, Летит, летит и исчезает!»

(Между 1845 и 1859)

Беранже. Самоубийство

Их нет, их нет! Еще доселе тлится На чердаке жаровни чадный дым… Цвет жизни их едва успел раскрыться И подкошён самоубийством злым. Они сказали: «Мир объят волнами. — Корабль старинный, он не будет цел.. Матросы в страхе, кормчий побледнел, — Скорей же вплавь искать спасенья сами!» И, смело путь пробивши в мир иной, Они туда ушли рука с рукой. Больные дети! слышали давно ли Вы над собой напевы детских лет? Пусть рано вы вкусили тяжкой доли, Но подождите: будет и рассвет! Они сказали: «Пусть пора проходит: Не нам сбирать здесь жатву, другим… И не для нас светило дня восходит…» И, смело путь пробивши в мир иной, Они туда ушли рука с рукой. Больные дети! Вы оклеветали Земную жизнь, не вызнавши вполне, Вы в горькой чаше бытия на дне Любви святого перла не видали! Они сказали: «Серафимов сон — Любовь! — ей песни пела наша лира… Рассеян сон, алтарь наш осквернен, Мы видели падение кумира…» И, смело путь пробивши в мир иной, Они туда ушли рука с рукой. Больные дети! Но, взмахнув руками, Вы, как орлы, могли с гнезда вспорхнуть… И в вышине, кружась над облаками, Пробить к светилу славы вольный путь… Они сказали: «Лавр истлеет прахом, И прах развеет по ветру вражда, И нас везде найдет она, куда Не подняли б нас крылья вольным взмахом…» И, смело путь пробивши в мир иной, Они туда ушли рука с рукой. Больные дети! Гнет печальной жизни Во имя долга вы б могли сносить… Вы мать нашли бы нежную в отчизне, Она могла вас знаменем прикрыть. Они сказали: «Знамя это кровью Обагрено, напрасно пролитой, Но куплено ли счастье кровью той? Иной мы любим родину любовью…» И, смело путь пробивши в мир иной, Они туда ушли рука м рукой. Больные дети! Может быть, хуленья Нашептывал в час смертный ваш язык… Но светит луч во тьме ожесточенья, отец любви страданий внемлет крик… Они сказали: «Пусть же остается Святынею господне имя нам: Не будем ждать, пока душевный храм Сомнением в основах потрясеся…» И, смело путь пробивши в мир иной, Они туда ушли рука с рукой. Отец любви! Прости им ослепленье… Душевных мук был эхом ропот их, Не ведали они, что в круг творенья Мы посланы не для себя одних. О, для чего я не пророк, чтоб людям Я мог поведать голосом живым: «Любить и быть полезными другим Для наслажденья собственного будем…» Но, смело путь пробивши в мир иной, Они туда ушли рука с рукой!

(Между 1845 и 1859)

Беранже. Наполеоновский капрал

Марш, марш — вперед! Идти ровнее! Держите ружья под приклад… Ребята, целиться вернее, Не тратить попусту заряд! Эх! я состарился на службе, Но вас я, молодых солдат, Старик капрал, учил по дружбе… Ребята, в ряд! не отставать, Не отставать, Не унывать, Вперед — марш, марш! не отставать! Загнул не в час дурное слово Мне офицерик молодой… Его я — хвать, дружка милова… Мне значит: смерть! закон прямой! С досады смертной, с чарки рому Руки не мог я удержать; Погасла трубка… Затянуся, Черт побери в последний раз! Дошли до места… Становлюся… Но не завязывать мне глаз! За труд прощения прошу я, Чур только низко не стрелять… Веди нас бог в страну родную; Ребята, в ряд! не отставать, Не отставать, Не унывать, Вперед, марш — марш! не отставать!

(Между 1845 и 1859)

Беранже. Воспоминания народа

Под соломенной крышей Он по преданиям живет, И доселе имя выше Чтит едва ли чье народ. И, старушку окружая Вечерком, толпа внучат «Про былое нам, родная, Расскажи, — ей говорят. — Пусть для нашего он края Был тяжел, — что нужды в том? Да, что нужды в том? Вспоминает, золотая, Всё народ об нем!» — «Проезжал он здесь с толпою Чужестранных королей… Молода я и собою Недурна была — ей-ей! Поглядеть хотелось больно: Стала я невдалеке… Был он в шляпе треугольной, В старом сером сюртуке… Поравнялся лишь со мною, „Здравствуй!“ — ласково сказал… Так вот и сказал…» — «Говорил, значит, с тобою Он, как проезжал?» «А потом в Париже вскоре Я была… Пошла в собор… В Нотрэ-Дам, в большом соборе, Был и он, и целый двор. Праздник был тогда великий, Все в наряде золотом… Раздавались всюду клики: „Милость божия на нем!“ Был он весел; поняла я: Сына бог ему послал, Да сынка послал…» — «Экий день тебе, родная, Бог увидеть дал!» — «Но когда в страну родную Чужестранцев бог наслал И один за дорогую Он за родину стоял… Раз,

вот эдакой порою, Стук в ворота… К воротам Выхожу: передо мною — Он стоит, смотрю: он сам! „Боже мой! война какая!“ — Он сказал — и тут вот сел»… — «Как! сидел он тут, родная?» — «Тут вот и сидел! „Дай мне есть“, — сказал… Подать я — Подала что бог послал… У огня сушил он платье, Кушал — а потом он спал… Как проснулся, не могла я Слез невольных удержать… Он же точно утешая, Обещал врагов прогнать. А горшок тот сберегла я, Из которого он ел, Суп простой наш ел…» «Цел горшок тот, цел, родная? Говори ты: цел?» — «Отвезли его в безвестный, Дальний край: свою главу Он сложил не в битве честной — На пустынном острову. Даже — верить ли? — не знали… Всё ходил в народе слух: Скоро, скоро из-за дали, Грозный он нагрянет вдруг… Тоже, плача, всё ждала я, Что его нам бог отдаст, Родине отдаст…» — «Бог за слезы те, родная, Бог тебе воздаст!»

(Между 1845 и 1859)

Мюссе. Люси

Друзья мои, когда умру я, Пусть холм мой ива осенит… Плакучий лист ее люблю я, Люблю ее смиренный вид, И спать под тению прохладной Мне будет любо и отрадно. Одни мы были вечером… я подле Нее сидел… она головкою склонилась И белою рукой в полузабвеньи По клавишам скользила… точно шепот Иль ветерок по тростнику скользил Чуть-чуть — бояся птичек разбудить. Дыханье ночи, полной неги томной, Вокруг из чащ цветочных испарялось; Каштаны парка, древние дубы С печальным стоном листьями шумели. Внимали ночи мы: неслось в окно Полуоткрытое весны благоуханье, Был ветер нем, пуста кругом равнина… Сидели мы задумчивы, одни, И было нам пятнадцать лет обоим; Я на Люси взглянул… была она Бледна и хороша. О, никогда В очах земных не отражалась чище Небесная лазурь… Я упивался ею. Ее одну любил я только в мире, Но думал я, что в ней люблю сестру… Так вся она стыдливостью дышала; Молчали долго мы… Рука моя коснулась Ее руки — и на челе прозрачном Следил у ней я думу… и глубоко Я чувствовал, как сильны над душой И как целительны для язв души Два признака нетронутой святыни — Цвет девственный ланит и сердца юность. Луна, поднявшись на небе высоко, Вдруг облила ее серебряным лучом… В глазах моих увидела она Прозрачный лик свой отраженным… кротко, Как ангел, улыбнулась и запела. Запела песнь, что трепет лихорадки, Как темное воспоминанье, вырывал Из сердца, полного стремленья к жизни И смерти смутного предчувствия… ту песню, Что перед сном и с дрожью Дездемона, Склоняяся челом отягощенным, Поет во тьме ночной, — последнее рыданье! Сначала звуки чистые, полны Печали несказанной, отзывались Томительным каким-то упоеньем; Как путник в челноке, на волю ветра Отдавшись, по волнам несется беззаботно, Не зная, далеко иль близко берег, Так, мысли отдаваясь, и она Без страха, без усилий по волнам Гармонии от берегов летела… Как будто убаюкиваясь песнью…

(1852)

Мюссе. Уста и чаша (Сцены)

1. Из пролога

Любить и пить, за дикими зверями Охотиться — вот жизнь сынов Тироля, Как горные орлы, как воздух горный, Свободных… Чудный мир, где на равнины — На океан с горами вместо волн — Смотреть не хочет солнце… Чудный мир, Сочувствий полный весь и эха полный!.. Ты не хуже Италии, развратной Мессалины В лохмотьях нищенских, давно поблекшей От оргий и продажных поцелуев… И я тебя люблю за то, что белых Твоих покровов не срывал никто, К тебе нейдут толпами, как в Неаполь, И чичероне всех красот твоих Наперечет не знают. Засыпает Свободно снег твои нагие плечи. Тебя люблю я, о Тироль, — и если Исчезнет вовсе девственная прелесть С лица земли, я поклонюсь статуям

2

Хор

Бледна, как любовь, и омыта слезами Среброногая ночь на поля снизошла — Поднялися туманы, слились с небесами… К наслаждению время! Заря его — мгла. Благосклонна была на охоте Дианою, И под грузом добычи едва мы идем… Пируют уж братья при звоне стакана, Под этим же кровом и мы отдохнем… Бога, Франк, не гневи — смиряться нам надо: Человек без терпенья — без масла лампада… О Франк! честолюбье тебя пожирает — Стыдишься ты бедности жалкой своей; Тебя ненасытная гордость терзает, Подобных себе ты не терпишь людей. Говори: хоть отца, хоть отчизну святую Ты способен любить или нет? Ты встречаешь ли утром зарю золотую И садишься ль с молитвой за скромный обед?

3

Хор

Как повапленный гроб ты в гордыне своей, Ты грозишься на небо, грозясь на людей. Но напрасно с хулою и пеной в устах Ты восстал на того, кто живет в небесах: Он тебя не заметит, Он тебе не ответит. Да и вправе ль хулить ты?.. Так пал серафим. Низверженный с неба хулитель, Всех падших верховный властитель.

4

Франк

Не бесполезное безумство сделал я! Меня винили в гордости и лени, И были правы! Хижина моя Была бы гробом мне: она — мое наследство И к четырем ее стенам Я в двадцать лет успел привыкнуть крепко; Ну, я зажег ее и ухожу, Себя и тень свою сжигаю я И развеваю прах по ветру вместе С соломенною крышей… Дуйте, дуйте Вы, северные ветры: по ночам Недаром вы в мои свистали окна! К вам, к вам иду я, братья: отдаю Вам голову я буйную свою.

5

Девушка

Добрый вечер, Франк! Куда ты?.. Никого с тобой! Где ж верных гончих стая, неразумный горец мой?

Франк

Добрый вечер, Дейдамия! Где же мать твоя? И куда идешь так поздно ты, разумная моя?

Девушка

Я вот шла путем — дорогой — незабудок нарвала: Только жаль, они завяли, я букет не сберегла, Коли хочешь, — ты на счастье их возьми с собой.