Избранные сочинения в шести томах. Том 1-й
Шрифт:
репрыгивал через опасные утесы такими большими, сме¬ лыми прыжками, словно обладал способностью двигаться по воздуху. Но, когда охотник добрался до места ужасного убийства, он нашел там уже только мертвые тела. Разведчик взглянул мимоходом на жертвы и окинул за¬ тем взглядом препятствия, которые должны были встре¬ титься при подъеме. На самой вершине горы, на краю го¬ ловокружительного обрыва, стояла какая-то фигура с под¬ нятыми руками, в страшной, угрожающей позе. Соколиный Глаз не стал рассматривать лицо этого человека, но вски¬ нул ружье и прицелился. Вдруг с вершины горы на голову одного из беглецов-гуронов упал камень, и затем показа¬ лось пылающее негодованием лицо честного Гамута. Из расселины горы показался Магуа. Спокойно и равнодушно он перешагнул через труп последнего из своих товарищей, перескочил через другую широкую расселину и поднялся на гору, туда, где его не могла достать рука Давида. Ему оставалось сделать только один прыжок, чтобы спастись. Но, прежде чем прыгнуть, гурон остановился и, грозя ку¬ лаком в сторону разведчика, крикнул: — Бледнолицые —- собаки! Делавары — трусливые женщины! Магуа оставляет их на горах в добычу во¬ ронам! Он хрипло рассмеялся, сделал отчаянный прыжок и со¬ рвался, успев все же ухватиться руками за куст на краю утеса. Соколиный Глаз припал к земле, словно хищный зверь, готовый сделать прыжок; он дрожал от нетерпения, как лист дерева, колеблемый ветром. Магуа повис на ру¬ ках во весь рост и нащупал ногами камень, на который мог встать. Потом, собрав все силы, он сделал попытку взо¬ браться на утес; это удалось ему, он уже коснулся коленя¬ ми гребня горы... Именно в то мгновение, когда враг как бы свернулся в комок, разведчик прицелился, и в тот же миг раздался выстрел. Руки гурона ослабели, тело его отклони¬ лось‘назад, только ноги оставались в том же положении. Он обернулся, взглянул на врага с непримиримой злобой и погрозил ему со свирепым, вызывающим видом. Но руки Магуа выпустили ветку, за которую держались; одно мгно¬ вение видно было, как его темная фигура стремительно летела вниз головой мимо кустарника, окаймлявшего го¬ ру, — летела к своей гибели.
Глава XXXIII Был каждый доблестен и смел, Они разбили мусульман. Валялись груды вражьих тел, Ручьями кровь текла из ран. Когда победное «ура» Предсмертный заглушило стон, Увидели друзья, что им Вдруг улыбнулся он. Бой кончен. Веки он смежил И умер просто, как и жил... X а л л е к Солнце, вставшее на следующее утро, застало племя ле¬ напов в печали. Отзвучали звуки битвы, делавары насыти¬ ли свою старинную жажду мести, истребив целое поселе¬ ние гуронов. Сотни воронов, поднимавшихся над голыми вершинами гор или пролетавших шумными стаями над лесом, указывали путь к недавнему полю сражения. Не слышно было ни радостных восклицаний, ни тор¬ жественных песен. Чувство гордости и восторга сменилось глубоким унынием. Хижины были покинуты; вблизи них широким кругом стояла толпа людей с грустными, нахмуренными лицами. Шесть делаварских девушек, распустив свои длинные темные волосы, которые теперь свободно падали им на грудь, стояли неподвижно в стороне; только по временам они подавали признаки жизни, рассыпая душистые лесные травы и цветы на ложе, где под покровом индейских одежд покоились останки благородной, прекрасной Коры. Тело ее было обернуто простой, грубой тканью, а лицо навсегда скрыто от взгляда людей. В ногах ее сидел Мунро. Его по¬ крытая сединами голова была низко опущена; изборожден¬ ное морщинами лицо, наполовину скрытое рассыпавши¬ мися в беспорядке прядями седых волос, выражало боль тяжелой утраты. Рядом с ним стоял Гамут с обнаженной головой; его грустный, тревожный взгляд беспрестанно переходил с томика, из которого можно было почерпнуть так много святых изречений, на существо, которое было дорого его сердцу. Хейворд стоял вблизи, прислонясь к де¬ реву, мужественно стараясь подавить порывы горя. 831
Но, как ни печальна, ни грустна была эта сцена, ока была далеко не столь трогательна, как та, что происходи¬ ла на противоположном конце поляны. Ункас в самых ве¬ ликолепных, богатых одеждах своего племени сидел, слов¬ но живой, в величественной, спокойной позе. Над головой его развевались роскошные перья, ожерелья и медали украшали в изобилии его грудь. Но глаза его были непо¬ движны, безжизненны. Перед трупом стоял Чингачгук, без оружия, без укра¬ шений, без раскраски; только синяя эмблема его племени ярко выступала на обнаженной груди сагамора. С того вре¬ мени как собрались все его соплеменники, могиканин не сводил пристального взгляда с безжизненного лица своего сына. Вблизи стоял разведчик в задумчивой позе, опираясь на свое роковое оружие мести. Таменунд, поддерживаемый старейшинами своего племени, сидел на возвышении, от¬ куда мог смотреть на безмолвное, печальное собрание. 832
В стороне от толпы стоял воин в чужестранной форме; за ним — его боевой конь, находившийся в центре всадни¬ ков, очевидно приготовившихся отправиться в далекое пу¬ тешествие. По одежде воина видно было, что он занимал важное место при губернаторе Канады. По-видимому, он явился слишком поздно, чтобы исполнить данное ему пору¬ чение — примирить пылких противников, — и теперь при¬ сутствовал молчаливым свидетелем при последствиях бит¬ вы, которую ему не удалось предотвратить. День приближался уже к полудню, а между тем толпа пребывала все в том же тяжелом безмолвии. Иногда раз¬ давалось тихое, заглушенное рыдание; но в толпе не было заметно ни малейшего движения. Только по временам под¬ нимался кто-нибудь, чтобы оказать простые, трогательные почести умершим. Наконец делаварский мудрец протянул руку и встал, опираясь на плечи своих товарищей. Он казался очень сла¬ бым, словно с того времени, как он говорил в последний раз со своим племенем, прошел целый век. — Люди ленапбв! — сказал он глухим голосом. — Ли¬ цо Маниту скрылось за тучей! Взор его отвращен от нас, уши закрыты, язык йе дает ответа. Вы не видите его, но кара его перед вами. Откройте ваши сердца, и пусть души ваши не говорят лжи. Люди ленапов! Лицо Маниту скрыто за тучами! За этими простыми, но страшными словами наступило глубокое безмолвие, как будто дух, которому они поклоня¬ лись, сам произнес эти слова. Даже безжизненный Ункас казался живым существом в сравнении с неподвижпой тол¬ пой, окружавшей его. Но, когда постепенно впечатление от этих слов несколь¬ ко ослабело, тихие голоса начали песнь в честь умерших. То были женские голоса, мягкие и невыразимо печальные. Когда кончала одна певица, другая продолжала хвалу или жалобу. По временам пение прерывалось общими взрыва¬ ми горя. Одна из девушек начала восхваление покойного воина скромными намеками на его качества. Она называла его «барсом своего племени», говорила о нем, как о воине, чей мокасин не оставлял следа на росе; прыжок его походил на прыжок молодого оленя; глаза были ярче звезд в темную ночь; голос во время битвы могуч, как гром Маниту. Она 833
напоминала о матери, которая родила его, в пела о счастье быть матерью такого сына. Другие девушки еще более тихими гол осами, упомянули о чужестранке, почти одновременно с молодым воином по¬ кинувшей землю. Они описывали ее несравненную красо¬ ту, ее благородную решимость. После этого девушки заговорили, обращаясь к самой Коре со словами, полными нежности и любви. Они умоляли ее быть спокойной и не бояться за свою будущую судьбу. Спутником ее будет охотник, который сумеет исполнить малейшее ее желание и защитить ее от всякой опасности. Они обещали, что путь ее будет приятен, а ноша легка. Они советовали ей быть внимательной к могучему Ункасу. Потом, в общем бурном порыве, девушки соединили свои голоса в песне в честь могиканина. Они называли его бла-* городным, мужественным, великодушным. В самых нежных словах они сообщали ему, что знают о влечении его сердца. Делаварские девушки не привлекав ли его; он был из племени, некогда владычествовавшего на берегах Соленого Озера, и его желания влекли его к наро¬ ду, который жил вблизи могил его предков. Раз он выбрал белую девушку — значит, так нужно. Все могли видеть, что она была пригодна для полной опасностей жизни в ле« сах, а теперь, прибавляли девушки, мудрый владыка зем-* ли перенес ее в те края, где она может быть счастлива навеки. Потом, переменив свой напев, плакальщицы вспомнили о другой девушке — Алисе, рыдавшей в соседней хижине. Они сравнивали ее с хлопьями снега — с легкими, белыми, чистыми хлопьями. Они знали, что она прекрасна в гла¬ зах молодого воина, так похожего на нее цветом кожи. Делавары слушали как зачарованные; по их вырази¬ тельным лицам ясно было,, как глубоко их сочувствие. Даже Давид охотно прислушивался к тихим голосам девушек, и задолго до окончания пения по восторженному выражению его глаз было видно, что душа его глубоко потрясена. Разведчик — единственный из белых, понимавший пес¬ ни, — очнулся от раздумья, в которое он был погружен, и наклонил голову, как бы для того, чтобы уловить смысл песни. Когда девушки заговорили о том, что ожидало Кору и 834
Ункаса, он покачал головой, как человек, сознающий за¬ блуждения их простых верований, и, приняв прежнюю позу, оставался в таком положении, пока не окончилась церемония погребального обряда. Чингачгук составлял единственное исключение из всей толпы туземцев, так внимательно следивших за соверше¬ нием обряда. За все это время взгляд его не отрывался от сына, и ни один мускул на застывшем лице не дрогнул даже при самых отчаянных или трогательных взрывах жалоб. Все его чувства как бы замерли, для того чтобы !глаза могли в последний раз взглянуть на черты, которые он лю¬ бил так долго и которые скоро будут навсегда сокрыты. Когда пение окончилось, из толпы выступи# воин, из¬ вестный своими подвигами, человек сурового, величествен¬ ного вида. Он подошел к покойнику медленной поступью и стал рядом с ним. — Зачем ты покинул нас, гордость делаваров? начал он, обращаясь к безжизненному телу Ункаса. — Время тво¬ ей жизни походило на солнце, когда оно еще только встает из-за деревьев, твоя слава была ярче его света в полдень. Кто из видевших тебя в битве подумал бы, что .ты можешь умереть? Твои ноги походили на крылья орла, рука была тяжелее падающих ветвей сосны, а голос напоминал голос Маниту, когда он говорит в облаках. Гордость делаваров, зачем ты покинул нас? Следом за ним, в строгом порядке, подходили другие воины. Когда большинство самых знаменитых людей племени отдали свою дань покойному, восхвалив его в песнях или речах, снова наступило глубокое, внушительное безмолвие. Тогда в воздухе послышался какой-то тихий звук, похо¬ жий на музыку, такой тихий, что нельзя даже было разо¬ брать, откуда он доносился. За ним последовали другие звуки, всё повышавшиеся, пока до слуха присутствующих не донеслись сначала протяжные, часто повторяющиеся восклицания, а затем и слова. По раскрытым губам Чин¬ гачгука можно было догадаться, что это его песнь — песнь отца. Хотя ни один взгляд не устремился на него, но по тому, как все присутствующие подняли голову, прислуши¬ ваясь, ясно было, что они ловили эти звуки так же внима¬ тельно, как слушали самого Таменунда. Но напрасно они 835
прислушивались. Звуки, только что усилившиеся настоль¬ ко, что можно было разобрать слова, стали снова ослабе¬ вать и дрожать, словно уносимые дуновением ветра. Губы сагамора сомкнулись, и он замолк. Делавары, поняв, что друг их не в состоянии победить силой воли свои чувства, перестали прислушиваться и с врожденной деликатностью обратили свое внимание на погребение девушки-чуже¬ странки. Один из старейших вождей сделал знак женщинам, стоявшим вокруг Коры. Девушки подняли носилки с те¬ лом Коры на плечи и пошли медленным, размеренным ша¬ гом с новой жалобной песней, восхвалявшей покойную. Гамут, все время внимательно следивший, за обрядом, те¬ перь наклонился к отцу девушки, находившемуся почти в бессознательном состоянии, и шепнул ему: — Они несут останки твоей дочери. Не пойти ли нам за ними и присмотреть, чтобы ее похоронили по-хри- стиаиски? Мунро вздрогнул. Бросив вокруг себя тревожный взгляд, оп встал и пошел за скромной процессией. Друзья окружили его с выражением горя, которое было слишком сильно для того, чтобы назвать его просто сочувствием. Да¬ же молодой француз, глубоко взволнованный ранней, пе¬ чальной кончиной такой красивой девушки, принял уча¬ стие в процессии. Но, когда последняя женщина племени присоединилась к траурному шествию, мужчины-ленапы сомкнули снова свой круг перед Ункасом, как прежде без¬ молвные, торжественные и неподвижные. Место, выбранное для могилы Коры, оказалось неболь¬ шим холмом, на котором росла группа молодых сосен, бро¬ савших унылую тень на землю. Дойдя до этого места, де¬ вушки положили свою ношу на землю и стали скромно ждать какого-нибудь знака со стороны близких Коры, что они удовлетворены совершённым обрядом. Тогда развед¬ чик, один только знакомый с их обычаями, сказал на языке делаваров: — Дочери мои хорошо цоступили: белые люди благо¬ дарят их. Девушки, обрадованные похвалой, положили тело в гроб, искусно сделанный из березовой коры, и затем опу¬ стили его в мрачное, последнее жилище. Так же просто и безмолвно они засыпали могилу, прикрыв свежую землю 836
листьями и цветами. Но, когда добрые создания закончили свое печальное дело, они остановились, показывая этим, что не знают, как им следует поступить дальше. Развед¬ чик снова обратился к ним. — Вы, молодые женщины, достаточно сделали, — ска¬ зал он: — душа бледнолицего не требует ни пищи, ни одежды... Я вижу, — прибавил он, взглянув на Давида, ко¬ торый открывал свою книгу, видимо приготовляясь запеть какую-нибудь священную песнь, — что тот, кто лучше ме¬ ня знает христианские обычаи, собирается заговорить. Женщины скромно отошли в сторону и из главных дей¬ ствующих лиц превратились в покорных, внимательных зрителей происходившей перед ними сцены. Все время, по¬ ка Давид изливал свои набожные чувства, у них не вырва¬ лось ни одного жеста удивления, ни одного нетерпеливого взгляда. Они слушали, как будто понимая значение чуж¬ дых им слов и чувство глубокой печали, которое должны были выражать эти слова. Взволнованный только что происшедшей сценой и сво¬ ими собственными чувствами, учитель пения превзошел самого себя. Он закончил свой гимн, как и начал, среди глубокого, торжественного безмолвия. Когда последние звуки гимна достигли слуха присут¬ ствующих, боязливые взгляды украдкой устремились на отца покойной, и тихий, сдержанный шепот пробежал сре¬ ди рядов собравшихся. Мунро обнажил свою седую кудря¬ вую голову и окинул взглядом окружавшую его толпу роб¬ ких, тихих женщин. Потом дал знак рукой разведчику, что¬ бы тот слушал его, и проговорил: — Скажите этим добрым женщинам, что убитый горем старик благодарит их... Голова Мунро снова упала на грудь, и он уже начал погружаться в то состояние оцепенения, из которого его вывела предыдущая сцена, когда молодой француз, о кото¬ ром упоминалось раньше, решился слегка дотронуться до его локтя. Когда ему удалось обратить на себя внимание погруженного в печаль старика, он указал ему на группу молодых индейцев, несших легкие, плотно закрытые носил¬ ки, а затем поднял руку вверх, показывая на солнце. — Я понимаю вас, сэр, — проговорил Мунро с напуск¬ ной твердостью, — я понимаю вас. Это воля неба, и я покоряюсь ей... Кора, дитя мое! Если бы молитвы убитого 837
горем отца могли иметь какое-либо значение для тебя, как счастлива была бы ты теперь!.. Идемте, джентльмены, — прибавил он, оглядываясь вокруг с величественным видом, хотя страдания, искажавшие его измученное лицо, были слишком велики, чтобы он мог скрыть их. — Наш долг выполнен, идемте отсюда! Хейворд повиновался приказанию, заставившему его удалиться от места, где он чувствовал, что каждое мгнове¬ ние может потерять самообладание. Пока его спутники садились на лошадей, он успел пожать руку разведчику и повторить уговор встретиться с ним в рядах британской армии. Потом он вскочил в седло и, пришпорив коня, подъ¬ ехал к носилкам, откуда доносились тихие, подавленные рыдания Алисы — единственный признак ее присутствия. Таким образом все белые люди, за исключением Соко-« линого Глаза — Мунро с опущенной на грудь головой, Хей^ ворд и Давид, ехавшие в грустном молчании в сопровожу дении адъютанта Монкальма и его свиты, — проехали пе¬ ред делаварами и вскоре исчезли в густом лесу. Но делавары не забыли тех, с которыми их связало об¬ щее горе. Многие годы спустя в их племени все еще ходи¬ ла легенда о белой девушке и молодом воине-могиканине. Через разведчика они узнали впоследствии, что Седая Го¬ лова вскоре умер, а Щедрая Рука отвез его белокурую дочь далеко в селение бледнолицых,*где она наконец перестала лить слезы и лицо ее снова начало озаряться улыбкой. Но это события уже позднейших лет. А пока Соколиный Глаз вернулся к месту, куда его влекло с неотразимой силой. Он поспел как раз вовремя, чтобы бросить прощальный взгляд на Ункаса, которого делавары уже облекли в его последнюю одежду из звериных шкур. Индейцы останови¬ лись, чтобы дать разведчику возможность бросить долгий любящий взгляд на черты усопшего; потом тело Ункаса завернули, с тем чтобы уже никогда не открывать. Высту¬ пила процессия, похожая на первую, и все племя собра¬ лось вокруг временной, могилы вождя — временной, так как впоследствии его останки должны были покоиться сре¬ ди останков его соплеменников. Делавары шли к могиле Ункаса. Вокруг новой могилы были те же серьезные, опечаленные лица, царило то же гробовое молчание, наблюдалось то же почтительное ува¬ жение, как и у могилы Коры. Тело покойного было поме¬ 838
щено в сидячем положении, в позе, выражавшей покой, ли¬ цом к восходящему солнцу; вблизи него были положены орудия войны и охоты. Могилу зарыли и приняли меры, чтобы защитить ее от нападения диких зверей. Погребение было окончено, и все присутствующие обра¬ тились к следующей части обряда. Чингачгук снова стал предметом общего внимания. Он еще ничего не говорил, а между тем все ожидали услышать что-нибудь поучительное от такого мудрого воина. Созна¬ вая желание народа, суровый, сдержанный воин поднял голову и открыл лицо, до тех пор скрытое в складках одежды, и твердым взглядом обвел всех присутствующих. Его крепко сжатые, выразительные губы раскрылись, и в первый раз за всю долгую церемонию голос его прозвучал так, что был слышен всем. — Зачем печалятся мои братья? — сказал он, смотря на скорбные, угрюмые лица окружавших его воинов. — О чем плачут мои дочери? О том, что молодой человек по¬ шел на счастливые поля охоты, что вождь с честью прожил время своей жизни? Он был добр, он был справедлив, он был храбр. Кто может отрицать это? Маниту нуждается в таком воине, и он призвал его. Что же касается меня, сы¬ на и отца Ункаса, то я — лишенная хвои сосна на просеке бледнолицых. Род мой удалился и от берегов Соленого Озе¬ ра и от делаварских гор. Но кто может сказать, что змей племени позабыл свою мудрость! Я одинок... — Нет, нет! — крикнул Соколиный Глаз. Он все время пристальным взглядом смотрел на строгие, словно застыв¬ шие черты своего друга, сохраняя самообладание, но тут не выдержал. — Нет, сагамор, ты не одинок! Мы, может быть, различны по цвету кожи, но нам суждено идти по одному пути. У меня нет родных и — я могу сказать, как и ты, — нет своего народа. Ункас был твой сын, краснокожий по природе, и, может быть, ближе тебе по крови, но, если я когда-нибудь забуду юношу, который так часто сражался в битвах бок о бок со мной и спокойно спал рядом в часы отдыха, пусть тот, кто создал всех нас, какого бы цвета мы ни были, забудет меня! Мальчик покинул нас, но ты не одинок, сагамор! Чингачгук схватил руку разведчика, в горячем порыве протянутую над свежей могилой Ункаса, и в этой друже¬ ской позе два мужественных и неустрашимых воина скло- 839