Море бьет в веселый бубен.Пять минутСтоит наш поезд.Рыжая,В воде по пояс,Знаешь, кто ты?Дама бубен!Потому что погляделаИ ничуть не удивилась,Что по пояс преломилосьВ море бронзовое тело!
1939
ДОЖДЬ В ГОРАХ
Стоял туман.Томило.Парило.Овечьи звякали копытца.Меня дорога измытарила —Я сел,И сван мне дал напиться.Невнятных лет,С дубленой кожей,Он был ни молодой, ни старый.С утра туман стоял.А позжеЯ снова встретился
с отарой:Бараны,С выраженьем ужаса в глазах,Бежали под утесы, —И дождь не просто лил,А рушился,Не просто подгонял,А нес их!
1937
БОКС
Халат в малиновых заплатахБоксер срывает молодой,И публика, пройдя за плату,Гремит ладонью о ладонь!Халат в сиреневых заплатахБоксер снимает молодой,И публика, чтоб не заплакать,Гремит ладонью о ладонь.Сведя бугры надбровных дуг,Бойцы вступили в зону боя,Потом сплелись в безмолвный круг,В одно мелькание рябое —И тот, чьи губы — красный лак.И тот, чья лапа бьет, нацелясь.И тот, чей выброшен кулак.И тот, чья вывихнута челюсть.Я на свою соседку с краяВзглянул — и чуть не крикнул: «Брысь!..»Она сидела, не мигая,Как зачарованная рысь.
1936
ОКРАИНА
Не девица с коромыслом за водойИ не парень за девицей молодой, —По булыжной, по корявой мостовойСухопарый, как фонарь, городовой.В штукатурке осыпающейся домС трехкопеечным на вывеске гербом.Кто-то песню напоследок приберегПодле дома — тротуара поперек:«Где вы, барышня, в которую влюблен?Ваши брови подмалеваны углем.Вам бы пряник, вам бы стопочку вина.Рупь-целковый ваша красная цена!..»По рассказам старожилов, по киноЯ с тобою познакомился давно.И люблю тебя, обиду затая,Бесталанная окраина моя.
1936
РОСТОВ, 1918
Минуты уходят, как камни — ко дну,Но память зажала минуту одну —В ней, буйный и грязный и дымный от солнца,Растерзанный бьется Ростов-на-Дону.Мне было четыре коротеньких года.Я меньше всего был к поэзии склонен.Но помню: булыжник, ушедший под воду,Дробили копытами страшные кони,Храпели и ржали в ожогах плетей,И тлели винтовки на спинах людей.Мы с братом в буфете компот поедали.А ночью, пугая нас синью кальсон,В глубоком, таинственном, затхлом подвалеНам головы гладил сосед Зеликсон.И снова минуты без устали мчатся…Высокий студент к нам зашел попрощаться.Был шумен и ласков. И пел. Но слегкаДрожала растерянная рука.А в шесть или, может быть, в четверть шестогоОн где-нибудь трупом лежал под Ростовом.И грудь распахнув, чтоб навстречу — простор,Другие ворвались под вечер в Ростов.Я много с тех пор городов сосчитал:Иркутск, Ленинград и степной Кокчетав,Но вас, эти новые люди и кони,Я всех вас сегодня держу на ладониИ мерным годам, благодушным годамЯ город Ростов никогда не отдам.
1935
БАЛЛАДА О БЛОКНОТЕ
В Мадрид приехал журналист.Тропа на фронт — скалиста.Пронумерован каждый листВ блокноте журналиста.От серой шляпы до штанинОн под защитой флага —Тридцатилетний гражданин,Газетчик из Чикаго.Республиканский полк привыкК сухому парню с «лейкой» —Он снял и полк, и труп, и штык,Покрытый кровью клейкой.Он снял и женщин и детей,Копающих траншеи.Он снял залегших там людей —Затылки их и шеи.В его движениях сквозитЛенивая отвага.А впрочем, что ему грозит? —Он под защитой флага.Вот первый лист из-под пераУходит телеграммой:«Мятежный полк разбит вчераВ бою под Гвадаррамой».Блокнот второй роняет лист…Жара. Воды — ни капли!Но пьет из фляги журналистВ костюме цвета пакли.Шофер прилег за пулемет.Девчонка бредит рядом.Их только пленка заберет —Им не уйти с отрядом!Вторым прилег за пулеметУчитель из поселка.Его и пленка не берет —Погибла от осколка!Попали в сложный переплетРабочие колонны,И третьим лег за пулеметМонтер из Барселоны.Он лег на пять минут всего —Смертельная зевота…И больше нету никого,Кто б лег у пулемета!Уже мятежников отрядСпускается с пригорка,Как вдруг их снова шлет назадСвинца скороговорка!За пулеметом — журналист.А после боя кто-тоПоследний вырывает листИз желтого блокнота,И пишет, улучив момент,Как совесть повелела:«Ваш собственный корреспондентПогиб за наше дело!»
1937
II
ВОЙНА
Дайте вновь оказатьсяВ сорок первом году —Я с фашистами дратьсяВ ополченье пойду…
НАЧАЛО
Девчонки зло и деловито,Чуть раскачав, одним броскомКоню швыряли под копытаМешки, набитые песком.Потом с платформы, вслед за старшейОни взбирались на гранит,А город плыл на крыльях маршей,Прохладным сумраком покрыт.Уже дойдя коню по брюхоИ возвышаясь как гора,Мешки с песком шуршали глухоПочти у самых ног Петра…Сегодня ротный в час побудки,Хоть я о том и не радел,Мне увольнение на суткиДал для устройства личных дел.Но и в подробностях и в целом,Все разложив на свет и тень,Одним всеобщим личным деломБыла война десятый день…Кругом скользили пешеходы.Нева сверкала, как металл.Такой неслыханной свободыЯ с детских лет не обретал!Как будто все, чем жил доселе,Чему и был и не был рад,Я, удостоенный шинели,Сдал с пиджаком своим на склад.Я знал, что боя отголосок —Не медь, гремящая с утра,А штабеля вот этих досок,Мешки с песком у ног Петра…А над Невою, вырастаяНа небе цвета янтаря,Пылала грубая, густая,Кроваво-красная заря.Она угрюмо разгораласьОгнем громадного костра.Ее бестрепетно касаласьДесница грозного Петра.
1941
МАЛЬЧИКАМ, ДУМАЮЩИМ ПРО ВОйНУ
Черное небо в багровом огне.Пот на глаза накатил пелену.Что я могу рассказать о войнеМальчикам, думающим про войну?Мальчикам, думающим, что война —Это знамен полыхающий шелк,Мальчикам, думающим, что она —Это горнист, подымающий полк,Я говорю, что война — это путь,Путь без привала — и ночью, и днем,Я говорю, что война — это грудь,Сжатая жестким ружейным ремнем,Я говорю им о том, что война —Это шинели расплавленный жгут,Я говорю им о том, что она —Это лучи, что безжалостно жгут,Это мосты у бойцов на плечах,Это завалы из каменных груд,Это дозоры в бессонных ночах,Это лопаты, грызущие грунт,Это глаза воспаливший песок,Черствой буханки последний кусок,Тинистый пруд, из которого пьют, —Я говорю, что война — это труд!Если ж претензии будут ко мне,Цель я преследую только одну:Надо внушить уваженье к войнеМальчикам, думающим про войну.
1941, август
«Мне снилась дальняя сторонушка…»
Ирине
Мне снилась дальняя сторонушка,И рокот быстрого ручья,И босоногая Аленушка,По разным признакам — ничья.А сам я был прозрачным призраком.Я изучал ее чертыИ вдруг, но тем же самым признакам,Установил, что это ты.Сон шел навстречу этой прихоти,Шептал: «Спеши, проходит срок!»Но, как актер на первом выходе,Я с места сдвинуться не мог.Я понимал, что делать нечего,Я знал, что на исходе дняТы безрассудно и доверчивоДругого примешь за меня.Я бога звал, и звал я дьявола,И пробудился весь в поту.А надо мной ракета плавалаИ рассыпалась на лету.
1942
ПРОТИВОТАНКОВЫЙ РОВ
Во рву, где закончена стычка,Где ходят по мертвым телам,Из трупов стоит перемычкаИ делит тот ров пополам.И пули, на воздухе резком,Как пчелы, звеня без числа,С глухим ударяются трескомВ промерзшие за ночь тела…Не встав при ночной перекличке,Врагам после смерти грозя,Лежат в ледяной перемычкеМои боевые друзья.В обнимку лежат они. Вместе.Стучит по телам пулемет…Я тоже прошу этой чести,Когда подойдет мой черед.Чтоб, ночью по рву пробираясь,Ты мог изготовиться в бой.Чтоб ты уцелел, укрываясьЗа мертвой моею спиной.