Избранные труды о ценности, проценте и капитале (Капитал и процент т. 1, Основы теории ценности хозяйственных благ)

Бём-Баверк Ойген фон

[110] Чем объяснить этот дуализм? Нельзя ли его объяснить тем, что уровень максимальной цены выводится из соотношения предельных полезностей приобретаемого товара и эквивалента? Но выше мы уже отметили, что деньги, выступающие всегда в роли эквивалента, не имеют своей полезности, поскольку они рассматриваются исключительно как орудие обращения. Поэтому этот аргумент может быть, в лучшем случае, использован при объяснении простого (безденежного) обмена. Одна из основных ошибок австрийской школы состоит в тенденции сближения законов, регулирующих меновые соотношения при простом товарообмене и денежном обращении.

Этот дуализм в значительной мере находит себе объяснение в установившейся среди представителей субъективизма тенденции придавать расширительное толкование термину «полезность». В последний включается ряд элементов, имеющих своим источником рыночные процессы. Эта тенденция

очень отчетливо выступает у новейших представителей математической школы.

Так, например, Ирвинг Фишер дает следующее определение полезности¹⁰⁴⁵: «Для данного индивидуума в данное время полезность А единиц некоторого предмета потребления (а) будет равна полезности В единиц другого предмета (b), если индивидуум этот не желает исключительно лишь одного из этих предметов. А и В представляют здесь количества. Так, например, если первым предметом потребления является сахар, а вторым коленкор, и если индивидуум наш оценивает 2 фунта сахару так же, как 10 ярдов коленкора, то А означает 2, а В — 10. Для данного индивидуума в данное время полезность А единиц предмета (а) превышает полезность В единиц предмета (b), если он предпочитает (исключительно желает) А по сравнению с В. В таком случае полезность В будет меньше полезности А».

Несколькими страницами ниже¹⁰⁴⁶ И. Фишер пишет: «Быть может, полезность неудачное слово для выражения подразумеваемой величины.

Желательность будет менее ошибочным термином, и противоположность его — нежелательность — безусловно лучше «бесполезности» (disutility)».

Фишер, таким образом, устанавливает очень простой критерий — полезность вещи зависит от ее желательности. Но желательность может вытекать из самых различных источников. В понятии «желательность» порвана всякая непосредственная связь с субъективными индивидуальными потребностями. Вещь может быть желательна в силу не только того, что она служит для удовлетворения каких-нибудь потребностей, но и потому, что она имеет высокую меновую ценность. Желательность вещи может быть обусловлена самыми разнообразными социальными причинами.

Для субъективной школы такое распространительное толкование термина «полезность» чревато величайшими опасностями, ибо такое толкование дает возможность контрабандой вводить объективные и социальные моменты. Теория предельной полезности благодаря этому теряет всякую определенность и превращается просто в вульгарнейшую теорию о том, что ценность объектов определяется желательностью их, которая, в свою очередь, для целого ряда случаев, непосредственно зависит от ценности.

При таком распространительном толковании понятия «полезности» психологизм теряет свой raison d’etre. Ведь основная задача австрийцев состояла и состоит в построении строго последовательной теории ценности. Полезность избрана потому основанием теории ценности, что она рассматривается как явление, независимое от цен. Если же полезность понимать как И. Фишер или как Парето, т. е. как всякое предпочтение, которое оказывает субъект данному объекту по сравнению с другими, то полезность теряет [111] свою независимость от цен, ибо в товарном обществе это предпочтение преимущественно зависит от рыночных цен. Теория полезности, в этом толковании, представляет собой заколдованный круг, ибо, с одной стороны, полезность понимается как основание цен; с другой стороны, полезность рассматривается как явление, которое в известные моменты обусловливается ценами. Влияние цены проникает, таким образом, в самое сердце субъективизма.

Необходимо отметить, что такое «рыночное», если можно так выразиться, толкование полезности можно встретить у наиболее ранних представителей теории полезности. Так, например. Кондильяк ставит знак равенства между полезностью и ценой. С одной стороны, он, правда, определяет полезность как способность удовлетворения наших потребностей. «О вещи говорят, что она полезна, — пишет он¹⁰⁴⁷, — когда она удовлетворяет каким-либо потребностям». Ценность Кондильяк приравнивает полезности.

«Соответственно этой полезности¹⁰⁵⁰, мы делаем бульшую или меньшую оценку. Это значит, что мы судим, насколько она больше или меньше соответствует тому употреблению, которому мы ее предназначаем. И вот эта оценка и есть то, что мы называем ценностью. Итак, ценность вещей основана на их полезности, или, что то же самое, на потребности, которую мы в них имеем, или, что также одно и то же, на применении, которое мы им можем дать». Цену же Кондильяк рассматривает как отношение двух субъективных ценностей. «Цена — пишет он¹⁰⁵⁰, — есть не что иное, как отношение субъективной ценности (valeur estimee) одной вещи к субъективной ценности другой вещи». Поэтому оба понятия (субъективной ценности и цены) Кондилъяк рассматривает как аналогичные. «В сущности, цена и оценка совершенно синонимичны»¹⁰⁵⁰. Таким образом, три понятия -полезность, субъективная ценность, цена — получают у нашего автора одинаковое содержание. Однако решающее значение Кондильяк приписывает первому члену этого ряда, т. е. полезности.

Если же обратиться к другому крупному представителю теории полезности — Сэю, то убедимся, что у него решающее значение приобретает цена. В целом ряде мест своих произведений Сэй трактует о полезности как о свойстве благ иметь цену. Сэй, как известно, утверждал, что полезность представляет единственное основание ценности. Но что такое полезность? В своем «Trait'e d’economie politique» (1841. P. 606) Сэй дает следующее определение: «Полезность — это в политической экономии — способность, которую имеют вещи, [чтобы] служить человеку в какой бы то ни было форме. Самая бесполезная и неудобная вещь, как, например, придворный плащ имеет то, что называется полезностью, если употребление этой вещи, какое бы оно ни было, достаточно, чтобы присвоить ей цену». Сэй выделяет, таким образом, понятие полезности с точки зрения политической экономии. Симптомом этой полезности у благ является наличие цены. Из дальнейших определений Сэя явствует, что потребности он отождествляет с платежеспособным спросом, «Ценность всякой вещи¹⁰⁵¹ есть результат противоположной оценки, произведенной между тем, кто в ней нуждается или которому она требуется, и тем, кто ее производит или предлагает». Иными словами, иметь потребность (besoin) и предъявлять спрос — для Сэя понятия аналогичные. Еще явственнее выступает смысл полезности как фактора, регулирующего цену, из следующего места «Катехизиса Политической Экономии» (1833. С. 7).

«Ценность всегда ли соразмерна с пользой вещей? Нет, но она соразмерна с пользой, которую мы дали; объяснитесь примером. Положим, что [112] женщина выработала шерстяное платье, употребив на работу четыре дня. Ее время и работа составляют как бы цену, которую она заплатила, чтобы иметь в своем владении платье, следовательно, она не может отдать его даром, без потери, чего она постарается избежать. А посему, нельзя иначе получить платья, как заплатив цену, соразмерную с пожертвованием труда и времени работавшей женщины». «Теперь видно⁴, как польза, сообщенная вещи, дает ей ценность, а польза не сообщенная не дает никакой».

«Сообщенная польза» Сэя представляет собой цену вещи, определяемую на основании издержек производства¹⁰⁵².

Точно так же в своем «Cours complet d’economie politique pratique» (Vol. 1. P. 100) Сэй различает два элемента в полезности — даровую и платную; для ценности имеет решающее значение второй элемент. «Только в таком понимании полезность вещей является первым основанием об-ладаемой ими ценности, но отсюда не следует, что их ценность поднимается до уровня их полезности, она поднимается лишь до уровня полезности, сообщенной им человеком. Избыток этой полезности представляет естественное богатство, не подвергающееся оплате. Мы, быть может, охотно согласились бы платить 20 су за фунт соли, если бы приходилось бы платить пропорционально той услуге, какую она может оказать, но мы, к счастью, обязаны платить за нее лишь пропорционально усилиям труда (трудности), которые она стоит».

Таким образом, у Сэя понятие полезности как фактора, регулирующего ценность, получает специфическое содержание. Полезность ставится в зависимости от цены. Кэрнс с полным основанием заметил, что разногласия между классиками и сторонниками теории полезности в значительной степени базировались на неодинаковом понимании полезности¹⁰⁵³. Для А. Смита, Рикардо и их сторонников полезность, по Кэрнсу, означала «свойства удовлетворения человеческим потребностям». Теоретики полезности понимают под последней не то, «что понимали А. Смит и Рикардо, но их представление плюс нечто». «Если мы спросим, что представляет это добавочное нечто, то найдем, что в нем заключаются всякого рода обстоятельства и соображения, которые в данном акте обмена оказывают влияние на тех, которые принимают в нем участие».