Изгнанница
Шрифт:
— Что за разговоры? — засуетилась госпожа Нилль. — Никто не пропал, ничего не случилось, не надо болтать попусту!
Она погрозила Тийне пальцем, слегка подтолкнула какую-то замешкавшуюся девочку, не нашедшую себе пару, и быстро повела нас на завтрак. Я шла вместе с Лил, а Стеллу поставили в одну из первых пар. Она повернулась и многозначительно посмотрела на нас. Мол, все так, как я и говорила.
Уроки шли, как обычно. На прогулке Стелла отпросилась в библиотеку. После обеда, когда девочки ложились отдыхать, она кивнула мне и Лил. Мы зашли в комнату для занятий. Стелла прикрыла дверь и сказала шепотом:
— Ну, что я говорила! Так и есть. Пропала, а старшим сказали, что она
Мы переглянулись, но ничего не сказали друг другу. Все было непонятно… и немного страшно…
В ближайший выходной мама забрала меня с самого утра. Как же было хорошо идти с ней по утренней прохладе, когда еще роса на траве на редких газонах, и пахнет не нагретой солнцем пылью, а свежестью. Мы не пошли сразу в мамину комнатку, а немного погуляли в парке — не том, который около Театра, а маленьком, примыкающем к площади с фонтанами. Я забыла про всякие исчезновения, просто радовалась жизни, и все. Рассматривала цветы, болтала с мамой обо всем подряд.
— Как у тебя в училище? — спросила мама.
Я догадалась, что ей интересно узнать о моих репетициях и о том, как ко мне сейчас относятся девочки.
— С балетом все хорошо — господин Архшим нас всех хвалит, ну, и меня тоже, — сказала я. — Ну и с классом все уже не так плохо.
И это так и было, все обсуждали исчезновение старшеклассницы, и им стало не до меня, хотя, конечно, все было не так, как раньше, и многие по прежнему не разговаривали и не обращали на меня никакого внимания. Мама улыбнулась и крепко обняла меня.
— Я рада, что у тебя все получается с танцами. А твои отношения с классом… Потерпи, скоро лето, я куплю вторую кровать, и ты будешь ночевать у меня накануне выходного.
Я от радости прыгнула мама на шею. Наконец-то!
Глава 10
Начались летние каникулы. Целых десять недель свободы! Правда, не полной свободы. Тем, кого на лето забирали домой, разрешалось не появляться в училище не больше пяти недель. У нас проходили утренние занятия по нашим специальностям — но немного, всего два урока. Так как танцевальных залов всего было два, как и гимнастических, то классы объединяли — в одной группе занимались первый и второй, в другой — остальные, кроме шестого, конечно. Воспитательницы тоже разъезжались на лето. Утром, когда шли занятия, за нами присматривали две дежурные, а дальше одна уходила домой, а вторая оставалась до следующего утра.
Девочки, которых родители могли забрать домой, приходили на занятия танцами и гимнастикой, а певицы или артистки на музыку или специальные свои занятия, а потом снова уходили. Остальное время нам, кто жил в училище все лето, разрешалось сидеть в библиотеке или ходить посмотреть репетиции в Театр; гулять нас теперь водили три раза — до и после занятий и после дневного чая. В первый же день каникул, когда все разъехались по домам, девочек, оставшихся в училище, всех собрали в одну комнату — здесь мы должны будем прожить все лето. Из пяти классов (те, кого из шестого взяли в Театр, уже перешли в актерский флигель) осталось на лето всего одиннадцать человек. А на выходные оставалось человека три — четыре. Из моего класса были только Тийна и еще одна, «артистка». Старшие заняли себе лучшие места — у окон, и первое время вообще не разговаривали с нами. Но потом, через несколько дней, перестали задирать нос — кое-кто начал общаться с более младшими, мы стали занимать друг другу умывальники — кто с кем подружился, а вечером, когда воспитательница уходила к себе, старшие, которые обычно засыпали немного позже, начинали рассказывать страшные истории или сказки. Словом, недели через две все начали дружить уже не по возрасту, а кому с кем было интереснее.
Однажды вечером мы сидели в спальне у камина и жарили хлеб. Мы принесли несколько кусков из столовой, припрятав их по карманам, пока никто не видел. У Дайлиты из четвертого класса получалось лучше всех: никогда хлеб не падал в золу и не подгорал, и она поджаривала хлебные кусочки для нас. Как-то утром мы специально набрали хороших, длинных веточек, на которых протягивали кусочки хлеба к огню, а потом прятали эти веточки в шкафах, за учебниками. Дайлита жарила сразу по два кусочка, потом передавала их нам и брала уже насаженный на ветки новый хлеб. Мы снимали готовые куски и складывали их на развернутый чистый платок. Потом сели на три кровати — третью подвинули поближе — и разобрали поджаренные, уже не горячие хлебцы.
— Ну, с кого начнем? — спросила Орсия.
Каждый вечер мы рассказывали разные истории; конечно, больше любили таинственные, но тут уж кто что вспомнит.
— Давайте кинем жребий, — предложила Дайлита.
— Я расскажу, — вызвалась Тийна.
Чаще всего, она начинала первая. У нее было столько историй, и все страшные. Поэтому мы очень любили ее слушать.
— Давным — давно, почти сто лет назад, в Театре играла одна молодая актриса, звали ее Тирвелла. Она была очень талантлива, и когда она играла, то в зале не оставалось свободных мест. Она еще и прекрасно пела, и для нее специально сочиняли песни, которых сначала не было в пьесах. Ее голос называли «серебристым»…
— Откуда ты это знаешь? — перебила Дайлита. — В учебнике по истории Театра ничего такого не написано, что для кого-то специально музыку писали, да и про эту актрису тоже не говорится ничего…
— А вот слушай дальше, и все будет ясно, почему никто о ней не говорил потом… Однажды на ее спектакль пришел младший сын короля. Он влюбился в Тирвеллу, но актерам не разрешают ни с кем встречаться, никуда выходить из Театра. И тогда он предложил ей бежать с ним в его дальнее поместье. Однажды ночью, когда была страшная гроза…
— Ну, конечно, куда же без нее! — пробормотала Дайлита.
— …она собрала свои вещи, кое — какие драгоценности…
— Конечно, она же не с принцем убегала, а с мелким торговцем. Надо было и вещи прихватить — вдруг обнищают… — прокомментировала Дайлита.
— Если кому-то неинтересно, он может не слушать! — рассердилась Тийна.
— Ну, ладно, ладно, давай дальше…
— За актерским флигелем следили строго, и выйти оттуда незаметно было нельзя. Тогда Тирвелла достала ключ от ученического флигеля и после спектакля спряталась в комнате, где хранились декорации. И вот, когда все актеры и рабочие ушли из Театра, она пробралась в наш флигель. Принц ждал ее у ворот. Он ждал до первых петухов, но она так и не вышла. Утром ее холодное тело нашли на пороге библиотеки. Никто не знал, отчего она умерла — никто ее не душил, не бил ножом, не стрелял в нее, не скидывал с лестницы вниз, не…
— Хорошо — хорошо, ты все не перечисляй, — перебила уже Орсия.
Тийна недовольно посмотрела на нее, она сбилась и теперь собиралась мыслями. Потом продолжила:
— И с тех пор в полнолуние призрак неупокоенной души Тирвеллы бродит у нас во флигеле, там же, где она умерла…
— Сомнительно, — сказала Дайлита. — С чего бы это она пошла к нашей библиотеке? И что такого страшного там можно было увидеть?
Тийна пожала плечами.
— Говорят, за ней шли призраки. Было полнолуние, полная красная луна, и тут уж всякое могло случиться. Она просто умерла от страха. Они нарочно гнали ее сюда, чтобы она не вышла — училище-то запирают и охраняют, хоть и хуже, чем актерский флигель, но все-таки.