Изгнанник. Арка 3. Том 1
Шрифт:
И в этот момент я снова вспомнил себя в Храме Тысячи и Семи снов. Когда Хранительница рассказала мне о своей страшной роли в истории моего мира, и как предоставила мне возможность расправиться с ней любым угодным мне способом. И победил я лишь потому, что так и не дал выход своему гневу. Никогда нельзя поддаваться гневу. Отменить гипнотические чары сейчас было почти так же сложно, как сдержать чих. И всё же я сумел взять в руки. Чары, подчиняющие чужой разум, пропали, и я устало опустился на пол. И как меня поразило, насколько мало силы потребовалось на то, чтобы подчинить волю этого рано, и как много — чтобы вернуть ему свободу…
Тот же, получив
— Ты за это заплатишь… как же ты за это заплатишь…
После чего он скользнул в мою сторону, а в следующий момент меня поглотила темнота…
Глава 3.4
Глава 4. Забытый приют.
Где бы мне ещё в этом мире очнуться, кроме как в отведённой комнате. С другой стороны, что-то подсказывает, что если бы я пришёл в себя в другом месте — меня бы это мало обрадовало. Инцидент с Атихисом — прямое тому доказательство.
Но сегодня количество посетителей в этой комнате просто било все мыслимые рекорды. Признаться, до этого я даже не догадывался, что в эту комнатку могут набиться такое количество рано — и при этом в ней ещё останется сколько-нибудь места. Но нет, Агер, Таши, Гунрам и Моэн стоят у дверей, причём с таким выражением лица, словно в комнату вот-вот ворвётся толпа пустынных кочевников, которых в этом городе боятся до потери пульса. Место за небольшим столиком, где я играл в мадрехинго со своими охранниками, ныне занимали Йегерос и Джул. Советник Аламейко почтительно стоял за плечам градоначальника, ничем, кроме как яркой расцветкой своей рыжей шкуры, более не привлекая к себе внимания.
— С добрым утром, гость, — мягко сказал Йегерос в тот же момент, когда я открыл глаза, — ну и как, стало тебе легче от того, что ты узнал о том, что узнал?
— Конечно, — со злостью ответил я, поднимаясь со своей постели, — я теперь с чистой совестью понимаю, что жалеть вас не за что! Вы абсолютно заслуживаете того, чтобы пить собственную мочу и жить в убитом, выжженом мире! Уверен, что нынешние янрано, генрано и шинрано гордятся своими сильными и выносливыми телами и неимоверно радуются тому, что хлипкие и слабые вимрано не портят им генофонд и не мешают создавать совершенное во всех отношениях потомство.
От этих слов по лицам всех без исключения рано пробежала судорога ненависти пополам с бессилием. Но первым в себя, как ни странно, пришёл не Йегерос.
— Но, как ты понимаешь, гость, — мягко сказал Аламейко, делая замысловатый жест рукой, — наши с тобой отношения от этого никуда не деваются. Мы даём тебе пищу и крышу над головой за то, что ты даёшь нам воду. И если ты…
— Я никуда с вами больше не пойду, — злость практически мгновенно сменилась равнодушием, — можете убивать меня прямо сейчас.
— Не стоит разбрасываться такими словами, дружок, — мягко возразил Джул, — жизнь у тебя одна, и вторую тебе никто не даст. Да и, хоть в прошлом мы совершили страшную ошибку, но всё же определённые выводы сделали. В том числе — и научились ценить чужие жизни. Никто в этой комнате тебя и пальцем не тронет.
— Ах, вот как? — рассердился я, вскакивая с постели, — значит, еда и крыша над головой? Что ж, я не нуждаюсь в вашей пище и крыше над головой, — я стремительно прошёл мимо Йегероса и Джула, — значит, здесь мне делать нечего.
— Ну мне вас что, бить, что ли? Раз чистоплюи, и сами убивать не хотите — значит, прочь с дороги! — злобно прорычал я, сотворяя из воздуха ледяное копьё. Стражники тотчас выхватили своё оружие, но их остановил голос Йегероса:
— Пропустить!
— Но, Владыка, — умоляюще сказал Таши…
— Я сказал — пропустить! — прорычал Йегерос. Стражи нехотя расступились, и я выскочил вниз. Пока ещё не знающий, что мне делать, как поступать, но знающий, что сойду с ума, если проведу ещё хоть мгновение в компании этих… этих чистокровных мразей…
— Владыка, что прикажете делать? — спросил Агер, едва ящер покинул комнату.
— Проследить, — ответил Йегерос, не поворачиваясь, — если просто будет бегать, кричать и размахивать руками — лезть к нему не надо. Если же начнёт кидаться на других — аккуратно успокоить. Конечно, подобное вряд ли случится, но стоит быть готовым и к такому. Сейчас самое главное — дать ему перепсиховать. Позднее, когда эта мысль уложится у него в голове, снова пойти на контакт. Думаю, через сутки он угомонится, да и еду ему просто так никто не даст. А голод имеет свойство усмирять даже самых строптивых. Будет идеально, если вы его найдёте и напомните, что у него долг перед учителем, который поделился своими знаниями к чтению. Если удастся занять его хоть каким-нибудь делом — это уже будет замечательно. И, разумеется, ни в коем случае его не калечить.
— Будет исполнено, — отрапортовали стражи и скрылись за дверью.
— Джул, у тебя есть ко мне вопросы? — спросил Йегерос.
— Нет, Владыка, — ответил здоровяк.
— В таком случае, тебя я тоже не задерживаю. Приказ на перспективу: если вдруг случится чудо, и тебе удастся коснуться головы Дэмиена в Кожаных напалечниках — успокой его. Не стирай никаких воспоминаний — но позволить им потускнеть. И очень осторожно. Как оказалось, Дэмиен и сам не дурак взять чей-нибудь разум под контроль. Анаму уже весь желчью изошёл из-за того, что Дэмиен на него долг крови повесил, пощадив его жизнь. Кстати, если его увидишь — скажи ему, чтобы помог гвардейцам проследить за ним. Пусть он сейчас тоже будет хоть каким-то делом занять, чем просто сидеть и кипеть от злости. Да его навыки тоже могут оказаться полезными. Мало ли, вдруг Дэмиена всё-таки придётся успокаивать.
— Будет исполнено, Владыка, — почтительно сказал Джул, тоже покидая помещение. С Йегеросом остался только Аламейко, который видел, как Йегерос изодрал себе все руки в кровь. И он сделал то, что делал в таких случаях всегда: развернул к себе воспитанника и прислонил его голову к своей груди. И почувствовал, как тот позволяет своему горю, всеобъятному и невыносимому, хотя бы немного выплеснуться наружу…
А я шёл по городу, задыхаясь от гнева и ярости. Никогда, никогда мне ещё не доводилось испытывать такой жгучей ненависти. И она была настолько сильна, что я сам себе поражался. Никогда я ещё не испытывал настолько сильных эмоций. Последним подобным срывом было убийство Молчаливой Сестры в убежище таисианов. Так уж получилось, что моя интуиция, сопровождавшая меня с семи лет, научила прислушиваться к голосу рассудка, нежели к всплескам эмоций.