Изгнанник
Шрифт:
– Отец, долго мне ходить в помощниках господина Хуфу? – прервал его раздумья Эли. – Я-то думал, окончу школу писцов и стану как ты – судьёй…
Потифар попросил Эли с первых же дней называть его отцом. Благо, Шуну, настоящий родитель Эли, был не против. И не было для Потифара большего счастья, чем быть для Эли отцом, хотя бы названным.
Юноша смотрел на Потифара захмелевшими, подведёнными сурьмой, глазами, улыбка не сходила с его губ.
«Дурачок, куда ты спешишь жить, наслаждайся тем, что есть. Ты ещё не догадываешься, через что тебе предстоит пройти, какие испытания встанут на твоём пути, – думал Потифар. – Судья. Ты, наверное, думаешь, что я, Потифар, стал главным судьёй благодаря своему незаурядному уму? Нет, сынок, ты ошибаешься, и притом – сильно. Ещё до начала суда я знаю, кто выиграет процесс. Кто больше заплатит, тот и выиграет. Я поначалу был такой же, как ты: верил в правосудие, волю богов. Со временем жизнь расставила всё на свои места. И тебя, сын мой, поставит».
– Не торопи судьбу, сынок, станешь и ты когда-нибудь судьёй. На большом месте сидеть – много ума надо иметь. Хуфу научит тебя всему, что знает. И я не останусь в стороне. Не спеши, сынок.
Эли поставил полную кружку поближе к Потифару, другую – поднял.
– Отец, порадуйся за меня, сегодня я узнал: кто убил Махли! – словно здравницу, провозгласил он торжественным тоном.
Рука судьи лишь на мгновение дрогнула, повисла над кружкой с вином. Годы, проведённые в Зале правосудия, не прошли даром: научили его скрывать эмоции. Уже твёрдой рукой Потифар взял кружку – пригубил. Поставил на место.
– Да? И кто же?
– Судя по записям, которые я обнаружил в архиве, это сделал Цафнат, – Эли, погружённый с головой в свою радость, даже не заметил перемены в настроении приёмного отца.
Потифар сделал удивлённое лицо.
– Прямо так и написано: Цафнат убил Махли?
– Ну, не совсем… – уже не столь уверенно, как вначале, отвечал Эли. – Но, всё указывает на то, что именно Цафнат убийца. Я найду доказательства и заставлю его признаться в содеянном!
Потифар вдруг почувствовал, как у него кольнуло под сердцем. Пот, несмотря на приятную прохладу, заструился по спине.
– Подожди, сынок, не горячись, послушай меня, – как на неразумное дитя посмотрел Потифар на юношу. – Искать, а тем более, доказывать – забудь об этом. Ты, по-видимому, стал забывать, кто ты есть на самом деле? Что ты на меня так посмотрел? Ты – хабиру, скрывающий от всех своё происхождение! – Потифар ткнул пальцем в сторону юноши и с удивлением обнаружил, что его рука трясётся. Он сжал руку в кулак и продолжил: – У любого может возникнуть резонный вопрос: с какой стати племянник Потифара задался целью найти убийцу менялы-хабиру. Уж, не родственные ли связи – тому причина?
Повисла тягостная тишина.
Потифар, чтобы унять трясущиеся руки, с силой сжал их в кулаки, а потом разжал. И так – несколько раз. Вроде – отпустило. Он вновь поднял кружку, пригубил и продолжил:
– Ладно, если пострадаем только ты, я да и Эрте тоже… – судья махнул рукой за плечо, в сторону жилища. – Но кроме нас есть и другие люди, причастные к твоей тайне – твои настоящие родители, сестра, брат. Их тоже может коснуться беда. Они в чём виноваты? – подлил Потифар масло в огонь, чтобы наверняка, до самого дна души проняло Эли.
Эли, уронив подбородок на грудь, задумался.
«Это хорошо, что думает! – Чувство жалости к Эли комом подступило к горлу судьи, увлажнило глаза. – Сгоряча можно таких дел натворить! Остатка жизни не хватит, чтобы исправить… Жесток ли я по отношению к сыну? Жесток! Если он не дурак, поймёт меня и простит».
– Я об этом не подумал, – хабиру поднял взгляд, полный отчаяния.
– Дай мне слово, что всё останется как есть! – обрадовался судья.
– Обещаю, – тяжело вздохнул юноша.
И не сделав ни глотка, поставил кружку обратно на ковёр.
Переваливаясь, словно утка, с ноги на ногу, поправляя на ходу льняную накидку на широких бёдрах, к беседке приближалась Эрте. Что она только не делала, чтобы избавиться от болей в спине, отдающих ломотой во все конечности. И рвотное, и слабительное принимала, потела, воздерживалась от пищи – без толку. Полежит немного, тогда лишь приходило недолгое облегчение.
Потифара и самого начали одолевать различные хвори: то лихорадит, то суставы ломит, или вот как только что: ни с того ни с сего боль в груди…
Ревностно оглядывая палисадник, Эрте постояла, понаблюдала, как Кнофер, стоя на коленях под кустом акации, рыхлит почву, и двинулась к навесу.
– Мшэт, ты не забыл, тебе ночью в деревню? – внимательным взглядом маленьких глаз на круглом лице она посмотрела на юношу. – Много не пей.
– Сегодня можно, – Потифар потянул жену за руку и усадил рядом.
Кот на его коленях зашевелился, выгнул спину, прогоняя остатки сна, грациозно переставляя длинные лапы и подёргивая вздёрнутым хвостом, зашагал восвояси.
– Гостинцы и подарки я сложила в твою сумку. Я там видела красивый платок. Для кого ты его купил?
– Для сестры, – отчего-то смутился юноша.
– Я-то уже решила, что ты с кем-то встречаться начал. Девушкам нравится, когда молодые люди делают им подарки, – улыбнулась Эрте…
Под сенью ночного покрова Эли с сумкой на плече достиг родительского дома. Одет он был в застиранную накидку, на голове – платок, скрывающий его лицо от нечаянной встречи с односельчанами.
Когда-то казавшаяся высокой изгородь теперь едва доходила Эли до пояса.
Прежде чем войти в жилище, он некоторое время постоял у входа, прислушиваясь к ночным шорохам. Затем уверенно шагнул за порог…
– Эли, братик! – Гила словно и не спала, первой отозвалась на его оклик.
Следом мать прижалась к его груди.
Отца с братом не оказалось дома: уже с месяц они пасли скот, вот-вот должны были вернуться в поселение.
Когда волнения улеглись, Эли положил сумку на край глиняного возвышения, застланного соломенным матрасом.