Изгнанник
Шрифт:
– Разбирайте подарки!
При свете алебастровой лампы в нише стены мать и Гила доставали из сумки куски ткани, готовые одежды, пироги с различными начинками, печенье из овсяной муки, замешанной на меду с орехами, фрукты, пчелиные соты.
Сестра надела на шею бусы из цветных стеклянных шаров разной величины, голову покрыла полупрозрачным платком, вскочила с места, подбоченилась – как я вам!
– Хороша, дочка, – весело смотрела на неё мать.
– Красивая ты у меня, Гила! – Эли не посмел признаться сестре, что платок предназначался для соседской
«Пусть Гила носит и радуется. – любуясь сестрой, думал он. – Наве в следующий раз что-нибудь подарю.
– У меня для вас новость: сегодня первый день, как я вышел на службу! – широко улыбнулся Эли.
– Молодец, братик! – обняла, поцеловала его в щёку Гила.
Мать же смотрела на него встревоженно.
Эли понял её настроение. Она переживала из-за того, что на его плечи со вчерашнего дня лёг груз ответственности, совсем не такой, как – раньше. Теперь ему полагалось быть намного осторожней, чтобы ненароком не выдать своё происхождение.
– Кем ты будешь? Судьёй, как Потифар? – не сводила с него взволнованного взгляда мать.
– Не волнуйся, мама, я буду всего лишь помощником заведующего архивом, – поспешил Эли её успокоить. – Буду помогать господину Хуфу вести учёт.
– Ну и хорошо, – облегчённо вздохнула она. – Пойду, огонь разожгу, чай поставлю греть.
Не успела мать выйти, как Гила заговорщески подмигнула Эли и кивнула в сторону выхода:
– Нава очень хотела с тобой увидеться. Я разбужу её.
– Мама, мы скоро придём, – негромко крикнул Эли, двинулся вслед за сестрой.
Ждать пришлось недолго. Нава в светлой накидке, с платком на голове, выскочила из жилища, поспешила к нему. Сердце юноши радостно забилось.
– Здравствуй, Эли!
– Здравствуй, Нава!
Они стояли, взявшись за руки, каждый на своей стороне двора. Стоило Гиле скрыться внутри дома, Эли перешагнул изгородь, прижал Нава к себе.
– Я скучала по тебе, Эли, – прошептала девушка.
– Я тоже.
Эли нежно взял её лицо в руки, припал к её пухлым чувственным губам.
– Что вы там делаете? – насмешливый голос заставил их отскочить друг от друга. Из темноты дверного проёма на залитый лунным светом двор шагнул Зэев в длинной набедренной повязке. – Почему меня не разбудили? – захромал он к ним.
Парни обнялись, потёрлись щеками.
Нава стояла рядом, смущённо улыбалась.
– Что стоишь, иди, разогревай еду, – кивнул ей Зэев.
– Не надо. Пойдёмте к нам. И мать позови, – Эли бросил на девушку взгляд, полный любви.
Нава, сияя от счастья, поспешила к себе в дом.
– Видел, Зэев, как ты с лошадьми управляешься. Извини, не подошёл, не поздоровался, сам знаешь… – подставил Эли другу плечо, помогая тому перешагнуть через изгородь…
Эли, его мать, Зэев и Либа при тусклом свете лампы сидели на толстом шерстяном ковре жёлтого цвета и пили чай. На ковре были изображены верблюды и идущий впереди каравана погонщик, бородатый бедуин в белой накидке с посохом в руке. Голову одного из вышитых одногорбых верблюдов закрывало большое глиняное блюдо с принесёнными Эли угощениями.
В соседней комнате девушки сидели на кровати и о чём-то шептались, прыскали смехом, прикрывая рот ладонями.
– Как устроил ты Зэева конюхом, домой только на закате солнца возвращается. Иной раз и ночевать остаётся в конюшне, – улыбнулась Либа.
Несмотря на позднее время, она выглядела так, будто и не пробудилась ото сна только что.
– Зато, при деле, – кивнул Эли. – Жалованье получает, на довольствии стоит.
– Благодаря тебе! – признательно посмотрела женщина ему в глаза. – Кто мог подумать, что Зэев так лошадей полюбит, только о них и разговоры.
– Не меня надо благодарить, Потифара. Я-то что… – пожал плечами Эли.
Из уст матери Эли стало известно, что к Гиле посватался односельчанин по имени Калев. Эли расстроился, услышав об этом: он-то, зная о нежных чувствах Горуса к его сестре, уже насочинял себе, что египтянин и Гила поженятся. Хотя, если хорошенько подумать, Горус сам виноват: нашёл себе работу в квартале ремесленников, ходил каждый день туда, ходил, а когда Кеби умерла, он и вовсе перебрался в город жить…
Зэев больше молчал. Грыз печенье и запивал его чаем.
За стеной в хлеву захлопал крыльями петух, закукарекал.
Как быстро пролетело время. Так хотелось побыть с Нава наедине, но… Пора.
Глава 3
Сегодня первый день – как Эли приступил к службе.
Заведующий архивом Хуфу не явился на работу.
Как назло: от посетителей не было отбоя.
Юноша от волнения делал ошибки при подтверждении документов, обливаясь потом, соскабливал краску, заново переписывал, закреплял печатью, подолгу искал – в какой именно короб следует класть папирус.
Кое-как дождавшись полудня, он запер дверь на ключ и поспешил на поиски своего начальника.
Следуя рассказу Потифара, Эли быстро нашёл улицу, на которой жил Хуфу. По обе стороны от утрамбованной тележными колёсами дороги за высокими стенами в тени пальм скрывались имения зажиточных горожан. Оставалось найти жилище господина Хуфу.
Эли постоял некоторое время посреди дороги, в надежде, что кто-либо из обитателей квартала выйдет на улицу…
В нескольких дворах от того места, где стоял Эли, открылась калитка в высокой глинобитной стене. На дорогу вышел худой парень в коротком схенти, с палки на его плече свисали сандалии.
«Цафнат!» – ёкнуло сердце Эли.
Не отдавая отчёта своему поступку, хабиру бросился за чешуйчатый ствол пальмы.
Египтянин попрощался с тем, кто остался внутри жилища, и зашагал длинными голенастыми ногами в противоположную от Эли сторону, негромко напевая гимн богу солнца Амону Ра:
– Соединив две равные доли дня,
нежит тебя в объятьях богиня Маат,
что воплощает Истины ровный свет…
Вскоре он скрылся в проулке.