Изобретатель красной машины
Шрифт:
Кулагин.
– Анатолий Владимирович, я хотел о Харламове поговорить.
Тарасов.
– Дался тебе этот коротышок. То ли дело Санин. Стать, мощь, а на коньках как катается. Я твоего Харламова в Чебаркуль сошлю. Пусть там барахтается. Выплывет. Честь и хвала. Тарасову двойка. Не выплывет. Что же? Такое тоже бывает.
Кулагин.
– Он на Юрку похож. Тихий-тихий, а на поле заводной. Не угонишься.
Тарасов.
– Юрка. Какой хоккеист мог получится.
Кулагин.
– Знаете, Анатолий Владимирович. Сколько через нас прошло, а хороший хоккеист может выйти только из хорошего человека.
Тарасов.
– Само собой. Для подлости углы нужны. Закоулки темные. А здесь... Здесь не спрячешься... Ну что, тренер? Передохнул.
Кулагин.
– Есть немножко.
Тарасов.
– Тогда подъем. Надо данные о последних кроссах посмотреть. Сдается мне, что-то отяжелели наши мальчишки. С меня что ли пример берут?
Кулагин.
– Может, с Михайловым против Химика Петрова попробуем?
Тарасов.
– Попробуем. Петрова, Иванова, Сидорова. Пока нужной огранки не добьемся, будем пробовать.
Гусев.
Инт. Квартира Тарасовых. Нина и Гусев – сельский учитель из-под Костромы. В руках у него трехлитровая банка меда, прикрытая тряпицей.
Гусев.
– Нина Григорьевна, я банку сразу отдам. Мед у нас свойский. Гречишный.
Нина.
– Ни в коем случае. Никаких подарков. Какой запах.
Гусев.
– Так берите. У нас в Шувалово этого меда... Жопой жуй, пока не слипнется. Ой.
Нина.
– Ой.
Гусев.
– Вот я, солома. Оконфузился.
Нина.
– Ничего. У меня отец в Епифани, недалеко от вас, главврачом работал. Так что со мной с епифанской можно. Но с Анатолием Владимировичем.
Гусев.
– Понял... По-московски надо. Пружинисто.
Нина.
– Как то так.
Гусев.
– Понял. Буду эту линию держать. Хрен меня кто собьет. Ой.
Нина.
– О-ё-ё-ёй, Иван Савельевич.
Слышно как открывается дверь.
Нина.
– Банку давайте.
Голос Тарасова.
– Нина.
Нина.
– Сидите здесь, Иван Савельевич.
Инт. Прихожая квартиры Тарасовых. Тарасов и Нина.
Нина.
– Тут земляк мой приехал. С тобой хочет поговорить.
Тарасов.
– О чем это?
Нина.
– О чем? О хоккее твоем, конечно. О чем с тобой еще можно говорить.
Инт. Гусев и Тарасов.
Гусев.
– Я как узнал, что вы из Канады вернулись, так сразу к вам и рванул, товарищ Тарасов. Ик.
Тарасов.
– Ты чего икаешь, Иван Савельевич.
Гусев.
– Так это... Ик. Долго ехал. А эта проводница. Ик. Но доехал. Ик.
Тарасов.- И правильно сделал. Так говоришь, у тебя в Шувалово все играют?
Гусев.
– Как лед на реке станет. Всех гоню. Ик. От первого до десятого класса. Ик. Попробуй кто. Ик. Вот бы сельские команды к Золотой Шайбе приобщить.
Тарасов.
– Дело. А поехали. У меня как раз между сборами окно в два-три дня образовалось.
Гусев.
– Куда это?
Тарасов.
– Да к тебе в Шувалово, чудак человек.
Гусев.
– Ко мне?
Инт. Тарасов выглядывает в прихожую.
Тарасов.
– Нина. Воды.
Нина.
– Что такое?
Тарасов.
– Не знаю. Разыкался чего-то. От радости что ли?
Брежнев.
Экст. Перед стадионом динамо болельщики дожидаются автобуса с командой ЦСКА. Среди них "блаженная Машка" - самая преданная и верная болельщица. С плакатом под мышкой. Подъезжает автобус. Все оживают. Машка разворачивает плакат. На нем крупно: МОЛОДЦЫ и большая корявая ракета. Из автобуса хоккеисты проходят по "живому" коридору. Им жмут руки, хлопают по плечу. Они перешучиваются с хоккеистами. На ступеньках автобуса появляется Тарасов. Сзади него Романцов.
Романцов.
– Анатолий Владимирович, Колыванов травмирован. На все тройки защитников не хватит.
Тарасов.
– Разберемся.
Романцов.
– Зря вы так, Анатолий Владимирович.
Тарасов.
– Зря ты Арагви с катком перепутал, Романцов.
Романцов.
– Я за ребят волнуюсь. Тяжело им будет.
Тарасов.
– Им? Будет. Вот тогда ты им в глаза посмотришь. Если совести хватит.
Романцов.
– Я же готов. Хоть сейчас. Только скажите. На крыльях летать буду. Пахать как трактор.
Тарасов.
– Раньше, раньше, Романцов. Теперь мне твои слезы, что Гагарину мопед. Разве, что посмеяться. Здравствуйте, товарищи.
Тарасов стремительно идет по "живому" коридору, пожимая руки и улыбаясь. Хмурый Романцов остается на ступеньках автобуса. К нему пробивается Машка.
Машка.
– Что такое Глебушка? Тарасов?