Изобретение зла
Шрифт:
– И все равно плохо. Скажи, какие у него были волосы? Длинные?
– Да такие как у меня, - ответил Красный.
– Он их тоже подвязывал. А что?
– А ногти? Как он стиг ногти?
– Как все, когда длинющие вырастут.
– Ты ничего необычного не замечал с его ногтями?
– Нет.
– У него была обычная кожа?
– Откуда я знаю?
– Ладно, иди.
– А мне не нужно разрешения, чтобы уйти, - сказал Красный и пошел в сторону лестницы.
Что это он здесь шляется на чужом этаже?
– подумал доктор Мединцев.
17
Красный имел большие костлявые кулаки, которыми на спор пробивал доску средней толщины. В палате его побаивались, но постоянно задирали, совсем чуть-чуть. Красный часто хамил врачам, любил издеваться над санитарками, но всегда чувствовал грань между "можно" и "нельзя". Когда он был не в духе, каждый старался держаться подальше от него. Каждый, кроме Пестрого - тот ничего не боялся.
Сейчас он был очень не в духе.
Он вошел в палату и сел на постель. Свет из экономии отключили ещё два часа назад, сволочи. Стучал дождь по желтому окну. Судя по звуку, кто-то ел варенье ложкой из банки. Играла тихая музыка.
– Кто это у нас музыкант?
– спросил Красный.
Музыка мгновенно прекратилась, будто накрытая колпаком.
– Они зарезали Светло-зеленого, - сказал Красный.
– Я только что видел врача. Они сказали, что было плохо, а после операции стало ещё хуже. Со всеми нами будет тоже самое. Вы можете оставаться, а я ухожу.
– Хотел бы я знать как?
– поинтересовался Пестрый.
– Не твоего ума дело.
– Я тоже ухожу, - сказал Коричневый.
Остальные промолчали.
– Ну досвиданья, что ли?
– сказал Красный тихо и вопросительно.
– Возьми мой шарф, - ответил Пестрый.
– Завтра отдашь, когда вернешься.
– Ты думаешь, что я не смогу?
– Не сможешь. Это судьба.
– Судьбы нет. А если есть, я ей морду набью вот этим, - Красный показал кулак темному потолку, - пусть только попробует мне помешать.
– Будешь на улице, купи мне сигареты.
Пестрый любил шутить.
Они спустились на второй этаж и прошли по длинному темному коридору. Окна выходили во двор, а во дворе горела лишь одна лампочка и та включенная через диод, для экономии. Черный коридор кажется бесконечным в длину - шары ламп под потолком отбрасывают одинаковые овальные тени, эхо шагов, особенный запах долгой необитаемости. Здесь старое крыло госпиталя, теперь совершенно пустое.
Когда-то совсем давно, во времена дедушек, весь госпиталь помещался здесь.
Потом построили новое здание, а это так и осталось пустым. Выбиты стекла над дверями, иногда осколки трещат под ногой, старый пол из толстых, но истертых досок. Стены исписаны черными надписями. Здешние легенды говорят, что старое крыло сохранилось ещё с довоенных времен.
– Может быть, мы не пойдем дальше?
– спросил Коричневый.
Это место пользовалось дурной славой. Рассказывали многое и каждый старался выдумать что-нибудь похлеще. Самой известной была версия о маньяке, якобы раздиравшем всех, кто попадал в его владения. Раздиравшем на две половинки - левую и правую, за ноги. Раздиратель будто бы задавал три вопроса своей жертве, перед тем, как умертвить. По поводу вопросов мнения расходились. Некоторые утверждали, что знают вопросы и даже предлагали верные ответы, но ведь если никто не ответил и никто не спасся, то кто же сможет рассказать ответ? История о раздирателе обросла за годы многими подробностями, похожими на правду и не очень похожими. Говорили, что в дальнем конце коридора есть люк, большой квадратный люк, который ведет вниз, на первый этаж. Именно из этого люка и появляется раздиратель. Через люк можно попасть на первый, а затем на первый подземный этаж. По общепринятой версии, подземных этажей было тридцать три, а раздиратель жил на последнем, на тридцать третьем. Потому он редко и появлялся, что трудно подниматься так высоко. Говорили, что раздиратель - это дух прежнего хозяина дома, того, который жил до войны. В истории эти никто не верил днем, от них становилось немного жутко ночью, особенно когда расказчик придумывал новую, особо страшную деталь, но оказаться так, беззащитными, среди ночи здесь...
– Может быть, мы не пойдем дальше?
– Мы сейчас не пойдем, - ответил Красный, - потому что я забыл одеяло.
Возьмем одеяло, потом вернемся и пойдем дальше. Понял?
– Нет. Зачем одеяло?
– Сторожа душить.
– Тогда я не хочу.
– Тогда я буду сначала тебя душить, а потом уже сторожа.
– Может, как-то по другому?
Красный махнул кулаком, но не попал. Обычные собеседники Красного предпочитали стоять на расстоянии вытянутой руки.
– Ладно, я молчу, - сказал Коричневый.
Они вернулись, вставили в дверь ручку от швабры (ручка наивно запирала дверь в запретный коридор), потом Красный взломал замок в комнате уборщиков. Взломать замок оказалось совсем просто: замок был маленьким, а петли ржавыми и тонкими. Пальцы Красного были крепкими, как железо. Достали темное одеяло с полосками.
– Как мы спустимся туда?
– спросил Коричневый.
– Через люк.
– Через ТОТ люк?
– Да. Я проверял, он там есть. Он просто завязан проволокой, без замка.
– Откуда ты знаешь, куда он идет?
– На первый этаж, а куда же еще? Или ты раздирателя боишься?
– Но я не боюсь. Но всякое же бывает.
– Всякое бывает в сказках. А мы с тобой не в сказке, а жизни. Видишь вот это?
– он показал кулак - Это настоящая вещь! И пусть попробует кто-нибудь с этим справиться! Я этим любую стену пробью.
Они вернулись, нашли люк, который действительно оказался широким и квадратным.
– Видишь, правда, - сказал Коричневый.
– Конечно, правда. Просто кто-то сюда лазил и видел люк, а потом придумал все остальное. Держи, - он отдал одеяло и Коричневый отошел к окну.
Красный повозился с проволокой и поднял крышку.
– Смотри.
– Там темно.
– Конечно, там темно, а что же ты хотел? Чтобы тебе здесь фейерверк устроили в честь встречи? Это какая-нибудь кладовка.
Красный нашел стеклышко и бросил вниз. Стеклышко упало близко и мягко.
– Я полез, сказал он.
– Эй, - вспомнил Коричневый, - а кто сегодня сторожит?
– Анжела. Она опять пьяная будет. Ее придушим и уйдем в город.
– В ночной город?
– ужаснулся Коричневый.
– В вечерний город. Не бойся, я тоже жить хочу. На ночь спрячемся в каком-нибудь подвале.
18
Вечерний город жил. Кощеев увидел дыру в заборе; забор был каменным и очень белым, для заметности в темноте, а дыра маленькая и черная, и в эту дыру один за другим пролазили маленькие дети. (Кто-то вскрикнул и шарахнулся сзади;
Кощеев обернулся, две фигурки убегали в сторону деревьев.) Для детей естественно лазить в дырья, гораздо естественней, чем проходить в двери, философски подумал Кощеев и огорчился, вспомнив о своей склонности к философии. Склонность была навязчива, но бесполезна, как пустоцвет.