К востоку от Малакки
Шрифт:
Я взглянул на Лотера:
— Команду кормили?
— Камбузной плитой пользоваться невозможно. Кок раздал сухари и тушенку тем, чей желудок справится с ней, — ответил тот.
— С Божьим благословением глоток рома смочит горло и поможет переварить аварийный рацион, не так ли? Флотские привычки не меняются, полагаю, — подмигнул я Лотеру.
— Я должен поддерживать моральное состояние команды.
"И служить примером", подумал я, учуяв сразу, как только Лотер вошел, запах рома в его дыхании.
— Что ж, я спущусь на несколько минут переодеться и перекусить чем-нибудь. Вскоре вернусь. И... Питер, предлагаю вам немного отдохнуть перед вахтой — ночь будет тяжелой.
Если тайфун и продвигался вперед, то делал это очень медленно. В течение медленно тянувшегося дня стрелка барографа делала колеблющиеся и разочаровывающе малые шажочки вверх. Ветер продолжал визжать и неистовствовать, срывая гребни волн и неся их с собой, сдирая "шкуру" со всех открытых поверхностей. Глядя из относительной безопасности рулевой рубки, я мог видеть, что краска с наветренных частей мачт и стрел была содрана воздействием бешенного напора ветра и воды. При сильнейших порывах стекла лобовых иллюминаторов заметно прогибались, и Гриффит осмотрительно держался в стороне от них. Глянув назад, я увидел пустые шлюп-балки, шлюпки которых были унесены ураганом, а оставшиеся свободно висеть шлюп-тали крутились и вертелись на ветру, стуча блоками по металлу.
Судно продолжалось сражаться с разбушевавшимся морем, кренясь порой на критические углы так, что приходилось крепко держаться за поручни, чтобы не улететь вниз по встававшей почти вертикально палубе и не разбиться о противоположную переборку. Или же оно карабкалось вверх по склону волны, задирая нос так высоко, что он, казалось, исчезал в низко несущихся над нами штормовых облаках, прежде чем перевалить вершину и обрушить полубак в подошву набегавшего вала. Но его машина продолжала стучать, а его корпус, несмотря на стоны и скрипы, оставался целым. После многих часов этой борьбы я почувствовал сдержанное уважение к людям, которые построили его, и к самому старому судну, которое, несмотря на изношенность, ржавые потеки и устарелый внешний вид, продолжало сражаться как стареющий боксер-профессионал, уклоняясь, хитря и увертываясь от самых страшных ударов.
День клонился к вечеру, Лотер сменил Гриффита, водопад слегка приутих, но небо оставалось покрытым стремительно бегущими черными тучами, с которых низвергались ливневые потоки. Солнце заходило в шесть часов, но уже к пяти часам потемнело, и наполненный водяной пылью ветер проникал сквозь щели в дверях и иллюминаторах рубки, заставляя нас ежиться от холода несмотря на то, что мы находились в тропиках.
Заход солнца принес полную темноту, казалось, мы были полностью отрезаны от остального мира, и все неистовство и ярость тайфуна сосредоточились на нас. Ветер продолжал реветь и свистеть, и из кромешной тьмы перед нами внезапно возникали чудовищные валы, чьи белые ломающиеся гребни смутно виднелись в отраженном свете ходовых огней. Я оставил мостик на Лотера и прошелся по помещениям, подбадривая моряков, приткнувшихся в углах или лежавших на диванах в столовой и кают-компании, вцепившись в прикрепленную к палубе мебель. Было все еще немыслимо разжечь камбуз, и кок раздавал банки тушеного мяса с овощами. Проржавевшие банки с выцветшими, надорванными наклейками выглядели достаточно старыми, чтобы предположить их происхождение из распроданных армейских резервов времен Великой войны, и я не был удивлен тем, что немногие стали их есть. Я перекинулся словами с теми, кто желал поговорить, и продолжил свой путь вниз по трапам в глубины машинного отделения. Спустившись вниз, я был поражен контрастом между этим горячим замкнутым пространством, освещенном ослепительно сверкающими лампами накаливания, наполненном равномерными успокаивающими звуками работы паровой машины, и холодной, сырой, завывающей темнотой ходовой рубки. Несмотря на выматывающую качку, которая даже здесь, внизу, заставляла хвататься за поручни — здесь меня охватило ощущение нормальности бытия. Глухие равномерные звуки, издаваемые паровой машиной, были подобны биению сердца, и до тех пор, пока не останавливался этот ободряющий ритм, оставалась надежда на спасение.
Фрейзер приветствовал меня на плитах деки машинного отделения рядом с большой машиной тройного расширения, приблизив голову к моему уху, чтобы быть услышанным сквозь весь этот шум:
— Должно быть, дела не очень, коли вы решили нанести нам визит.
На его румяном, залитом потом лице появилась ухмылка. Я снял дождевик перед входом в машинное отделение и на мне была только мокрая рубашка и шорты. Пот уже заливал мое лицо, а рубашка парила от сильной жары.
— Мы прошли через худшее, — прокричал я. — Хочу посмотреть, как у вас дела, и поблагодарить за работу. Если бы мы потеряли ход, конец был бы неизбежен.
— Спасибо, капитан, я позабочусь, чтобы все люди услышали о вашей благодарности. Среди моих кочегаров немало буйных мерзавцев, которых вы не хотели бы видеть ближе чем в миле от вашей тетушки, но свою работу они знают.
— По моим прикидкам, центр тайфуна прошел мимо нас и, возможно, повернул на север, так что этой ночью условия будут улучшаться. Если нам удастся обнаружить маяк на оконечности Лусона, то мы сможем благополучно повернуть на Гонконг. Сколько осталось угля?
— Мы уже сжигаем аварийный запас, капитан. Хватит еще на пару суток, если будем расходовать бережно.
— От мыса Энганьо до Гонконга 450 миль, это часов сорок пять хода, к тому же мы и до мыса еще не добрались. Сколько до него — не могу сказать, более полусуток нет определений. Не хотелось бы в море вызывать буксир.
— Понятно, но у нас в запасе есть сепарация [26] . Порубить, и сгорит за милую душу, — ответил чиф. Затем, посерьезнев, положил руку мне на плечо. — Сделаем все в лучшем виде, шкипер. Я уже отключил все неважные электроприборы. Льда в морозильной камере не будет, и у себя повыключайте вентиляторы и лишнее освещение.
26
Сепарация — материалы (дерево в основном), используемые для прокладки, подстилки и сепарирования при грузовых перевозках.
— Спасибо, чиф, держите меня в курсе.
К смене вахт ветер отошел достаточно далеко к западу, но дул все еще яростно, и я распорядился подвернуть влево, чтобы компенсировать снос. Не имея определений после утренней обсервации Лотера по звездам, я прикидывал весьма приблизительно, что мы увидим огонь маяка к полуночи. Если же нет, то, как говорил Юлий Цезарь о Рубиконе: когда доберемся до этой реки, тогда и перейдем. Но мысли о возможности не увидеть в темноте маяк и налететь на мели и рифы расположенных севернее него островов постоянно крутились в моей голове.
По мере того как удалялся тайфун, волны стали уменьшаться, и ветер, все еще штормовой силы, потерял свой ужасающий, воющий характер. Но ливневый дождь не прекращался, и даже при дневном свете мы имели мало шансов увидеть маяк. Ослабевшая ярость моря сделала возможным, хоть и все еще опасным, поход на корму, чтобы снять показания лага. Мак-Грат вызвался добровольцем для выполнения этой миссии, и я провел несколько тревожных минут, прежде чем вновь появилась его улыбающаяся фигура, похожая на большого, мокрого, дружелюбного терьера.
Счетчик лага показал, что с последней обсервации более двенадцати часов назад мы прошли только 40 миль. Дальнейшие показания лага свидетельствовали, что мы набираем скорость и делаем пять узлов по воде — вполне приемлемая скорость при данных условиях, но съедающая наш драгоценный, все уменьшающийся запас угля. Пока часы на переборке рулевой рубки отсчитывали последние минуты перед полночью, я с тревогой шарил по горизонту ночным биноклем, высматривая малейшие отблески маяка мыса Энганьо. Темнота ночи была почти могильной, и я задавал себе вопрос, а не повредил ли тайфун маяк настолько, что он более не светит. В таком случае единственным предупреждением перед тем, как распороть себе днище, будет вид бурунов под самым носом. На мгновенье я чуть было не поддался искушению повернуть и направиться в открытое море, подальше от опасностей. При других условиях я бы приказал использовать глубоководный лот для измерения глубин, но с такими волнами, все еще обрушивавшимися на судно, это было смертельно опасно.