К востоку от Малакки
Шрифт:
— Где часовой? — прошептал я ему на ухо.
Рату протянул руку. Сначала я ничего не увидел, только смутные очертания хижины на темном фоне джунглей. Затем в густой тени проявился чуть более светлый контур человека. Он стоял, прислонившись к стене, и, пока я смотрел, вспыхнула спичка, освещая призрачное лицо. Затем пламя погасло, сменившись огоньком сигареты, и до меня донесся запах дыма, плывущий над поляной во влажном ночном воздухе.
— Они чересчур самонадеянны, — прошептал Спенсер, подползая ко мне. — Но держу пари, что их командир вывернет его наизнанку, если поймает на курении при несении службы.
Я уже собирался ответить, когда почувствовал легкое прикосновение к своей руке, повернулся и увидел Рату, прижимавшего палец к губам. Огромный фиджиец указал на часового и ткнул пальцем в горло.
— Ждите здесь, — сказал он, прежде чем тихо исчезнуть в кустах. Его как будто тьма поглотила, оставив меня удивляться тому, как такой крупный человек может перемещаться по джунглям с ловкостью кошки.
Я с мрачным удовлетворением наблюдал за красным светлячком, который нацистский моряк подносил к губам. Кончик сигареты засветился ярче и подсветил его лицо.
Потом оно исчезло.
Я ничего не услышал и ничего не увидел, но там, где в тени хижины стоял человек, мирно наслаждаясь табачным дымом, воцарилась темная задумчивая тишина.
Я скорее почувствовал, чем услышал легкий шелест листьев, а затем появился Рату с лицом, расплывшимся в широкой улыбке.
— Как попасть в хижину? — прошептал я, гадая, были ли внутри два оставшихся охранника или нацистский командир увеличил их число.
— Легко. Они нас не ждут, — ответил Рату, сверкнув белозубой дьявольской улыбкой. — Просто открываю дверь, мы входим, действуем быстро, и у них ни на что не будет времени.
Это звучало слишком просто, но внезапность всегда была решающим фактором. Даже если люди в хижине услышат, как мы подошли, то они подумают, что это их приятель. Почему они должны думать иначе? Я надеялся, что все так и произойдет. А если охранники сидят с оружием наизготовку, то картина будет иной. Любая стрельба предупредит экипаж подводной лодки, и это будет катастрофой. Сможем ли мы вернуться к шлюпкам и найти дорогу через риф до того, как нацисты нападут на наш след? И даже если сможем, как мы найдем судно? Мрачная картина. Но для сомнений не было времени.
— Хорошо.
Я жестом пригласил остальных подойти ближе и быстро прошептал план:
— Рату позаботился о наружной охране. Теперь надо идти внутрь. Рату первый, за ним я, потом вы трое. Действуем как можно быстрее, без шума. Стрелять только в крайнем случае.
Все утвердительно кивнули головами.
Рату встал и вышел из кустов. На мягкой, покрытой травой земле поляны его шаги не были слышны. Он поманил нас следовать за ним. Тишина была полной, даже лягушки и сверчки, казалось, замолчали; только в ушах отдавалось сердцебиение.
Через несколько коротких шагов мы прижались к стене хижины: Рату и я по обе стороны от грубой деревянной двери, Спенсер, Лотер и Крамп позади нас. Рату приложил массивную руку к двери.
— На счет три, — произнес он, подняв кулак. Затем, наблюдая, как он поднимает по одному пальцу за раз, я тихо сосчитал: «Один ... два ... три».
Он с силой толкнул дверь, которая легко открылась. Я мельком увидел два удивленных лица, когда немцы поняли, что человек в дверном проеме был не тем, кого они ожидали.
Но Рату начал действовать мгновенно.
Немцы сидели на табуретках по обе стороны от низкого столика. Рату схватил ближайшего прежде, чем тот успел среагировать. Его огромный кулак как молот нанес удар по голове, от которого тот свалился как подрубленный.
Я был несколько медленнее. Второй успел вскочить и потянуться к лежавшему на столе пистолет-пулемету. Но я оттолкнул стол, и оружие с грохотом загремело по деревянным половицам. С яростным криком немец бросился на меня, схватив за рубашку, и мы оба повалились на пол. В его руке появился нож, направленный к моей груди. Я перехватил его запястье, и на секунду мы замерли в смертельной схватке на руках.
Затем Рату нанес удар. В его массивной руке стул, который он разбил о затылок немца, казался крошечным. Раздался тошнотворный глухой удар, и тот обмяк, как тряпичная кукла, из-за уха потекла струйка крови. Я сбросил с себя его тело и поднялся на ноги.
На стене висела единственная лампа типа "Летучая мышь". В ее свете я смог разглядеть группу людей, скованных наручниками друг с другом. У кого-то были сломаны окровавленные носы, у других лопнувшие губы и лица в синяках. Такого интернационала я уже давно не видел. Пуштуны из Афганистана в грязных панталонах и белых платьях до колен, головы которых были покрыты традиционными тюрбанами. Малайцы в свободных синих туниках, брюках и в шляпах сонгкок. Сомалийские кочегары в заляпанных потом майках и саронгах с вышитыми фесками или расписными тюрбанами. Но все до одного цвели улыбками.
— Привет, Рату, — крикнул один из пуштунов. — Где тебя так долго носило?
— Мелек, старый пират. Где ключи от наручников?
— В кармане того здорового, которого ты ударил табуреткой. Чувак, у него будет головная боль, когда он проснется.
— Если он проснется, — ответил Рату. Порывшись в карманах лежавшего, он торжествующе поднял связку ключей.
Спустя несколько мгновений мужчины были освобождены, растирая свои ушибленные, окровавленные запястья и разминая затекшие мышцы. Их глаза нетерпеливо следили за нами, пока мы проверяли оружие, добавив к нашему два пистолет-пулемета, принадлежавшие немецким морякам.
— Итак, народ, — обратился я к кругу улыбавшихся лиц. — У нас не так много времени для подробных объяснений. Меня зовут Роуден, я капитан "Ориентал Венчура". У нас на берегу две шлюпки и куча оружия. Мы собираемся захватить "Нимрод", освободить вашего капитана и нанести как можно больший ущерб этой нацистской субмарине. Вы с нами?
Один из пуштунов выступил вперед:
— Меня зовут Мелек, я боцман "Нимрода". Это мой брат Хаким, — указал он на другого пуштуна. — Мы с вами, капитан Роуден, и, иншалла, мы скоро заберем "Нимрод" у неверных.