Кабак

Якубов Олег Александрович

В магазинах изменились не только товары, но и ценники. Теперь после каждой цифры стояло лаконичное, но многозначительное «У.Е.» Эти самые «У.Е.» уе…али всю страну, превратив наши рублишки в никчемную труху.

В России шел бесконечный перфоманс под названьем «созидание страны». Под наши патетические кантаты Запад с удовольствием приветствовал это шоу. В преддверии объединения Европы лучшего подарка трудно было и желать. Американские режиссеры скромно пожинали плоды своего разрушительного сценария.

*

Я не люблю вспоминать те годы. Кому охота признаваться, что ты превратился в ничтожество. Свою лепту в мое падение внесла и Ольга.

После триумфальной премьеры «Границы», внезапного и неожиданного присвоения звания заслуженного артиста, наша группа еще какоето время грелась в лучах славы. Ездили с творческими отчетами по союзным республикам, выступали перед зрителями. Бурные события, происходящие в стране, оттеснили кино даже не на второй план, а на задворки. О театре и говорить не приходится.

В тот день, когда я узнал, что наш драмтеатр не в состоянии больше выплачивать актерам зарплату, мне позвонила жена. Как всегда увидеться со мной ей нужно было безотлагательно. Сидя в вонючем вагоне поезда, я пытался представить, какую очередную каверзу приготовила мне моя отнюдь не благоверная. С того дня, когда она прикатила на погранзаставу, чтобы убедить меня эмигрировать, больше разговоров на эту тему не было. До меня доходили смутные слухи о ее романе с одним очень известным и уже весьма преклонного возраста режиссером. Правда, поговаривали, что его больше интересуют молодые смазливые актеры, нежели хорошенькие актрисы, так что я не знал, чему верить.

Мы встретились в какомто новомодном кафе неподалеку от Белорусского вокзала. Ольга выглядела, как всегда, ослепительно. На нее обращали внимание, узнавали. Несколько человек подошли с просьбой дать автограф. Она расписывалась с обаятельной улыбкой. Все это длилось довольно долго.

– Почему нельзя было встретиться дома? – спросил я с раздражением, когда наконец закончился этот парад поклонников. Ольга ответила, что у Славика сегодня одноклассники, они вместе готовятся к какомуто экзамену.

– Портвейна для подготовки достаточно закупили?

– Пошляк и циник, – остро отреагировала Ольга, после чего немедленно заявила, что так дальше жить нельзя.

После этого последовали стандартные тексты, где превалировали не естественные для нормальных людей слова, типа «мужлан», «ты меня не понимаешь», «я тонкая натура, а ты не замечаешь этого». Я вслушивался плохо. Меня не покидало ощущение, что она играет какуюто роль со скверно прописанными монологами. Выступать в этой пьесе в роли статиста, подающего реплики, мне претило. Но и долго отмалчиваться я тоже не мог. Мне надоело выслушивать подробности и утомительные детали моего эгоистического характера, равнодушия и толстокожести, я невежливо перебил ее, не дослушав очередного обвинения в свой адрес:

– Надо полагать, ты уже все решила за нас обоих. Так что зачитывай протокол общего собрания нашей семьи. Я тебе доверяю.

– Надеюсь, чтото благородного в тебе осталось, и ты не станешь настаивать на размене квартиры. По крайней мере – пока, – это самое «пока» прозвучало из ее уст весьма многозначительно, хотя и с некоторыми сомнениями в интонации. – Светослав уже большой, он сам решит, видеться ли ему с отцом, а если видеться, то как часто. Что же касается алиментов, то я полагаюсь на твою порядочность или ее подобие.

– Не волнуйся, лишнего я с тебя не возьму, – в этой шутке у меня, с сегодняшнего дня безработного, горечи было больше, чем юмора.

Но Ольге было не до нюансов. Всем своим видом демонстрируя оскорбленную добродетель, она оставила меня в одиночестве, полагая свою миссию завершенной. Не знаю, что испытывают брошенные женами мужчины, я в этот момент думал не о своей будущей жизни и даже не о предстоящем разводе, а о том, сколько у меня останется денег после оплаты счета в этом гнусном кафе, где цены наверняка космические.

Не зная точно, куда направиться, я брел по любимому городу и не узнавал его. На улице Горького по тротуарам пройти было невозможно. Их заполонили торговцы. Они сидели на раскладных туристических стульчиках, на кирпичах, просто на асфальте, подстелив газетку. Здесь продавалось все – наимоднейшие одежда и обувь, подержанные, а то и откровенно изношенные вещи, продукты и бытовая техника. Повсюду шныряли юркие людишки и доверительно шептали в ухо: «Чем интересуетесь?»

Думаю, если бы я сказал, что интересуюсь переносным атомным реактором, мне бы его тотчас нашли. Скорее всего, это был бы поломанный пылесос или швейная машинка, но меня бы уверяли до хрипоты, что именно это и есть всамделишный реактор, глядя мне в глаза таким открытым взглядом, на какой не способен даже кристально честный человек.

Но сейчас меня интересовала моя жизнь, а здесь такой товар не котировался. Впрочем, если я все же задал бы подобный вопрос, мне наверняка, за хорошую оплату, дали пару дельных незаменимых советов.

К вечеру я все же напился. До собственного изумления. То есть изумлялся, как мне удалось на оставшуюся в карманах мелочь нализаться до такой степени. Я как бы наблюдаю со стороны за фантасмагоричным спектаклем, где в главной роли – я сам.

Акт первый. Детская площадка, визгливые мамаши требуют, чтобы пьяная скотина убирался отсюда немедленно.

Акт второй. Пивная, пиво водянистое и безвкусное, какойто добросердечный мужик доливает в мою кружку «чернила» – жуткого цвета плодовоягодное вино. На авансцену – «карета подана» – выезжает чудный автомобиль, где в кузове, по нелепой прихоти создателей, зарешеченное окошко. Незнакомые мужчины, среди них даже одна дама, ведут непринужденную беседу, высказывая соображения по поводу маршрута, которым нас везут.

Дивная мизансцена, просто авторская находка. Я стою в одних трусах перед мильтонами и довольно молодой дамой в белом медицинском халате. Не вынимая изо рта дымящейся сигареты, она требует, чтобы я изобразил «позу Ромберга», то есть вытянул вперед руки, а потом поочередно пальцами дотронулся до кончика носа. Доктор мне нравится. Произношу цинично: