Кабак
Шрифт:
Много лет спустя я както задумался. Почему именно они, ребята из Огоньково, стали притчей во языцех? Почему именно их стали называть «самой опасной российской группировкой»? И думаю, нашел всетаки ответ. Ведь я неплохо их знал, слухам не верил, а верил своим глазам.
При тоталитарной системе все мы ходили строем и никто не высовывался – опасно было. Свобода, как известно, развращает. Почуяв безвластие и анархию, которую пытались выдать за демократию, каждый пошел в свою сторону, считая, что вот онто и есть самый умный, самый сильный, самый достойный или, как теперь говорят, самый крутой. А когда рядом оказывался ктото еще круче, читай – успешнее, это вызывало зависть, частенько перемешанную с яростью. Новое общество развитого бандитизма
Именно в те годы появилось выражение «жить по понятиям». Вроде, ничего плохого. Хотя смотря какие понятия. У моих друзей понятия были четкие. Они сформулировали их фразой: «Чужого не возьмем, свое не отдадим». Они были молоды, честолюбивы, частично сохранили юношескую наивность, верили в свои силы. Они никому ничего не отдавали, не боясь ни натиска, ни должностей; никогда не предавали и не сдавали своих, какие бы посулы ни обещали им за это. Их независимость и сплоченность когото просто раздражала, а у иных вызывала ненависть, стремление покарать непокорных, сделать такими, как все. Но огоньковские упрямо общим правилам не подчинялись, «в стойло» не шли, шеи под чужое ярмо не подставляли. Ребята они были дружные, все, как один, спортивные, страх им был неведом. Одним словом, постоять за себя могли.
*
Поначалу все эти сосновские, волчанские, лебединские и более мелкие хищники просто поражались такой независимости безвестного молодняка. Но уже тогда в их руках были огромные капиталы и они теперь жаждали не просто богатства, этого им казалось мало, они жаждали власти. И в первую очередь – власти над людьми. Покупая на корню окружение «гаранта конституции», который либо теннисной ракеткой размахивал, либо маялся с похмелья, эти «акулы» подкупали прессу, милицию, всех, кого можно было купить. А купить в этой нищей бесправной стране, какой тогда была Россия, можно было почти всех и все. Продажность власти сначала стала необходимым источником сытного существования, возможностью вырваться из нищеты, потом превращалась в образ жизни. Глумливо и кощунственно продажные называли свое вероломство – бизнес, неизменно добавляя, словно их это могло оправдать в собственных глазах: «Ничего личного, только бизнес». Хотя вряд ли. Ни в каком оправдании они, развращенные деньгами и безнаказанностью, не нуждались.
Охочие до сенсаций – сенсации, чем невероятнее, тем лучше, оплачивались дороже – журналисты раздували изо всех сил кадило своих страшилок. И если в стране совершались какието громкие преступления, то их немедленно приписывали «огоньковским». Милицейские сообразили быстро, да им, судя по всему, и настойчиво подсказали, что очень удобно сделать непокорных крайними. В стране, где убивали и грабили прямо на улицах, где люди по вечерам стали бояться выглянуть из дому, так славно было найти виноватых, наказать примерно, да так, чтобы все узнали – мы нашли исчадие зла. И заточили в узилище. Вот их и заточили.
*
Сергей Михеев, Виктор Аверьянов, еще несколько их друзей и партнеров по бизнесу оказались в «Бутырке», знаменитой и одной из самых старых российских тюрем, в подвале которой еще Емельку Пугачева Екатерина II велела на цепь посадить. Газеты и телевидение в «праведном гневе» взахлеб рассказывали о «злодействах» огоньковских, хвалили доблестную милицию, выражали надежду, что вот теперьто с преступностью будет покончено раз и навсегда. Этот миф на долгие годы стал прочным и незыблемым, как народный эпос. Верят же до сих пор на Руси и с упоением детям рассказывают про коверсамолет, БабуЯгу, Змея Горыныча; с любовью повествуют про Иванушкудурачка, приписывая ему всякие добродетели, до которых ни один дурак бы не додумался. Народ вообще в любую гадость и мерзость верит куда охотнее, чем во чтото доброе. Так уж этот народ устроен. Ведь написали в годы сталинских репрессий пять миллионов доносов. Их что, Сталин на Берию писал, или Калинин на Ежова? Их написал народ, те
В «Бутырке» ребятам не понравилось. Со времен императрицы Екатерины в ней мало что поменялось. Те же сырые стены, смрад, вонь, теснота. Воры, мошенники, преступники всех мастей, а среди них – безвинно здесь оказавшиеся, все перемешались в камерах, переполненных до такого предела, вернее, беспредела, что ночью, спящие на нарах десятками люди, на другой бок могли перевернуться только все вместе, по команде. Стычки среди этого разношерстного люда были неизбежны. После нескольких «наездов» даже самые отпетые обитатели «Бутырки» поняли, что с огоньковскими лучше не связываться. Они сумели постоять за себя и здесь.
Отвлекали от всей окружающей гадости книги. Читали запоем, все, что могла предложить тюремная библиотека – от корки до корки, словно возвращая себя к жизни вне этих опостылевших стен и решеток.
На допросы вызывали редко, допрашивали лениво, торопиться было некуда. Преступлений в Москве ежедневно совершалось столько, что ни следствие, ни суды не в состоянии были их разгрести. Так прошло почти два года, два томительных года той самой бесценной и прекрасной жизни, когда молодых, энергичных парней, полных планов, идей, проектов, не объясняя причин, оторвали от друзей, родителей, любимых.
Точно так же, ничего не объясняя и, разумеется, не извинившись, их вывели за ворота тюрьмы. Прокуратура закрыла «дело» – «за отсутствием преступления». Даже не отсутствием состава, а отсутствием самого преступления. Иными словами, так и не нашлось ни одного преступления, которое церберы хотя и примеривали усердно, так и не смогли на них напялить. Враз замолчали продажные писаки. А о чем, собственно, теперь говорить? Раз не огоньковские, значит – никто.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Эта женщина приходит к нам по крайней мере раз в неделю, всегда в компании трехчетырех молодых мужчин. На вид ей – хорошо за сорок. Пышнотелая, в неизменно открытых платьях, вызывающе ярко накрашенная. Со своими спутниками ведет себя развязно, но властно. Командует этими неизменно покорными мальчишками, как хочет. Счет оплачивает всегда сама. В конце вечера обязательно преподносит «сюрприз». Когда она визжит истошно и противно: «Безобразие! Вызовите директора!», мы воспринимаем ее клич как звонок в театре, возвещающий о начале спектакля. Подходит администратор. «Хозяйка», так прозвали эту мадам наши официанты, протягивает тарелку. На дне непременно находится кусочек стекла, маленький шурупчик, либо еще какой иной посторонний предмет. Некоторое время наша «дорогая гостья» наигранно возмущается (актриса она никудышняя), потом успокаивается.
– Ладно, на этот раз я вас прощаю, но вы мне должны предоставить скидку, в порядке компенсации.
Администратор терпеливо объясняет, что ей, как постоянной гостье, скидка уже предоставлена.
– Ах, да, – вспоминает «хозяйка». – Ну, хорошо, тогда мне, от заведения, полагается угощение – бокал хорошего вина.
При этом она жеманно поводит плечиком, размером с подушку, и кокетливо, как ей кажется, улыбается. В итоге соглашается на бокал кофе латте. Приносим, чтобы не связываться. Ее фокусы нам давно уже известны и порядком надоели, но приходит она постоянно, заказывает обильно, счета всегда немалые, так что терпим.
Но однажды она, что называется, нарвалась на нашего нового директора. Он преспокойно выслушал ее крики и претензии, потом так же спокойно заявил:
– Все, что вы нам демонстрируете в вашей тарелке, вы приносите с собой. Так что не надо скандалов. Ведите себя достойно, вы в приличном заведении. Еще один такой инцидент, и мы перестанем вас сюда пускать. Это не все. О ваших проделках сообщим в вышестоящую организацию. Оно вам надо?
Больше инцидентов с «хозяйкой» не возникало. Я спросил у директора: