Кабинет фей

д’Онуа Мари-Катрин

— Как же, как же, давно ее знаю, — отвечала Маготина, — это в день ее рождения меня так оскорбили, что я этого никогда не забуду.

— Увы, сударыня! — вздохнула тогда королева. — Сдается мне, что вы уже достаточно со мной поквитались, ибо дар уродства, коим вы сполна наделили меня, давно бы удовлетворил любого, кто не так мстителен, как вы.

— Эк ведь она рассуждает, — сказала фея, — ну прямо доктор новоявленный. Что ж, вот вам и первая работа — обучите моих муравьев философии; приготовьтесь каждый день давать им уроки.

— Как же я сумею, сударыня, — горестно воскликнула королева, — ведь я совсем не знаю философии, да и знай я ее —

разве можно научить ей муравьев?

— Нет, взгляните только на эту разумницу! — рассмеялась Маготина. — Что ж, ваше величество, не хотите учить философии — ну и не надо; но уж тогда, как ни возражайте, а придется вам самой явить миру пример невиданного терпения.

Тут принесли железные башмаки, такие узкие, что в них влезала лишь половина ее ноги; их надели несчастной королеве, которой только и осталось что страдать и рыдать.

— Ах да! Еще, — промолвила тут Маготина, — вот вам веретено и паутина, спрядите из нее нити, тонкие, как ваши волосы, и даю я вам на это только два часа.

— Я никогда не пряла, сударыня, — отвечала королева, — но, хоть это и кажется невозможным, постараюсь сделать, что вы приказали.

Ее тут же провели вглубь весьма сумрачной пещеры, а вход завалили большим камнем, оставив ей краюху заплесневелого хлеба да кувшин с водой.

Пытаясь прясть эту мерзкую паутину, она много раз роняла наземь тяжелое веретено, но терпеливо подымала его и начинала работу заново, однако все было тщетно. «Теперь я в полной мере познала, что такое скорбь, — говорила она себе, — вот я в руках у безжалостной Маготины, коей мало было лишить меня красоты моей, — теперь она думает, как меня совсем со свету сжить». Тут королева заплакала, вспомнив совсем еще недавнюю счастливую жизнь в Королевстве Болванчиков и, бросив пряжу на землю, вскричала:

— Приди же, Маготина, и сделай что хочешь, — не могу я свершить невозможного.

Вдруг она услышала голос, говоривший так:

— Ах, королева! Скольких же слез стоили вам ваши нескромность и любопытство; однако же невыносимо видеть страдания того, кого любишь. Есть у меня добрый друг, о котором я вам еще не рассказывал. Это фея по имени Заступница, надеюсь, она сможет помочь вам.

Тут послышались три удара (а между тем она никого не видела), и вся ее пряжа оказалась спрядена и расчесана. Когда же прошло два часа, Маготина, уже полная злобного задора, велела отвалить камень у входа в пещеру и вошла с большой свитой из марионеток.

— Посмотрим, — сказала она, — чего тут наработала лентяйка, не умеющая ни шить, ни прясть.

— Сударыня, — отвечала королева, — я и впрямь не умела прясть, да пришлось научиться.

Маготина же, повертев в руках катушку нитей паутины, промолвила:

— Да вы и верно большая искусница, так что досадно было бы ничем вас не занять. Сплетите из этих нитей такую крепкую сеть, чтобы ловить ею лосося.

— Помилосердствуйте! — воскликнула королева. — Такая нить и мух-то вряд ли выдержит!

— Слишком много рассуждаете, милая, — отрезала Маготина, — это вам не поможет. — С такими словами она вышла из пещеры, велев снова привалить большой камень и предупредив Дурнушку, что если через два часа сети не будут сплетены, то она пропала.

— Ах, фея Заступница, — сказала тогда королева, — если и вправду тронули вас мои бедствия, не откажите мне в вашей помощи! — И сети тотчас же сплелись. Дурнушка, вне себя от удивления, благодарила в сердце своем эту милостивую фею, сделавшую ей столько добра, и с удовольствием думала, что такого прекрасного

друга ей не мог прислать никто, кроме ее мужа.

— Увы, Зеленый Змей, — сказала она, — вы слишком добры, если еще любите меня после всего зла, что я вам сделала!

Ответа не было; зато вошла Маготина и немало удивилась, увидев искусно сплетенные сети; это не могло быть простым делом человеческих рук.

— Как! И вам достанет нахальства утверждать, что вы сами сплели эти сети?

— При вашем дворе у меня нет друзей, — отвечала ей королева, — и меня хорошо заперли, так что вряд ли кто и поговорить бы со мной мог без вашего позволения.

— Ну, раз вы такая ловкая да искусная, то должны пригодиться мне в моем королевстве.

Она тут же приказала всем марионеткам готовить корабли и отплывать, королеву же велела приковать толстой железной цепью, чтобы та в отчаянии не бросилась в море. И вот несчастная принцесса всю ночь оплакивала свою горькую долю, как вдруг в свете звезд увидела Зеленого Змея, который бесшумно подплывал к кораблю.

— Я все боюсь испугать вас, — сказал он ей, — ведь, даже и не заслужив ни любви, ни почтения, вы все же мне бесконечно дороги!

— Сможете ли вы простить мое неуместное любопытство, — спросила она, — и могу ли я сказать, не огорчив вас:

То вы ли, милый Змей, то вы ли, мой супруг, Того ли вижу я, по ком я все вздыхала? Вас вижу ль наконец, о мой желанный друг? О, небо! Как же я страдала! Страдала я, увы, Когда исчезли вы!

Змей отвечал ей следующими стихами:

Чем только боль разлуки Сердец влюбленных ни гнетет, В краю, где страх живет, Где боги-мстители готовят людям муки, Никто страданья горше не найдет, Чем только боль разлуки.

Многие феи позволяют себе иной раз соснуть; но не такова была Маготина — желание творить зло заставляло ее бодрствовать непрерывно, и вот она явилась и тут, подобно фурии.

— Эге! Эге! Да вы тут рифмуете! Жалуетесь, стало быть, на свою долю в высокопарных виршах? И то сказать, мне это очень кстати. Моя лучшая подруга Прозерпина [216] как раз просила меня прислать ей какого-нибудь поэта — не то, чтобы ей их не хватало, да вот хочется еще. Итак, Зеленый Змей, в довершение вашего испытания, приказываю вам отправиться в обитель мрака и передать от меня привет милой Прозерпине.

216

Прозерпина — в древнеримской мифологии богиня подземного царства, тождественна Персефоне-Коре в древнегреческой. Дочь Зевса (Юпитера) из Деметры (Цереры). С согласия отца, была похищена царем преисподней Аидом (Плутоном). Из-за скорби по дочери богиня плодородия Деметра перестала посылать урожай, тогда, по договору Зевса с Аидом, Прозерпина-Персефона стала две трети года проводить с матерью на Олимпе, а треть (зимние месяцы) — с мужем, в преисподней.