Кадеты, гардемарины, юнкера. Мемуары воспитанников военных училищ XIX века
Шрифт:
Он ни слова не произнес и молча, весь красный, удалился. Мы были глубоко возмущены и потрясены такой расправой с взрослым, выпускным кадетом за несколько месяцев до его производства в офицеры.
Само собой, подобные действия становились непреодолимой преградой в сердечных отношениях между кадетами и такими начальниками. Лихонина кадеты не любили — за бессердечность. Он без всякого сожаления или участия исключал из корпуса тем или другим путем кадет ленивых, строптивых и характерных. Все это знали, исправительные меры были разные наказания и затем удаление из заведения. В нужды кадет он не входил. Зато все наружное было в отличном порядке, а воспитательная среда были сами кадеты
В 1858 году по окончании экзаменов я был переведен в 3-й специальный класс и произведен в старшие унтер-офицеры с шевроном на левом рукаве. Товарищи были произведены в офицеры, а мы в числе восемнадцати оставлены в 3-м специальном классе. Скучно было оставаться, но иначе нельзя было попасть в гвардию. Мы пошли в лагерь.
Лагерь был необыкновенно трудный. Независимо от наших домашних и отрядных учений мы принимали участие в ночных маневрах обложения, осадных работах и штурме крепости, которые производил великий князь Николай Николаевич в саперном лагере. Кроме того, 3-й специальный класс усиленно занимался глазомерной съемкой <…>.
Ночные маневры очень занимали кадет. Несмотря на утомление, мы с удовольствием принимали в них участие, тем более, что все в них было необычное; а кроме того, будучи с достаточной подготовкой в фортификации, мы, кадеты старших классов, интересовались самым ходом работ. Возвращаясь на заре в лагерь, случалось засыпать на ходу.
Наконец, мы участвовали в традиционном «золотом разводе», который давался от кадетских корпусов, причем 1-й корпус вступал в дворцовый караул и занимал посты.
Боже, сколько требовалось сноровок, чтобы сдать этот развод. Это было целое специальное знание, и мы проделывали множество репетиций. Окончание каждой команды должно было совпадать с известным углом или окном дворца, один лишний шаг, и стройность нарушалась.
Затем затруднение находилось во множестве действующих лиц, так как после развода вступление в караул и смена часовых производились в присутствие государя императора. Ошибись кто-либо в команде или исполнении, и уже не то… чистота должна была быть во всем. А это достигалось лишь твердым знанием.
По окончании развода мы вступили в караул, и часа через два нас сменили, а на память мы получили высочайшую награду по рублю. <…>
Лагерь закончился большим маневром <…>, и мы были отпущены по домам до 1 сентября. <…> Наступил последний год моего пребывания в корпусе.
Курс 3-го специального класса состоял из нескольких добавочных предметов, в зависимости от избранного отделения. Я пошел по отделению Генерального штаба и должен был в течение зимы сдать четыре сочинения на следующие темы: по истории — «Борьба императора Генриха IV с папой Григорием VII»; по законоведению — «Историческое развитие законодательной власти в России»; по военной истории — «Трехдневный бой под Красным <в 1812 году>»; по литературе — «Влияние Буало на литературу европейских народов». Я выписываю эти громкие темы, чтобы показать, куда могут заноситься педагоги. <…>
Хотя темы в 3 специальном классе, бесспорно, были несообразны с познаниями кадет и слишком обширны, но нельзя сказать, чтобы от них не было пользы. Они заставляли трудиться, много читать, усиленно работать головой и приучали к письменной работе. <…>
Не могу не вспомнить с благодарностью корпус. Учебная часть была поставлена Константином Александровичем Линдером превосходно. Нашими преподавателями в специальных классах были большей частью выдающиеся ученые и деятели, у которых нельзя было не увлекаться читаемым ими предметом. <…> Приходилось много трудиться, но в особенности большое напряжение потребовали выпускные экзамены. Всех предметов было 18.
По окончании домашних экзаменов производились публичные испытания, причем к нам в корпус приезжали выпускные из всех военно-учебных заведений. В рекреационных залах заседала комиссия из всех наставников, наблюдателей, членов Ученого комитета военно-учебных заведений, родителей, родственников и посторонних лиц. <…>
Основанием служили баллы домашних экзаменов, так как на публичных вызывали только по несколько человек из заведения, но неудовлетворительная отметка на публичном экзамене могла все испортить.
В особенности свирепствовал на этих экзаменах знаменитый математик Остроградский. Ему ничего не стоило поставить неудовлетворительную отметку, и если он приходил в дурном расположении духа, то резал кадет немилосердно.
Меня вызвали по механике, и мне пришлось вычислять на доске «работу силы пара». Это длиннейшая выкладка на всю доску. Я ее проделал и повернулся к экзаменаторам. Наискось сидел Остроградский.
«У вас результат получился с отрицательным знаком, — обратился он ко мне, — проверьте».
Я посмотрел, нашел ошибку и исправил, чем показал, что делал выкладку сознательно.
Остроградский <…> ничего не промолвил. Так я выскочил, а попадись на математику — думаю, что провалился бы, потому что задачи давал Остроградский на бумаге и ужасно замысловатые, так что редко кто их решал. Вызвали меня и из других предметов, все сходило хорошо. <…> К последнему экзамену из фортификации я даже не посмотрел чертежей; на меня нашла какая-то апатия от постоянного нервного возбуждения в продолжение двух месяцев. Меня не вызвали, и экзаменационная страда кончилась. <…>
15 июня 1859 года я был произведен в лейб-гвардии Уланский полк корнетом.
Воспоминания Д. А. Скалона// Русская старина. 1907. Т. 132. № 11. С. 79–81; 1908. Т. 133. С. 692–70; Т. 134. № 4. С. 185–195.
Н. Н. Фирсов
Новички (отрывки из воспоминаний)
Михайловское артиллерийское училище. 1853–1858 годы
Новикамиили новичками назывались в военно-учебных заведениях прошлого <XIX> века воспитанники последнего годового приема; старичкамиже — воспитанники, поступившие по крайней мере годом ранее. Приставанье, то есть разнообразное, более или менее унизительное и тягостное помыкание новичками со стороны «старичков», существовало почти во всех заведениях. Из петербургских особенно славились по этой части Михайловское артиллерийское училище, Николаевское инженерное училище и Школа гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, в которые мальчики поступали возрастом старше (не моложе 14 лет), чем в кадетские корпуса. Мои воспоминания относятся почти исключительно до Артиллерийского училища, в котором я сам воспитывался в 1850-х годах, а мой отец — в 1830-х.