Кадеты, гардемарины, юнкера. Мемуары воспитанников военных училищ XIX века
Шрифт:
В этот раз уже никто не готовился к торжественному облачению в офицерскую форму, и выпущенные, даже не снабженные против обыкновения приказами о их производстве, поспешили на пароход, а по прибытии в Петербург разъехались по домам, не условившись сойтись вечером где-нибудь на островах, как это в прежние годы делалось вновь произведенными.
Облекшись в городской квартире в офицерскую форму, я уехал на дачу, где и проводил время до явки в полк…
Н.Д. Производство в офицеры в 1858 году // Русская старина. 1909. Т. 139. № 9. С. 553–556.
С. фон Дерфельден
Из «Воспоминаний старого кадета»
Михайловский Воронежский кадетский корпус. Вторая половина 1850-х — начало 1860-х годов
Был конец лета 1855 года, по грунтовой дороге из Тамбова в Воронеж тянулся обоз, или транспорт, в числе нескольких десятков повозок. В передней сидел офицер в сюртуке военно-учебных заведений, а из-под циновок выглядывали веселые и любопытные личики кадет самого маленького возраста — детского. В одной из повозок помещались врач и фельдшер. Это везли из малолетнего Тамбовского корпуса партию кадет для поступления в Воронежский кадетский корпус.
Ехали тихо. Делали привалы для ночлегов, заранее намеченных по маршруту; но делали частые остановки и днем для обеда, чаепития и чтобы дать отдохнуть от жары лошадям. Офицер был очевидно доволен своей командировкой и к тому же, как и сопровождавший транспорт доктор, был любитель природы. Поэтому он почти не пропускал по дороге ни одного тенистого, укромного места, изобиловавшего водой, чтобы не устроить привала с неизбежным чаепитием и закуской. Кадетики были в восторге от каждой остановки. Веселой шумной гурьбой высыпали из кибиток, затевали игры и прыгали от удовольствия. В одной кибитке помещалось четыре мальчика, и по свойству детей каждый в своем уголке устраивался по-домашнему.
В мешочках из рогожи, устроенных в уголках повозок, помещалось все походное хозяйство кадетика. Там были булки, бублики, купленные по пути на сельском базаре, конфекты, припасенные еще в Тамбове, и там же прятались и детские игрушки.
Некоторые из кадет оказались обладателями какой-нибудь галки, голубя, щенка-дворняжки и даже котенка, неведомыми способами приобретенного в пути. Весь этот живой инвентарь растеривался, конечно, по пути, но появлялись новые экземпляры.
На ночлегах кадет помещали в обширном сарае; расстилали солому или сено, накрывали кошмами и укладывали детей. Случалось до обеда остановиться около села в какой-нибудь роще. Солдаты вытаскивали из задних повозок медные котлы, разводили костры, варили борщ, кашу, к которой офицеры покупали в ближайшем селе молока, и устраивался импровизированный пикник. Такое путешествие очень нравилось детям.
В Тамбовском корпусе, как малолетнем, дисциплина не очень строго поддерживалась, а теперь, в этой поездке, которая как для кадет, так и сопровождавшего их начальства казалась увеселительной, — кадет совсем не донимали строгими требованиями. Поэтому они рады были тому, что путешествие тянется долго, и искренно желали его продлить.
Однако же стали поговаривать, что до Воронежа уже недалеко. Вдали показались церкви и колокольни большого города; въехали в предместье. Потянулись сначала немощеные, пыльные улицы. Сильно пахло яблоками и всюду, где только было возможно, были навалены груды фруктов. Затем пошли лучшие, мощеные улицы с разными вывесками; всюду шел усиленный ремонт зданий; каменщики и штукатуры были видны чуть не на каждом доме и сопровождали свою работу звонкими песнями. Показался широкий плац, окруженный аллеей, обсаженный деревьями, и кадеты увидали огромное желтое здание Михайловского Воронежского кадетского корпуса, в стенах которого им предстояло прожить несколько лет.
Оказалось, что воронежские кадеты еще не возвратились из лагеря, и в залах, спальнях и коридорах корпусного здания царила полная пустота. Всюду пахло свежей краской после только что оконченного ремонта. В пустых комнатах гулко раздавалось каждое сказанное слово и шаги вновь прибывших детей. Их поместили в младшую роту и стали ожидать прихода батальона из лагеря.
Через несколько дней в послеобеденное время раздались звуки барабанов и рожков, и на кадетский плац перед зданием корпуса вступил батальон кадет со знаменем, в полной походной форме, то есть в касках без султанов, в ранцах и с ружьями. Прибывших из Тамбова кадет поразила и заинтересовала эта военная обстановка, так как в малолетнем Тамбовском корпусе таковой не было, кадеты ходили только в фуражках и даже не имели тесаков. С истинным любопытством смотрели они во время молебствия по случаю благополучного возвращения из лагеря на всю торжественную обстановку молебна и на относ знамен в квартиру директора корпуса.
Воронежцы узнали, конечно, о прибытии тамбовцев, и явилось много желающих посмотреть на вновь прибывших. Старшие роты производили свой осмотр, с олимпийским величием посматривая на тамбовцев. Младшая же рота, куда поступили новички, принялась за обычную дрессировку, то есть за всякие поддразнивания, задирания, а часто и обиды. Мальчики все это терпели и ежились.
На другой день рота была выстроена в зале, и собрались все ротные офицеры.
По тем приемам, с которыми ротный командир и офицеры выстраивали и ровняли роту, прибывшие из Тамбова кадеты сразу смекнули, что они должны забыть снисходительное отношение к ним бывших их тамбовских воспитателей и что наступило время настоящей муштровки. Когда рота была готова, прибыл директор корпуса генерал Винтулов. Это был пожилой генерал, сутуловатый, с коротко остриженными волосами на голове, на которой только оставлен был небольшой хохол и височки, энергично зачесанные кверху. Генерал был совсем седой. Подстриженные седые усы торчали над верхней губой очень крупного рта. Над мрачными глазами светились густые седые брови. От всей наружности директора веяло суровостью и холодом. Поздоровавшись с ротой, он приказал новобранцам выступить из фронта вперед и обратился к ним со следующими словами: «Ну-с, вы должны забыть все порядки Тамбовского корпуса. Помните, что вы теперь не дети, а кадеты и что от вас будут требовать прилежания в науках и безупречного поведения. Я шутить не люблю! За всякую провинность я строго наказываю. За леность и дурное поведение у нас секут-с, если увещевания не помогают. Прошу это зарубить у себя на носу!»
Все это было сказано строго, внушительно, причем говоривший иногда грозил пальцем. Винтулов был, очевидно, глубоко убежденным сторонником пользы телесного наказания. Он применял его не только за леность и дурное поведение, но и в тех случаях, когда этого уж никак нельзя было ожидать… Был такой случай. Директор пожелал щегольнуть перед городскими властями и знакомыми игрой кадет на сцене и устроил кадетский спектакль под личным своим руководством. Приготовлена была пьеса «Воздушные замки» — какой-то водевиль с пением, и наконец двое кадет должны были протанцевать русскую пляску. Для этой пляски выбрал директор очень хорошенького кадета, и все шло благополучно до самого кануна спектакля. Накануне же спектакля к генеральной репетиции принесли приготовленный для русской пляски костюм, и вдруг С. заявил, что ни за что не наденет женского сарафана… Никакие увещевания не действовали. Наконец, доложили генералу об этом неожиданном казусе.
«Выпороть!» — приказал директор.
Бедную русскую красавицу высекли, и на другой день она в красивом сарафане отплясывала свой танец; но, несмотря на белила и румяна, все ясно замечали на ее голубых глазах обильные слезы…
Но надо отдать справедливость Винтулову: он очень заботился о том, чтобы дети были и одеты хорошо, и сытно накормлены. Редкий день не проходил без того, чтобы Винтулов не посетил столовую кадет во время обеда и ужина. Он обязательно пробовал пищу и требовал от эконома безупречной чистоты в ее приготовлении. Страшная головомойка ожидала эконома каждый раз, когда директор оставался чем-нибудь недоволен. Не обходилось и без курьезов. Однажды вышел такой случай: пришел в столовую Винтулов в то время, когда кадетам подавали гречневую кашу. Внимательно разглядывая одну из мисок, директор вдруг увидел сваренного черного таракана. Извлекши его из каши и держа двумя пальцами, генерал позвал эконома.
Предвидя беду, эконом мелкой рысцой подбежал к генералу и вытянулся.
«Это что?» — мрачно спросил генерал, держа перед носом эконома злосчастного таракана.
«Надо полагать, что в кашу нечаянно попал изюм, ваше превосходительство».
«Изюм?»
«Так точно, ваше превосходительство».
«Ешь!» — тихо и спокойно проговорил генерал.
И бедный эконом покорно проглотил таракана.
«Изюм?» — продолжал невозмутимо допрашивать директор, не сводя своего взгляда с эконома.