Кадеты, гардемарины, юнкера. Мемуары воспитанников военных училищ XIX века
Шрифт:
Многие из кадет жили театральной жизнью; всецело отдаваясь ей, они пристрастились и к театру, и к актерам, доставлявшим массу наслаждения своей чудной игрой.
И вдруг, собранные в военное училище, переименованные в юнкеров, они лишились возможности доставлять себе это приятное и поистине полезное удовольствие; отпуски со двора стали разрешаться ежедневно, но возвращаться в стены училища было обязательно к 9 часам вечера. Никак не попадешь в театр.
Так юные театралы томились целых 8 месяцев — с конца августа 1863 до начала мая 1864 года.
В начале мая, когда начались годовые экзамены — в старшем выпускные, в младшем переходные, — совершенно неожиданно последовало высочайшее
Старший класс возликовал, а младший — повесил нос; в сущности, ему оставили то, к чему он уже и приготовлялся, то есть держание экзамена; но как же: старшие товарищи освобождены, а мы нет — выходило, как будто бы нас чего-то лишили, у нас что-то отняли.
Время пребывания воспитанников старшего класса в здании училища до дня производства, разумеется, должно было обусловить некоторые поблажки со стороны начальства для них, как для юнкеров, которые готовились не сегодня-завтра надеть офицерские эполеты.
Пошла разборка вакансий, а затем начались заказы мундиров; заблестели в стенах училища, рядом со скромными пехотными, артиллерийскими и саперными мундирами, гусарские ментики и доломаны, а также уланские мундиры с белыми, синими, красными, желтыми отворотами, зазвенели шпоры, юнкера выпускного класса получили дозволение безвозвратно отлучаться из училища во всякое время и возвращаться в роты, когда им заблагорассудится.
Юнкерам же младшего класса оставалось с грустью продолжать <…> набираться знаний; но молодость брала свое: мы сетовали на то, что наших старших товарищей освободили, а нас оставили томиться за книжкой.
С течением времени, в этот период радостей старшего класса, и юнкера младшего получили некоторое облегчение: разрешено было и им возвращаться в училище не в 9 часов вечера, а по окончании спектаклей в театрах; сделано это было не так, что юнкера, мимо воли начальства, понемногу завоевали себе свободу в этом отношении; нет, не такое было начальство: наш незабвенный начальник училища инженер генерал-майор Борис Антонович Шванебах был слишком определенный человек: он увидел, что волна упоения старшего класса не может не отразиться на настроении младшего, а потому, очень скоро сообразив все, он объявил нам эту льготу во всеуслышанье: ходите в театры наравне со своими старшими товарищами, но не забывайте ни на минуту об артиллерии, фортификации, тактике и проч.; не жертвуйте науками театру, театр от вас не уйдет, а моменты приобретения знаний можете упустить; кроме того, понижение переводных баллов может сильно отразиться на будущности.
Мы и умудрялись, повышая средние отметки на экзаменах, не выходить, что называется, из театра — в такой мере раньше недоставало нам этого удовольствия.
Кончились наши экзамены, разъехались произведенные в офицеры старшие товарищи <…>. Младший класс сделался старшим; в младший наехали снова юнкера из кадет <…> Вновь образовавшийся батальон училища отвели в лагерь на Ходынское поле и запрягли в муштру; опять пришлось забыть о театрах и о прочих развлечениях.
Однако Б. А. Шванебах не забыл того, что юнкера сумели пользоваться театрами и в то же время сдавали экзамены нисколько не слабее; он с нового учебного 1864/5 года разрешил возвращаться из отпусков после окончания спектаклей; сам он любил театр, посещал его частенько и, бывало, посматривает из первого ряда кресел на верх, как его питомцы чинно ведут себя «в райке».
«Любуюсь вами, — говорил он не раз, — тихо, смирно себе сидите и предаетесь удовольствию; да и то сказать, положительно в зрелый возраст вы входите, уже не маленькие вы для того, чтобы легкомысленно манкировать наукой в ущерб удовольствиям».
Наступил 1865 год; быстро прошли первые месяцы; с нетерпением ожидали юнкера старшего класса начала мая — времени экзаменов; они были наивно уверены в том, что и их труды поощрятся высочайшим повелением о производстве в офицеры без экзаменов.
Не тут-то было, — все экзамены до малейшей подробности были с нас строго взяты; только по окончании усидчивого труда, а затем тяжелого лагерного сбора на Ходынке мы получили разрешение в конце июля разобрать вакансии по полкам; лишь в августе 7-го числа состоялось производство…
А. Е. К. Ошибки короля Лира (Из воспоминаний о Москве) // Русская старина. 1908. Т. 134. № 5. С. 376–380.
Г. П. Миллер
Из «Воспоминаний пажа»
Пажеский корпус. 1871–1873 годы
…Время, которое я провел в корпусе, оставило во мне навсегда самые благодарные воспоминания. Во главе корпуса стоял тогда всеми любимый и уважаемый директор генерал-майор Д. Х. Бушен. К сожалению, при мне он был всего лишь год, когда неумолимая смерть лишила нас нашего любимого начальника и, так сказать, второго отца. Надо пояснить, что всего Бушен управлял корпусом пятнадцать лет, но я поступил прямо в старшие классы, почему мне и довелось всего один год провести под его начальством. Но и этот год оставил в моей памяти симпатичный портрет Бушена. Держал он себя чрезвычайно просто, вне строя не требовал титулования и близко входил в нужды каждого пажа; что бы ни случилось, всякий смело шел к нему и всегда находил в нем справедливую помощь, беспристрастный суд и отеческое отношение к молодости. Придет, бывало, на лекцию в класс, сядет где-нибудь на задней скамейке и слушает ответы пажей, не вмешиваясь и не предлагая вопросов; памятью он обладал поистине удивительною, поэтому немудрено, что и вечером зайдет в тот же класс, где побывал утром, и тут же начинались дебаты и споры по поводу прослушанного утром. Как теперь вижу его, окруженного пажами, разговаривающего с ними по поводу утренних ответов или сообщающего им какую-нибудь новость в области знаний так увлекательно, с таким жаром, что нельзя было его не слушать. Словом сказать, Бушен и пажи было нечто неразрывное целое. <…>
В мое время контингент пажей состоял из детей лиц высокопоставленных и богатых и из детей, отцы которых почему-либо имели право на определение сыновей в Пажеский корпус. В том и в другом случае поступление в корпус было обставлено большими трудностями, преодолеть которые удавалось лишь при помощи связей. Бывали и случайные определения в Пажеский корпус по особой высочайшей милости. Так, например, лично я был определен в корпус по особому случаю, именно: родной дядя мой со стороны матери был первым убитым в Севастопольскую кампанию <1853–1855 годы> офицером. <…>
Надо сказать, что император Николай Павлович с большим разбором давал звание пажа; поэтому такая царская милость ценилась особенно дорого. Обыкновенно же назначение в Пажеский корпус совершалось следующим образом. Лицо, имевшее право определить детей в этот корпус, должно было подать на высочайшее имя прошение. Собирались тщательнейшие справки о происхождении и заслугах просителя, и по докладе государю, при благоприятном исходе, сын просителя зачислялся кандидатом Пажеского корпуса, что, однако, не освобождало его от вступительного экзамена. Пожалование же прямо в пажи к высочайшему двору было очень редко и обеспечивало ребенку воспитание на казенный счет. Если почему-нибудь паж высочайшего двора не поступал в Пажеский корпус, а избирал другое учебное заведение, то и в этом последнем он воспитывался на счет Его Величества.