Кадеты, гардемарины, юнкера. Мемуары воспитанников военных училищ XIX века
Шрифт:
В нашем училище, как и в прочих заведениях, существовал, словно освященный временем и обычаем, кодекс прав (или, вернее, бесправия) новичков. Кодексы эти отличались между собой некоторыми подробностями, но в основании всех лежали элементы крепостного права, первообраза «новичества».
В училище принимались исключительно дети дворян. Все они росли на крепостном праве, все привыкли к крепостным услугам и забавам. В применении кодекса господствовали: право сильного, безапелляционный произвол «старичков», а иногда ничем не оправдываемая безнаказанная жестокость.
Приставание к новичкам многими (в том числе и начальством того времени) оправдывалось тем, что оно приучает юношу, готовящегося к военной службе, переносить разные невзгоды, закаляться и дисциплинирует. Этот мотив породил даже слово закал.Так любили величаться юнкера-«старички», выработавшие в себе спартанские, или — как было в моде называть при нас — «запорожские», «казацкие», суровые привычки и «ничего не боящиеся», начиная с наказаний начальством. <…>
Правда, поступая туда, мы имели несколько преувеличенное представление о жестокости «старичков», ибо многие рассказы, слышанные нами, относились до времен прошедших. Я знал, например, от моего отца <…> и от его товарищей, что в их время одна из обычных забав «старичков» заключалась в следующем. Положат новичка между двумя тюфяками, плотно увяжут веревками, так, однако, чтобы он мог дышать, и вывешивают его из окна третьего этажа: то опустят до земли, то подтянут кверху. Иногда это упражнение варьировалось. Вместо тюфяков новичка плотно запихивали, прижав колени к груди, в прочный дубовый табурет и подвешивали в табурете между небом и землей <…>. Это и многое другое я слышал еще в детстве. Но к моему времени такие проказы уже вывелись, и вообще жестокость новичества постепенно ослабевала с течением времени, как ослабевал первообраз его — крепостничество. <…> Юнкера-«старички» <…> были юноши лет 16–17, много 18. Разница лет с вновь поступающими небольшая, но в том возрасте вообще внушительная. <…> Вообще, все власти относились к новичкам гораздо требовательнее, чем к остальным воспитанникам. <…>
Основные обязанности новичка были довольно определенны. Исправнейшее выполнение внешних дисциплинарных требований официального, казенногоустава. Новички должны были и утром вставать, и вечером ложиться спать в определенное время по повестке. Первыми выходить в сборную залу и становиться в ряды при повестке к столу, классам, ученью и проч., идти всюду строем, хотя бы масса «старичков» валила врассыпную. Внеклассное время все юнкера жили постоянно в спальнях, называемых «камерами»: днем валялись на койках, спали после обеда в изрядном количестве, иногда в одном нижнем белье, приготовляли уроки, устраивали разные забавы; курили в трубу или в камины умывальных комнат. Новичкам же такие вольности строго воспрещались. Кроме того, они обязаны были с раннего утра до позднего вечера охранять «старичков», чтобы последние не были застигнуты врасплох начальством.
Охранение выполнялось системой часовых. <…> Места для часовых были избраны едва ли не с самого основания училища и располагались в разных закоулках, так что когда появится дежурный офицер из своей комнаты или из внешних зал, когда приближается высшая начальственная особа, то аванпостный часовой снимается с своего места с особым звуком, ссыканьем,обегает свой район, предупреждает об опасности. Следующий часовой подхватывает и бежит по своему району. В две-три минуты бывали оповещены самые отдаленные камеры, и все беспорядки по возможности сокрыты. <…> Главный же долг всякого новичка заключался в повиновении всякому «старичку», причем, однако, старички высших классов имели наибольшие права на произвол. <…>
Места для спанья новичкам отводились самим начальством наименее удобные — койки на угловых и проходных пунктах: кто идет, тот щипнет. Иногда после полуночи старички, которым не спалось, бродя по спальням, мимоходом сбрасывали новичка на пол, стащив его с койки вместе с тюфяком; или подхватив койку за передние ножки, ставили ее вертикально к стене, так что голова мальчика приходилась внизу. Иногда новичка внезапно будили и с угрожающим видом задавали какой-нибудь глупый вопрос, вроде: «Есть ли у вашей бабушки чепчик с оранжевыми лентами?» Или заставляли декламировать бессмысленные прозу и стихи, неизвестно когда и кем сочиненные, на темы: «Влияние луны на починку табуретки» или «Применение дифференциалов к печению блинов» и т. п. Эту классическую чепуху новички были обязаны знать наизусть. Случалось, впрочем, исключительно в двух взводах, помещавшихся в верхнем этаже, отдаленных от комнаты старшего дежурного офицера, что всех новиков поголовно будили глубокой ночью и учиняликакую-нибудь потеху, например развод с церемонией.
Утро приносило новые заботы и невзгоды. Прогремит на площадке, за пустынными отзывчивыми залами, барабанная дробь повестки; сонный служитель, принесший вычищенное платье и сапоги, разбудит новичка — легонько, почти нежно. Служители-солдаты, состоявшие на разных должностях при училище (которым сами воспитанники платили жалованье по 3 руб. в месяц), жалели обыкновенно новичков.
Все «старички» кругом спят, словно никакого барабанного грохоту не проносилось. Темно еще; мигая и чадя, догорают ночники — маленькие стенные лампочки с жестяными абажурами, повернутыми широкими основаниями к потолку. Холодно; за ночь камеры выстыли. Новик спеша натягивает носки, нижнее белье, сапоги, накидывает на плечи старенькую шинель (в известной степени исправляющую у всех юнкеров должность халата ранним утром и добавочного одеяла ночью), забирает из своего столика мыло, полотенце и отправляется в умывальную — большую, просторную, опрятную комнату с камином; там еще холоднее.
Совсем темно. Ночник погас. Новички полощутся студеной водой, звякая кранами, брызгаются, не могут не шалить, но стараются не шуметь. Это единственное время и место, когда они вне наблюдения своего стоокого властителя. Но долго не нашалятся. Опять грохнет барабан, рассыпаясь дробью и перебегая эхом в пустых коридорах; замрет на несколько секунд и затрещит еще бешенее, силясь выразить какой-то намек на мотив. Заря! Надо стоять на своих местах у коек (кроватей). Дежурный офицер заспанный, нечесаный, обегает камеры. «Вставайте, господа, вставайте!» — покрикивает он негромко, оберегая сон счастливых «старичков». <…> Обойдя последний взвод, офицер через две минуты сам дремлет в большом кожаном кресле, в своей узенькой комнате, в чаду нагоревшей за ночь масляной лампы.
Новички в спальнях уже совсем одеты, но тоже дремлют, нахохлившись, сидя на койках, кутаясь в старые шинельки.
Зажечь свечу, разговаривать между собой в камерах опасно. «Старички», бесчувственные к барабану, бесчувственные к офицерскому «вставайте», имеют свойство, как нарочно, пробуждаться от шороха, производимого новичком. Того и гляди кто-нибудь запустит в неосторожного сапогом, а не то табуретом или пообещает нагаек. Если новичку надо утром рано готовить уроки, то он на это должен накануне вечером испросить разрешение кого-либо из старших.
Мало-помалу все училище начинает просыпаться. Дежурный офицер, вторично очнувшийся и немножко приглаженный, обегает камеры, на этот раз предшествуемый ссыканьемтоже обегающих камеры перед самым его носом часовых. Это пронзительное шипенье и ссыканье офицер как будто игнорирует. Возглас его: «Вставайте, господа!» — идет crescendo. На ходу он теребит ноги спящих юнкеров-«старичков» младших возрастов, редко беспокоя первый и второй классы. Дежурный по училищу портупей-юнкер, единственный поднявшийся рано первоклассник, в тяжелой казенной каске с медным сиянием во весь лоб, с тяжелым черным султаном, в белой портупее накось груди, отрапортовав офицеру о «благополучном обстоянии», идет за ним и тоже расшевеливает младшие классы.
Часто и этот дежурный портупей-юнкер облекается в свою форму, не успев умыться, второпях забыв надеть портупею или застегнуть чешуи каски. Из этого иногда выходили анекдоты. Например, заспавшийся портупей-юнкер М-ий явился рапортовать офицеру без портупеи и каски и на замечание капитана М-ого оправдывался тем, что не успел одеться. «Чего другого можете не успеть, а каска и тесак необходимая принадлежность дежурного, всегда должны быть на вас», — хрипел недоспавший, болезненно раздражительный, но очень добрый офицер. «Слушаю, г-н капитан», — покорно отвечал повеса. В следующем своем дежурстве, совпавшем с дежурством того же офицера, при первом его обходе поутру М-ий явился в костюме Адама (оправдываясь тем, что переменял рубашку и не успел одеться), но зато при портупее и каске, эмблемах дежурного и наказан не был.