Кадеты, гардемарины, юнкера. Мемуары воспитанников военных училищ XIX века
Шрифт:
Оскорбивший офицера кадет был жестоко наказан розгами, исключен из корпуса и отдан в кантонисты.
После этого случая Броневский ходил мрачнее тучи. Он перестал здороваться с кадетами, а через несколько дней явился в корпус, построил в огромном, так называемом экзаменационном зале весь батальон поротно четырехугольником. Все офицеры и, кажется, учителя должны были при этом присутствовать. Бледный и суровый, явился перед кадетами Броневский и объявил, что он теперь убедился, что злая язва глубоко вкоренилась между кадетами, что он решился эту язву, эту гидру радикально искоренить, что он знает всех зачинщиков беспорядков и требует, чтобы они добровольно выступили перед фронтом и покаялись в своих заблуждениях. Когда же никто не вышел, то Броневский объявил, что он по глазам узнает, кто виноват и кто невиновен. Обходя фронт и пристально вглядываясь в лица кадет, он вызвал некоторых перед фронтом. Все вызванные были жестоко наказаны розгами.
Бедные, дрожащие, чуть живые от страха остальные кадеты ждали со слезами на глазах, чем кончится весь этот ужас.
Через день повторилась та же история. Броневский вызывал других кадет и наказывал их. Так повторялась эта история через два-три дня в продолжение довольно долгого времени… Кадеты совершенно потеряли головы. На большинство нашел какой-то столбняк. Ежедневное ожидание жестокой экзекуции при столь мрачной и торжественной обстановке, возможность быть вызванным из фронта для тяжкого наказания породили в кадетах страх и смятение. Они ходили как потерянные, совсем перестали заниматься уроками, лишились возможности учиться… Появились нервные заболевания. В городе с ужасом говорили о жестокости Броневского, и всеобщие жалобы достигли до Петербурга.
Броневский был сменен, и на его место был назначен Ватаци. Он сразу поставил себя иначе, чем все его предшественники. Он ко всем относился ласково и был всем доступен. Ватаци начал с частого посещения лекций и рот в рекреационные часы; при этом он ласково, умело беседовал с детьми и совершенно отечески вникал в их быт. Не было и помину о телесном наказании. При посещении лекций, заметив у кого-либо неудовлетворительную отметку по какому-либо предмету, Ватаци тщательно вникал и добивался узнать, почему у кадета один предмет идет успешнее другого? Преподавателям он усиленно рекомендовал не притеснять кадет, у которых оказывались неуспехи только по одному, двум предметам, а по остальным все шло удовлетворительно.
Под влиянием <А.И.> Ватаци изменились и самые приемы преподавания. Лекции стали носить характер собеседования. Многие лекции ожидались прямо уже с нетерпением. <…> Зачастую Ватаци просиживал в классе целую лекцию, с живейшим вниманием следя за тем, как кадеты их себе усваивают. В рекреационные часы он неукоснительно посещал роты и часто присаживался к какому-нибудь кадету и начинал просматривать с ним его урок, вступал в сердечную, отцовскую беседу и всюду и всегда вносил с собой ласку и веселье. Он так сумел всех очаровать своей приветливостью, что кадеты всегда искренно радовались его приходу.
В то же время Ватаци заботился, чтобы кадеты имели как можно больше благородных развлечений. По его инициативе многие из воспитанников специальных классов получали приглашение на бал в Дворянское собрание. Так как кадеты были хорошие танцоры, то старшины собрания их охотно приглашали. Кадеты же заводили в собрании знакомства и имели возможность бывать в хороших домах, что, безусловно, им было полезно. Ватаци очень покровительствовал любительским спектаклям, и потому в одной из зал устроена была очень хорошая сцена, снабженная всем необходимым, и кадетские спектакли вскоре получили известность, и многие горожане старались на них попасть.
Под влиянием и обаянием незабвенного Александра Ивановича Ватаци весь строй корпусной жизни изменился, как по волшебству. Всем стало весело и привольно, и кадеты питали к своему директору горячее, сыновнее чувство, а по выходе из корпуса на всю жизнь свято сохранили добрую память об этом благородном и прекрасном человеке.
Дерфельден С. фон. Воспоминания старого кадета// Русская старина. 1903.Т. 115. № 7. С. 75–84.
Е. К. Андреевский
Из воспоминаний о Москве
Александровское военное училище. 1863–1865 годы
В 60-х годах прошлого <XIX> столетия, с началом преобразований императора Александра Николаевича, сразу изменилась жизнь учебных заведений. Дух времени отразился и на жизни кадетских корпусов: из подтянутых, вымуштрованных, воспитанники этих заведений как бы сразу сделались распущенными; кадеты в стенах корпусов, что называется, забунтовали; то и дело было слышно об отправлении в разные корпуса, по высочайшему повелению, особых инспекторов-генералов для производства расследования; бунты выходили по большей части из-за пустяков: горькое масло подано к каше, в щах нашелся капустный червяк или в пироге оказался запеченным черный таракан; или, наконец, какого-нибудь упрямца, не желавшего носить установленной формы — короткие волосы, обстригут в присутствии роты на барабане, — рота зашумит, за ней другая, смотришь, шумит весь батальон, получился корпусный бунт, который нередко кончался очень серьезно; при неосторожном, неосмотрительном, грубом вмешательстве кого-либо из офицеров-воспитателей какой-нибудь горячий юнец, бывало, без всякой мысли о благоразумии или о справедливости, нанесет усмирителю оскорбление действием и за это бешеное, ни с чем несообразное «молодечество» попадет в солдаты — вся карьера, не успевши еще начаться, гибла безвозвратно.
Было несколько таких случаев, что серую шинель надевали сразу пять-шесть человек, и много было таких жертв именно в то переходное время.
Все это дало высшим военным сферам мысль о необходимости преобразования кадетских корпусов и скоро вылилось в ту форму, что специальные классы были отделены от общих. В конце лета 1863 года воспитанники, коим подлежало в кадетских корпусах перейти из пятого общего класса в первый специальный и из первого специального во второй, — были от всех корпусов (кроме Сибирского и Оренбургского) выделены и образовали собой три военных училища — 1-е Павловское, 2-е Константиновское — в Петербурге, и 3-е Александровское — в Москве.
В Александровское училище (на Знаменке) собраны были юнкера из кадет московских корпусов — 1-го, 2-го и Александринского сиротского, а также из Воронежского и Орловского.
Жутко пришлось юнкерам на первых порах; всем завоеванным ими вольностям сразу был положен конец; пошла сильная «подтяжка»; все было втянуто в колесо строжайшей субординации и суровой дисциплины; на многое юнкера жаловались, тяготясь тем непривычным режимом, о котором в последние годы бесшабашной кадетской жизни они забыли думать и вспоминать.
Между прочим, в кадетских корпусах рядом с простой распущенностью развито было кое-что и хорошее; вследствие более чем снисходительного взгляда начальства на позднее возвращение кадет из отпусков в воскресные дни, они получили возможность посещать театры.
Театров в Москве тогда и было-то всего два — Большой да Малый, и вот верхние места обоих театров по воскресеньям запестрели синими и белыми погонами кадет, наводнявших и оперу Большого театра, и комедию Малого, тогда находившегося в самом расцвете. <…>