Как ограбить швейцарский банк
Шрифт:
7 Сыщик
Элия Контини был таким мужчиной, который, целуясь с женщиной, вполне вероятно, думает о чем-то другом.
Может, так оно и было.
Франческе следовало бы уже к этому привыкнуть. Но подруги не упускали случая напомнить ей о том, сколь нелепо жить с Контини. Так или иначе, Франческа поцеловала и обняла его в ответ. Он еще хлопнул ее по плечу, прежде чем оторваться.
– Как поездка прошла?
– Гладко.
Тоже очень в духе Контини – называть «поездкой» каждое перемещение из Милана в итальянскую Швейцарию. Франческа улыбнулась и взяла сумку.
– Пойду приму душ.
Контини кивнул. Они стояли на веранде дома в Корвеско. Воздух был полон запахов и шорохов, доносившихся из леса. Огней в городке было больше, чем обычно, – такое порой случалось в летние вечера.
Сыщик снова уселся в кресло из ивовых прутьев и раскрыл книгу. Свет на веранде был слабый, но Контини никогда не читал подолгу. Всегда одна и та же книга, как дань прошлому. «О призрачные тени! Троекратно сплетал я руки, чтоб ее обнять, и трижды приводил к груди обратно». [17] Стихи «Чистилища» напомнили Контини, сколь трудно доходить до сути вещей. «Смущенья ли была на мне печать, но тень с улыбкой стала отдаляться, и ей вослед я двинулся опять». [18]
Обнять пустоту, а потом следовать за тенью.
Иногда Контини задавался вопросом, не была ли чем-то подобным его работа. Случалось ли ему хоть раз отвечать на какой-нибудь вопрос по-настоящему? Все чаще в последнее время он разочаровывался в своем ремесле частного сыщика. Но ничего другого он делать не умел, и потом, как он нередко повторял себе, бывает и хуже. В сущности, это не самый плохой способ сводить концы с концами и оплачивать свои развлечения. Фотографирование лис, к счастью, недорогая забава.
Попозже в тот вечер он собирался сводить Франческу в лес. Он хотел показать ей успехи двух лисят, родившихся минувшей весной. Теперь они повзрослели и стали самостоятельными. Мать предоставляла им свободу действий, но братья еще стремились побольше быть друг с другом.
Он откинулся на спинку кресла, закрыл книгу. Решил позволить себе последнюю сигарету за день.
Иногда идет год за годом, и ничего не происходит, пока в один прекрасный день не поймешь, что изменилось все. А ты и не заметил. Контини в последнее время следил за отпрыском богатой семьи из Лугано, который стремился уйти из-под опеки своих родственников. Сыщик следовал за ним по адскому кругу ночных клубов, пока родители не сочли, что пора положить конец похождениям. Потом Контини проверял биографические данные нескольких служащих страховой компании. А теперь ждал следующего шанса.
Он глубоко затянулся. Серый кот выскочил из кустов и, прежде чем зайти в дом, потерся о ножки кресла. Что-то ты невесел, Контини. Что ж ты хочешь, котяра, не знаю, что бы еще для себя изобрести.
Не думать об этом… Нелегкое дело. Прошлой зимой в какой-то момент он решил разобраться со своим прошлым и понял, что его жизнь похожа на тайник, переставший быть тайным. Контини было почти сорок лет, и он знал, что долгие летние вечера могут навевать опасные размышления. Он научился заглушать их бокалом-другим вина, рассеивать мысли в сигаретном дыму.
Но чаще всего достаточно подумать о прошлом, чтобы накликать неприятности.
Гость не позвонил в звонок, не заявил о себе издалека. Он материализовался в двух шагах от веранды, отчего у кота шерсть встала дыбом. Контини моргнул и положил сигарету.
– Вы кого-то ищете?
– Элию.
Молчание. Кто же это называет его по имени? Сыщик встал с кресла, чтобы получше разглядеть лицо мужчины. Даже Франческа называла его Контини. Это имя – Элия, этот голос знаменовали собой прошлое. И предупреждали: что-то не в порядке.
– Кто ты?
– Не помнишь? Жан Сальвиати.
Контини не ответил. Он снова сел, взял сигарету. Выпустил облачко дыма, словно хотел скрыть ответ.
– Жан, – пробормотал он. – Ты еще жив…
– Похоже на то. Можно присесть?
Сальвиати пододвинул кресло из ивовых прутьев к креслу Контини и сел, кладя руки на колени.
– Я попал в беду, Элия. Уехал, но пришлось вернуться.
– Живешь во Франции?
– Да.
– И что…
– Садовником работаю.
– А.
Перед тем как заговорить, Сальвиати тяжело вздохнул.
– Слушай, Элия, я знаю, что, может быть, зря к тебе пришел. Знаю, что мы много лет уже не виделись, что я свалился как снег на голову и что… что ты полицейский, а я…
– Я частный сыщик. Кражами не занимаюсь.
– Я тоже. Тоже больше не занимался ими… Последние слова Сальвиати застряли у него в горле, и собеседники замолчали. Сальвиати прокашлялся, вынул трубку и табак.
– Выпьешь что-нибудь?
– У тебя есть вино?
Контини принес полбутылки мерло, и Сальвиати, набивая трубку, рассказал ему о похищении Лины и о шантаже Форстера.
– Помнишь мою дочь? Не знаю, видел ли ты ее когда-нибудь…
– Мельком.
– Ей уже за тридцать. Но проблема не в Лине. Штука в том, что Форстер загнал меня в угол.
– А почему он сам не займется этим ограблением?
– Наверно, хочет чужими – то есть моими – руками жар загрести. И потом, Лина должна ему кучу денег.
– Главное, ему будет на кого свалить вину.
– Думаешь, он хочет меня подставить? Контини отпил вина. Потом сказал:
– Он похитил твою дочь.
– Но если ограбление пройдет успешно… Форстер не дурак. Понимает, наверно, что лучше всего – поделить пирог и врассыпную.
– Не боится, что ты отомстишь?
– Да какое там отомстишь. Форстер знает, мне нужно только, чтобы моей дочери было хорошо. Он знает, что я теперь садовник.
Контини и Сальвиати посмотрели друг другу в глаза. При свете лампы зрачки едва угадывались.
– Ладно, – сказал Контини. – Посмотрим, что можно сделать.
Сальвиати рассказал ему о своей встрече с Маттео Марелли.
– Он не профессионал. Но у него информация, нужная для ограбления.
– Он сказал тебе что-нибудь о дочери?