Как ограбить швейцарский банк
Шрифт:
– В общем, – заключил старик вор, – нужно хорошо продумать весь спектакль, с точностью до секунды. Мы не должны оставлять никаких следов. Я потратил годы на то, чтобы завязать, и развязывать ничуть не намерен.
Контини поражался сам себе. Он был, по сути дела, полицейским, хоть и не на государственной службе, – так или иначе, блюстителем порядка. Как он мог сидеть и рассуждать о кражах и грабежах? Конечно, красть предстояло деньги сомнительного происхождения, и по форс-мажорной причине. Да и зачем искать оправданий? Возможно, грань и вправду тонкая, возможно, довольно малости, чтобы
– И нам все надо сделать самим? Помощь нам не понадобится?
– По этому поводу я кое-что вроде придумал, такое, из-за чего моих бывших коллег удар бы хватил…
Сальвиати был похож на игрока в покер, который вот-вот откроет свой блеф. Контини боялся посмотреть карты. Он взял двухсекундную паузу, съел ломтик сала с хлебом. И наконец, произнес:
– Послушаем.
– Это просто, – Сальвиати понизил голос. – Надо будет прибегнуть к моим старым знакомым, старьевщикам, компьютерщикам и так далее, они помогут решить ряд практических задач. Но, помимо них, я не хочу никого привлекать.
– А как же мы справимся?
– Придется нам привлечь дилетантов.
– Дилетантов?
– Ну, обычных людей. Штатских, как мы говорим. Так мы сможем действовать, не наследив в определенных местах.
– Штатских?
– Да, людей, которые только мечтали ограбить банк. Вроде тебя.
– Но я никогда…
– Все когда-нибудь мечтали ограбить банк.
Позднее Контини пошел пересчитать плотики. Еще до того, как они ушли из грота, Лина снова позвонила отцу. Жан отвечал нерешительно, словно боялся получить плохие новости. Однако Лина сказала только, что с ней все в порядке, ничего не добавив. Контини почувствовал страх за спокойным тоном Жана, когда тот задавал вопросы.
А если дело не выгорит? В конце концов, он уже много лет как завязал. Теперь он был всего лишь садовником, отвыкшим от ограблений и адреналина.
Контини разведал берега сборного бассейна. Но нашел только два плотика. Два из пяти. Плохая примета? Необязательно. Два плотика преодолели стремнины и мели, проскользнули между камнями ручья и были тут, перед ним. Два плотика. В конечном счете это могло быть и добрым предзнаменованием.
Он вернулся домой и накормил голодного кота. Потом вышел на веранду, в последний вечерний свет, покурить. Он выкуривал с десяток сигарет в день: скручивал их по утрам, набивая особым табаком, – до вечера хватало. Стул из ивовых прутьев заскрипел, когда сыщик встал, чтобы вернуться вскоре со своей книгой и холодным пивом.
«Мы шли, куда нас вел безлюдный скат, как тот, кто вновь дорогу обретает и, лишь по ней шагая, будет рад». [31] Контини закрыл глаза и представил себе большую равнину при свете зари и двух людей, которые ускоряют шаг, вступив наконец на тропу. Ему казалось, что он плавает в своем видении, затерявшийся в море травы, зачарованный блеском росы.
Потом он очнулся. Закрыл книгу и зашел обратно в дом, как только стемнело. Несколько минут посвятил своим кактусам. У него была маленькая теплица, за домом, где росло штук двадцать разных видов. Кстати, именно Сальвиати много лет назад увлек его кактусами. Теперь Контини прививал астрофитум
Что-то ему не давало покоя. С одной стороны, он чувствовал, что поступает правильно. Жан оказался в трудном положении, и он ему помогал. С другой, он ощущал приближение катастрофы. На подобные вещи у Контини был нюх. Но что он мог сделать?
Он мог в любом случае попытаться избежать участия в этом ограблении. Но в конце концов, как бы все ни сложилось, ему следовало быть рядом с Жаном. Предпосылки не вдохновляли. Никаких идей и никакой помощи, кроме поддержки со стороны Франчески и тех двух друзей Жана. Никого, кто бы когда-нибудь что-нибудь украл. Дилетанты. Как это говорил Жан? Штатские.
Закончив возиться с опунцией, Контини снял перчатки. Ему не удавалось сосредоточиться, он чувствовал, что необычная ситуация выбивает его из колеи. Обыкновенно в качестве детектива он рылся в череде фактов или перебирал людей, ища связи, нечто, что могло бы прояснить, каким образом сплелась паутина.
В этом же случае плести паутину приходилось ему самому.
Он решил сходить ночью в лес, глянуть на своих лис. Он забросил их в последние дни, с головой уйдя в поиски сведений о Марелли. Лисята были на пороге самостоятельной жизни: время открытий, а для него обычно – время замечательных фотографий.
Но прежде он хотел что-нибудь съесть. Копченостей, отведанных в гроте Пепито, не хватило. Полки холодильника отнюдь не ломились от припасов, но ему удалось откопать там четыре яйца и немного молока. Он сбил яйца, приправил смесь толикой шнитт-лука и приготовил себе яичницу. Съел ее с пивом, сидя за кухонным столом.
После ужина беспокойство ушло. В ожидании лисьего часа он решил посмотреть фильм. Этим он занимался, только когда пребывал в задумчивости. Он вставил видеокассету с вестерном пятидесятых годов. И снова сила образов загипнотизировала его. «Это бескрайняя земля, – говорил Кирк Дуглас, стоя перед равнинами Миссури. – Больше только небо».
Контини не знал этих необозримых краев, района Великих озер с его вечными реками, вверх по которым надо плыть. Он привык к своей земле, вклинившейся в горы, к ее историям, таящимся под спудом. Но порой он скучал по жизни, где опасностью был ночной набег черноногих.
У долины Бавона два разных голоса. Один говорит на человеческом языке: тропинки по краю обрывов, дома на гребнях, луга – точно как передышки в горах. Другой – голос, который существует с начала времен: грохот водопада или молнии бури в сердце ночи.
Лина проснулась внезапно. Шум дождя, стучащего по крыше, отдавался эхом в доме. Огонь был погашен. Она свернулась калачиком под одеялом и прислушалась. Попробовала различить в комнате дыхание двух мужчин, но дождь заглушал все звуки.
Тогда она встала с раскладушки и, ступая тихо, обогнула ширму. Остановилась на несколько секунд, чтобы глаза привыкли к темноте. Она ничего заранее не задумывала, но решила сделать попытку. Иногда нужно пользоваться случаем при первой возможности, не просчитывая риски.