Как слеза в океане
Шрифт:
Часть первая. Бесполезное путешествие
Глава первая
Йозмар распахнул балконную дверь, дым клубами поплыл наружу, а в комнату потек прохладный, немного влажный ночной воздух. Он глянул — не стоит ли под фонарем черная машина с откидным верхом, но ее не было — только свет отражался в мокром асфальте. Он посмотрел на небо, пытаясь и там уловить отблеск множества огней.
Йозмар убедился, что уже забыл лица этих
Один из них называл себя Осенью. Йозмар видел его широкий, даже мощный подбородок, прекрасные белые зубы, но больше от этого лица в памяти ничего не осталось. Йозмару захотелось руками вытащить его из темноты. От усилия вспомнить возобновилась боль в левом виске, которую он ощущал весь вечер. Важно было, что лица Зённеке ему уже не забыть: большие серые глаза, улыбавшиеся, даже когда рот оставался неподвижен, лоб широкий и крутой, резко очерченный, слегка седеющие волосы коротко зачесаны назад, уши большие, но не вызывающие насмешки — легко было представить себе, как он шевелит ими, забавляя детишек, растягивая широкий рот в улыбку, — подбородок же был неожиданно мягок, немного мясист и вблизи выглядел раздвоенным. А шея была худая и старая, как у изможденного пролетария, каких изображают на политических карикатурах.
Лицо Зённеке не растаяло в темноте. Его в Германском рейхе знал каждый. Миллионы рабочих произносили его имя с гордостью и глубоким чувством, словно клятву.
Это ему семнадцатилетний Йозеф-Мария Гебен писал из следственной тюрьмы: «Пока на свете есть такие люди, как Г. З., имеет смысл жить. Пока живы мы, молодые, на свете не найдется стен, достаточно толстых, чтобы удержать Вас в тюрьме!» А к письму приложил ужасно длинное стихотворение.
Их первая встреча состоялась четыре года спустя. Йозмар был разочарован и жестоко страдал, потому что не мог признаться себе в разочаровании, — в двадцать один год человек еще не знает, что с ним делать. Это было в разгар рурских боев. Он искал этого человека, за которым уже не первый день охотилась полиция. Наконец он нашел его — в пивной. Это был невысокий человек в не по росту длинном, слишком тонком плаще, задубевшем от влаги. Он держал в руке стакан пива, с которого то и дело сдувал пену. Рука — левая — дрожала, правая была не видна. И человек этот бранился, оттого что пиво было теплое.
Такова была их первая встреча. Йозмар долго к ней готовился. Нет, конечно, речь он произносить не собирался, но какие-то слова ему хотелось сказать, как только он предстанет перед вождем.
А тут и говорить было нечего, слова ушли куда-то. И конечно, он начал заикаться, как всегда, когда что-то непредвиденное ломало тот порядок, в который должны были вписаться задуманные им действия. Он сказал:
— Я — Йозеф-Мария Гебен из Кёльна. Я когда-то писал вам. Я готов стать… готов быть в вашем распоряжении. — Последнее слово, которое он хотел выговорить кратко и четко, конечно, застряло где-то между языком и зубами. Ах, какое жалкое было зрелище! Только теперь он заметил, что в пивной были еще люди, усталые мужчины, глядевшие на него с усмешкой. Поэтому он так и не решился взглянуть Зённеке в лицо. Увидел только, как тот необычно мягко поставил стакан на стол, а затем услышал голос:
— Так ты, значит, прямо из Кёльна?
— Да, из Кёльна!
— А где твой велосипед, на улице?
— Да.
— Отлично! Ты будешь нашим связным, курьером. Тебя будут звать Адольф — так зовут всех наших курьеров.
В те дни он виделся с ним еще дважды, а потом все кончилось. Зённеке исчез, его фотография висела во всех полицейских участках, за поимку была назначена награда. Живым или мертвым — эти слова были набраны жирным шрифтом — его следовало доставить в ближайший участок.
— Немецкая партия тоже прошла подполье. И вышла из него закаленной. Отсеялись бездельники, трусы, сомневающиеся. Но и мы не лежали на боку, дожидаясь, пока выглянет солнышко и подсушит всю эту вонючую грязь. Вот Адольф, он тогда был сопляком, но и он мог бы вам кое-что рассказать, — говорил сегодня Зённеке иностранным товарищам. И указывал при этом на Йозмара искалеченной рукой.
Когда эти семеро ушли, Герберт задержался.
— Йозмар, теперь тебе снова придется побыть курьером. Ты слышал, что делается там, на юге. Видел, сколько там фракций, одна против другой? Они зря расходуют силы. А дел впереди еще много. Официально, понимаешь ли, тебе надо лишь передать им материалы и выслушать, что они тебе скажут, а потом передать нам. И не поддавайся на разные провокационные вопросы насчет собственного мнения и все такое. Ссылайся на решения, которые ты им привез. А сам гляди в оба, все примечай. И постарайся, конечно, не попасть в лапы полиции, чтоб тебя не пристрелили где-нибудь на границе при попытке к бегству. Ну, пока, старина!
На улице снова пошел дождь. Время близилось к полуночи. Звонка все не было. Йозмар мог бы подождать его и в постели, но боялся, что не услышит: после такого напряженного вечера он наверняка заснет очень крепко. Он взял эти три книги, внимательно осмотрел переплеты и подивился чистой работе «Техника». Подъехала машина; его, как всегда, потянуло к окну. Фары погасли, из машины вышла женщина и направилась к дому. Она то ли пританцовывала, то ли шаталась при ходьбе — трудно было разглядеть. Отперев калитку, она обернулась и посмотрела прямо на него.
Он запретил себе думать о Лизбет и обо всем, что зависело от ее звонка. Чтобы отвлечься, он стал листать одну из книг. Он прочитал: «Несмотря на привлекательную внешность Мэри-Лу Фондеринг, нельзя было сказать, что ей еще в колыбели напророчили, что в один прекрасный день она станет владелицей настоящего испанского замка».
В дверь позвонили. Значит, Лизбет решила просто собрать чемодан и приехать к нему, значит, она едет с ним. Надумала наконец. Он не стал дожидаться лифта, кинулся вниз и отпер входную дверь.
— Это я. Я забыл у тебя папку, — сказал человек, прикрывая за собой дверь. Йозмар узнал Пятницу, одного из тех семерых.
Папку они нашли быстро. Пятница, казалось, испытал большое облегчение; он опустился в кресло, стоявшее у балконной двери, быстро снял шляпу и тыльной стороной ладони стер пот со лба. Затем движения его замедлились, он осторожно положил на стол очки, устроился в кресле поудобнее и принялся осматривать комнату, точно видел ее впервые. Йозмар следил за его взглядом, пока не почувствовал, что гость разглядывает его самого так же, как стены и мебель. Он почувствовал, что у него краснеет лоб, как бывало всегда, от ощущения своей беспомощности. Он провел рукой по волосам и медленно повернулся, чтобы уйти из-под этого цепкого взгляда.
— Извини, что помешал. Я уже до дому дошел и только тогда заметил, что забыл папку. Такого нельзя допускать. Там очень важные бумаги. Ты завтра мог бы уехать, так ничего и не заметив, а папку кто-нибудь нашел бы, та же уборщица, — последствия могли бы быть самые непредсказуемые, сам понимаешь, товарищ. Надеюсь, ты на меня не в обиде?
От его спокойного низкого голоса Йозмару стало стыдно, но он не понимал почему. Нет, конечно, он не в обиде.
— Значит, едешь завтра утром и все выполнишь строго по программе?