Как убить рок-звезду
Шрифт:
– А что случилось? Вы с Вором поссорились? – Он еще раз затянулся. – Кстати, тебя я ласково называю Дрянь.
Он не говорил, а выплевывал слова, и в каждом следующем было больше яда, чем в предыдущем.
– Ты не можешь хоть минуту поговорить нормально? – взмолилась я. – Ведь мы были друзьями, помнишь?
– Друзья не врут и не предают.
– А если я скажу тебе, что на самом деле все не так, как ты думаешь?
– На самом деле ты врала мне!
– Да, но…
– Ты можешь это изменить?
– Нет, но я могу объяснить, если ты дашь мне возможность.
– А то, что ты трахаешься с другим? Это тоже можешь объяснить?
Он загонял меня в угол. Но мне показалось, что я нашла слабое место в его позиции.
– А ты сам? Тыможешь это объяснить?
– Мы говорим не обо мне. У меня один вопрос:
можешь или не можешь ты изменить тот факт, что Лоринг Блэкман регулярно насаживает тебя на свой член? – Я молчала, и он потребовал: – Ответь мне.
Я вздохнула.
– Нет.
Раздался грохот, будто Пол ударил трубкой о стену.
– Я не могу, Элиза. Я не могу говорить с тобой.
– Я ответила на твой вопрос. Теперь
– Хорошо. Знаешь, что ты значишь для меня? Ты – сестра моего гитариста. Моя бывшая соседка. И большее ничего. Ноль. Зеро. Не звони мне больше.
– Не буду, ты…
Он отключился, не дав мне договорить.
Я позвонила в квартиру Лейта.
Перекрикивая шум вечеринки, мужской голос спросил, кого мне надо, и я попросила позвать Лоринга. Я слышала, как кто-то громко выкрикивает его имя, а потом тот нее голос поинтересовался, кто его спрашивает.
– Скажите, что звонит его девушка.
Из-за усиленных мер безопасности, введенных после одиннадцатого сентября, мы приехали в аэропорт Майами намного раньше обычного. Погода была дерьмовая над всей южной Флоридой были грозы с ветром ураганной силы, и нам сказали, что рейс откладывается по крайней мере на час. Мне не хотелось сидеть в зале, и я зашел в магазин. Купил там пакетик фисташек, блок сигарет и духи для Джилл, которая вернулась в Сан-Франциско чтобы заново упаковать чемодан, и собиралась присоединиться к нам перед концертом в Гардене.
Потом подошел к киоску, торгующему печатной продукцией. Взял роман под названием «Аллилуйя», написанный парнем, который, как сообщалось на обложке, утонул за несколько месяцев до выхода книги. Я открыл ее посредине и прочитал первую фразу, попавшуюся мне на глаза:
«Я не мог дать им этого, потому что это значило отдать часть себя, которая принадлежала только ей».
Я купил роман. Еще я купил несколько журналов: «Соника», «Тайм» и, крайне неохотно, «GQ».
– «GQ»? – засмеялся Берк, когда мы сели в самолет. – С каких это пор ты читаешь «GQ»?
Я засунул журнал в середину пачки, но Берк вытащил его, а когда увидел на обложке фотографию Лоринга под заголовком «О жизни, любви и поисках счастья откровенно рассказывает Блэкман», засунул обратно.
– Послушай, ну зачем ты сам себя мучаешь?
Теперь я понимаю, почему Элизу раздражала жалость. На лице у Берка она была написана огромными цветными буквами.
Через пять минут после взлета второй пилот объявил, что в ближайшие полчаса полет будет проходить в зоне умеренной и сильной турбулентности. Он попросил всех оставаться на своих местах и пристегнуться ремнями.
Меня это не особенно заинтересовало, но все остальные участники турне, сидевшие за мной, повели себя так, будто им только что объявили, самолет падает. Они начали ворочаться в креслах, взволнованно пооткрывали рты и заговорили приглушенными голосами, так что мне стало казаться, будто сзади расположилась стая эльфов.
Еще хуже дело обстояло в носу самолета, где сидел Ян. Он хохотал и пьяным голосом распевал попурри из Джима Крока, Пэттси Клайн, Хокшоу Хокинса, Рики Нельсона и из всех песен, так или иначе связанных с крушениями в воздухе, которые всплывали в его курином мозгу.
Элиза возненавидела бы его. Со всей страстью, на которую способна только она.
Берк нацепил наушники и нервничал молча. Анджело направился на кухню и вооружился банкой томатного сока и мини-бутылкой «Смирновской». Я попросил его захватить для меня минералки, и он послал меня подальше. Последнее время мы не очень ладим. Он постоянно обвиняет меня в том, что подрываю собственный успех, а я читаю ему лекции об опасностях, таящихся в образе жизни рок-звезды, жертвой которых он легко становится. Еще одна неделя гастролей – и дело дошло бы до драки.
Тряска была нешуточная, самая сильная, которую мне приходилось испытывать. Но что делать? Они же не могли остановиться и выпустить нас. Я потуже пристегнулся ремнем и уставился в окно. Возможно, Берк прав. Возможно, мне нравится мучить себя. Но я сидел и думал о том, что делала бы Элиза, если бы была сейчас со мной. Я точно знаю, что она хотела бы сделать – подойти к Яну и треснуть его чем-нибудь тяжелым, но она была бы слишком напугана, чтобы подняться из кресла.
Турбулентность – это будто выбоины на старой дороге, объяснил бы я ей. Пара небольших ямок. И нечего бояться. Потом я опустил бы шторку на иллюминаторе, держал бы ее за обе руки и пел бы «То Sir With Love» или что-нибудь из Джеффа Бакли, пока тряска не кончится.
Самолет влетел в темное и густое облако, и нас затрясло, будто шарики в погремушке. Берк тронул меня за плечо и спросил, страшно ли мне. Мне не было страшно.
– Нет, пока он вместе с нами, – сказал я, указывая на Силума, спящего через проход от нас. – Он – ангел-хранитель для всей нашей поганой компании.
Теория вероятности, по моим расчетам, была на нашей стороне, потому что невозможно представить, что Майкл, у которого родители погибли в авиакатастрофе тоже может разбиться. Я уверен, что, если даже у нас кончится топливо или откажет один из двигателей, мы все равно останемся целы и невредимы. Если бы и Элиза летела с нами, гарантия была бы двойной.
– Давайте сюда ураган! – заорал я. – Судьба на нашей стороне!
Берк сказал, чтобы я заткнулся и не накликивал несчастье, но я доказал ему, что если кто и накликивает, так это недоносок на переднем сиденье, во все горло распевающий «Crazy Train».
Только между нами: на самом деле Берк нервничает совсем по другой причине. В Остине он напился и в итоге оказался в постели с пухлой блондинкой, работавшей в столовой. Это может только Берк. Нам проходу не дают фанатки с данными супермоделей, а он находит себе повариху. Но как бы там ни было, он чувствует себя безумно виноватым. И сейчас уверен, что этот рейс – наказание, которое посылает ему Господь. Он поклялся, что признается во всем Квинни, как только доберется домой. – Как ты думаешь, Пол, надо сказать ей? Я ведь должен сказать, правда? – спросил он меня.
У меня было паршивое настроение из-за того, что я думал
Берк послал меня в задницу и включил звук в наушниках так громко, что даже я мог его слышать.
До конца рейса я думал только о том, что Элиза должна была сидеть рядом со мной и быть моей, черт подери, женой. И что я получил вместо этого? Сияющее лицо Лоринга Блэкмана, пялившееся на меня из кармана на спинке переднего кресла. Даже если я был не прав насчет судьбы, все равно отказ двигателя в эпицентре шторма был бы не намного хуже этого.
Берк больше не смотрел в мою сторону, и я взял журнал в руки. Еще один взгляд на обложку убедил меня, что все это – часть плана, созданного специально, чтобы меня уничтожить. Лоринг украшал своим лицом обложки только для того, чтобы не оставить мне надежды. «Элиза моя» было написано у него на лбу. Улыбка ясно заявляла: «Я влюблен по уши». Глаза говорили: «Уж извини, Пол».
И знаешь, что хуже всего? В Лоринге было то, чего не было во мне и никогда не будет. В глубине души я не обвинял Элизу, что она выбрала его.
Пусть он будет ее, черт подери, мессией. Пусть он спасает мир своими слезливыми хитами. Я не собираюсь спасать мир. Я только хочу спасти себя. И даже это мне не удается.
Мне и так вполне хватало дерьма. Мне совсем не хотелось видеть их вместе. Но, пожалуйста, вот они – Вор и Дрянь, слившиеся в любовных, абсолютно фотогеничных объятиях.
Жизнь, любовь и поиски, черт подери, счастья.
Смешно. Ха-ха!
Я называю это грабежом на большой дороге.
Все-все-все-все-все-все-все.
Я очень хотела «Сникерс». Я начала его хотеть, когда стояла посреди людского потока на станции метро «Пятьдесят девятая стрит», и старалась вспомнить слова старой: песни Тома Уайта о поездке в поезде с девушками из Бруклина и об одиночестве. До этого я подсчитывала, какова вероятность того, что я встречу здесь Пола. Получился один шанс из восьми миллионов. У меня было больше шансов быть сбитой поездом, чем встретиться с ним.
Потом появилась прекрасная идея притвориться, что вся эта боль – просто голод. Я подошла к киоску, чтобы купить шоколадку, и первым, что я увидела, был портрет Лоринга на обложке «GQ». В моем тогдашнем состоянии он показался мне просто портретом случайного человека, напечатанным в случайном журнале.
Половина «Сникерса» помогла мне восстановить душевное равновесие настолько, чтобы признать, что Лоринг на фотографии выглядит великолепно. Но все-таки от мысли о том, что именно он оказался здесь, у меня начала болеть голова. Или, может, из-за шоколада. Что-то было не так с этой фотографией. Лоринг на ней казался беззащитным объектом манипуляции. Игрушкой в руках Винкла.
Я поймала себя на лицемерии. Ведь я сама убеждала Пола стать жертвой во имя рок-н-ролла. И я впервые усомнилась в правильности своего решения, но мысль о том, что моя цель была ошибочной и эгоистичной, оказалась слишком горькой таблеткой, и я ее сразу же выплюнула.
Пол получил то, к чему стремился. Он счастлив. Я должна верить в это.
Поезда не было видно и, чтобы отвлечься, я раскрыла журнал.
… .Блэкман будто освещается изнутри, когда упоминается ее имя. Когда мы попросили поподробнее рассказать о его новой подружке (Элизе Силум журналистке), сначала он сказал только:
– Она потрясающая девушка, и я очень счастлив. Постепенно он приоткрывает завесу и рассказывает о том, как они познакомились.
– Это было на вечеринке. Я стоял у буфета, и кто-то постучал меня по плечу. Я обернулся и чуть не уронил тарелку.
Ходят слухи, что Блэкман отбил свою новую возлюбленную у ПолаХадсона – лидер-вокалиста группы «Бананафиш», которая сопровождала группу Лоринга в недавнем турне. Сам он эти слухи решительно опровергает.
– Все случилось совсем не так, – сказал он.
Его застенчивой немногословности хочется верить. Он рассказал нам о том, что они живут вполне обыкновенной жизнью, проводя большую часть времени с двумя его сыновьями от первого брака, или…
Еще там была фотография, на которой мы были сняты на вершине горки в Центральном парке. Я обнимала Лоринга за шею и так высоко подняла руки, что из-под задравшейся футболки виднелся мой пупок. Лоринг обнимал меня за талию.
Мы казались очень счастливыми.
Похожими на двух влюбленных.
Я вспомнила, как нас сфотографировали. Перед тем как он уехал на съемки клипа, мы повели Шина и Уолкера в парк, и пока они стояли в очереди за мороженым, ждали их, сидя на траве. Мы как раз собирались поцеловаться, когда Лоринг закрыл мне лицо руками, опустил голову и сказал, что нас кто-то снимает.
Я купила журнал, выскочила из метро и пробежала десять кварталов по Бродвею до офиса менеджера Дуга, где Лоринг был занят подготовкой к юбилейному концерту отца, который должен был состояться в октябре, в день его шестидесятилетия.
Приемная в офисе Дуга напоминала детский сад. Вся мебель была выкрашена в разные яркие цвета, а на стенах висели доски, на которых посетители оставляли свои подписи и рисунки.
Секретарша – экзотическая красотка, похожая на персиянку, с темной кожей, ярко-зелеными глазами и полными губами, поздоровалась со мной.
– Мне надо повидаться с Лорингом. Скажите ему, пожалуйста, что пришла Элиза.
Секретарша ушла, а я начала машинально водить мелом по одной из досок. Я нарисовала банан, потом поняла, что сделала, и быстро стерла его ладонью. Я пыталась очистить руки от мела, когда дверь открылась и вошел Лоринг.
Я потащила его в коридор, оставляя белые отпечатки на рукаве его темно-синей рубашки, и сунула ему в лицо «GQ».
– Ты это видел?
Он почесал висок и искоса посмотрел на меня. Я открыла журнал и показала на абзац, в котором говорилось обо мне.