Какого цвета любовь?

Будакиду Валида Анастасовна

– Да-а! Она мне не мать! И деда мне был не отец! Деда – просто дядя, младший брат моего отца! Я – си-ро-та! Поняла? Нет у меня и не было ни отца, ни матери! Деда меня пожалел и не отдал в детдом. Они мне вообще-то никто! Но деда был очень хороший человек и любил меня, а эта сволочь убила его! Будь она проклята и чтоб она сдохла! Моя так называемая мать бросила меня и сбежала, когда мне было всего два года. Мой папа женился на её подруге и привёл в дом мачеху. Я росла с мачехой. Знаешь, какое у меня тяжёлое детство было! Да! Я росла с мачехой! Мой папа знаешь, какую должность большую занимал? И ещё был красавец! Когда он проходил по улице, на него все женщины оборачивались! Ещё такая красивая форма военная на нём была! Он работал в НКВД, а потом стал парторгом целого завода! Ты знаешь, что такое НКВД?! Это был такой партийный аппарат, который выявлял внутренних врагов Советской власти и наказывал их. А потом на него настоящие враги народа написали донос, его арестовали и расстреляли! Прямо ночью пришли и забрали! Поняла?! – мама снова входила в раж. – А моя настоящая мать – стерва и шлюха! Бросила меня и сбежала куда-то. Смотри, смотри, – мама кинулась к шкафу, где в белой сумочке лежали документы, – на, на… – мама хватала все подряд,

раскрывала и швыряла на кровать. – Вот смотри: моё свидетельство о рождении. Метрика! Смотри – в графе «мать» стоит прочерк! Ни имени её, ни фамилии, ничего нет! Потому что нет у меня матери и никогда не было! И имени ни знать, ни слышать не хочу! Потаскуха, стерва, дрянь такая! Бросила меня! Бедный мой папа женился, чтоб привести в дом женщину, которая бы ухаживала за мной! Я росла с мачехой, ни ласки, ни любви не видела! Как в поле травиночка! А ты на всём готовом! Чего только у тебя нет, что только я для тебя не делаю – разрываюсь на куски! Разбиваюсь в лепёшку. Ты же ничего не ценишь, как будто всё так и должно быть! Тебе на всё наплевать! Львиная доля моей болезни – на тебе! Ты – наглый, мерзкий потребитель. Всё тебе, тебе и тебе. А от тебя никакой отдачи! Никакой! Всё, что в тебя вложено, как в прорву, в бездонный колодец. Тебе всё мало. Я десять лет лечилась, чтоб тебя родить! Каждый день уколы, уколы, уколы! Я так устала! Чтоб ты сдохла, Аделаида, а! Как ты меня мучаешь! Вот если б ты росла, как я, с мачехой! – мама плавно перетекла в привычное русло. Финал Аделаида почти не слышала. Слишком много одномоментно и без подготовки свалилось на её голову.

«Си-ро-та! Си-ро-та, – стучало в её мозгу, – бедная моя мамочка си-ро-та! И деда, оказывается, не папа. Значит – не родной деда. Но это значение не имеет, и совсем не потому, что его больше нет. Потому, что невозможно было бы любить его больше, если б он был даже сто раз маминым папой, а не просто папиным братом». Мама всё говорила что-то. То кричала, то понижала голос. Вдруг у Аделаиды в голове зашевелились какие-то воспоминания, словно она поняла что-то, что-то давно сказанное, и, казалось, совсем забытое. Она почувствовала, как в её коленках «заиграл нарзан». Именно такое ощущение у неё бывало, когда она случайно во дворе видела у кого-нибудь разбитую в кровь коленку. Она прямо сама почувствовала, как расширяются её глаза. Она читала, что человек, когда удивляется, его глаза расширяются и как бы становятся выпученными. Обычно в книгах гак и описывали удивление или испуг: «Он стоял с выпученными глазами». Но как это бывает на самом деле, и что при этом чувствуешь, Аделаида поняла только сейчас: Так вот о чём хотел сказать мне деда тогда на пляже, когда подарил книжку! Вот что он имел в виду, когда сказал «я не совсем твой»! Вот она – тайна и раскрылась… Совсем случайно и неожиданно. И очень грустно… Тогда понятно, почему бабуля – «эта женщина». Потому что она нам вообще никто! Просто дом продала и магнитофон «Днипро-11» не отдаёт!

Но эти мысли занимали Аделаиду не очень долго. С совсем недавних пор её стали занимать совсем другие мысли и она научилась быстро на них перескакивать, когда начиналось что-то неприятное.

Глава 3

С возрастом оказалось, что проблемы вовсе не начинаются и не заканчиваются уроками и успехами в школе в целом. Оказывается, есть вещи, ну, если не гораздо более страшные, чем четвертные оценки, то, во всяком случае – вовсе не уступающие им по своим моральным ценностям.

Когда Аделаида была маленькой, существование двух, как выяснилось позже, «противоположных» полов её не очень интересовало. И тем более её не интересовало, чем уж эти «полы» или «пола» были так уж сильно «противоположны»? Ноги у этих «полов» есть и у тех и у этих, руки есть, одна голова, «полы» работают, едят, женятся. Почему, однако, и «те» и «противоположные»?! В её понимании всё различие сводилось исключительно к относительно свободному выбору одежды у мужчин и гораздо более ущемлённому у женщин. А во всём остальном в Конституции СССР сказано: «Права мужчин и женщин равны». И в школе по истории именно так и проходили: «Великая Октябрьская социалистическая революция сравняла права мужчин и женщин», хотя Аделаида не полностью понимала, почему это, собственно, тема для беседы? Ведь и мужчины и женщины – люди!

Но раз так в школе проходили, значит, были какие-то другие, дореволюционные времена, когда женщинам всё-таки жилось туго. «А не то ли это время, – глубоко вдумывалась Аделаида, – когда женщин сжигали на кострах, а участковые милиционеры закрывали на это глаза?! Это когда эти «бесноватые» заходили на «э-ша-фот» и их там сжигали. Да, пожалуй, то время! Но как хорошо, что произошла революция и женщин, скорее всего, уже не жгут, и зря мама тогда её пугала! А может, не пугала, а шутила? Ну, не важно! Важно, что в их Городе женщин точно не жгут. Ну, по крайней мере, Аделаида этого не видела. И всё-таки, если присмотреться и подумать, получается, что различий всё-таки больше, чем в одежде.

Равные права, как обещано в Конституции СССР, на деле оказались не только «не равными», а диаметрально противоположными!

Мужчины могли позволить себе выходить во двор в облезлых спортивных подштанниках без майки или рубашки. При этом их висячии, покрытые седоватой шерстью животы никого не смущали. Но ни в какую жару мужчина бы не надел шорты! Мужчину в шортах могли бы сдать в психиатрическую больницу. Выходило – с обнажённым торсом и сиськами можно, а с обнажёнными икрами – нельзя! Почему? А женщины вообще продолжали подметать уличную пыль подолами суконных чёрных юбок. Никакая мода не работала в их Городе. Аделаида лично о моде знала очень многое, потому что мама выписывала журнал «Работница», и там в каждом номере были замечательные вкладыши, они назывались «бесплатное приложение». Так вот в этих «бесплатных приложениях» к журналу «Работница» были совершенно замечательные выкройки: то юбок-«восьмиклинок», то «годэ», то предлагалось сшить на лето «весёленький сарафанчик» с открытой спиной… А ведь действительно – где-то же жили люди, то есть женщины, которые шили себе по этим выкройкам именно такие «весёлые летние сарафанчики с открытой спиной»! Или был вообще маразм – «юбка-брюки». Ага! Женщина и «брюки!». У них в Городе, чем юбка была длиннее, тем женщина была уважаемей. Стриженная женщина тоже не производила благонадёжного впечатления. Волосы должны были быть натурального цвета, – чёрные, так чёрные, седые так седые, длинными, стянутыми на затылке в тугой пучок-«дулю». Но именно в этом аспекте с волосами женщины всё-таки выигрывали, потому что мужчины практически все были лысыми и носили тёмные кепки. Маленьким девочкам вместо настоящей «дули» не возбранялось носить «конский хвост». Такая затягивающая волосы конструкция на голове, оканчивающаяся резинкой, нарезанной из лопнувшего «баллона» от велосипедного колеса. Когда снимаешь резинку, волосы в ней путаются, прилипают и потом надо её выдёргивать вместе с ними.

У Аделаиды тоже был тугой «хвост». Хоть очень жидкий и ломкий, но был. Она его каждое утро сооружала себе на голове. Но потом приходила мама, снова распускала ей волосы, снова причёсывала, заодно контролируя – нет ли в волосах непрочёсанных участков, а если были – она их выдёргивала прямо гребнем и затягивала «хвост» как можно туже. Кстати, место прикрепления «хвоста» было постоянным! «Хвост» не имел права располагаться ни справа, ни слева, ни ближе к основанию черепа. Он должен был быть строго на макушке. Если «хвост» был ниже, то волосы могли рассыпаться по плечам, и у кого-то могла возникнуть мысль, что они вовсе не собраны, а распущены. Конечно же, ключевое слово здесь было «распущенность».

В среду утром мама, уходя из дому, строго-настрого приказала: Мне надо идти. Сама причешешься. И смотри, чтоб аккуратно! Поняла?

– Поняла!

Урр-ра! Мама уходит!

Когда мамы не бывало дома, Аделаида расслаблялась до безобразия! За те курьи какашки на ковре, когда она притащила домой Белку из курятника, ей сильно досталось! Но эти приступы любви к курам и Сёме были в далёком прошлом. Теперь в голову лезло совсем другое. Нет, не то, чтобы новые мысли совсем не давали ей покоя. Она вообще меньше всех из класса думала и обсуждала «эту» тему. Она понимала, что тема совершенно неприличная и нехорошая. К счастью, она Аделаиду и не очень-то интересовала. Не то, что других девчонок! Хотя, конечно, если постоянно кто-то долдонит о мальчиках, то хочешь, не хочешь – заинтересуешься, начнёшь прислушиваться и обнаруживать у жизни очень тёмные стороны. Даже темнее математики с Малиной.

У Ольки, которая сидит на предпоследней парте, есть старшая сестра. Та вообще учится в школе плохо и только собой и занимается. С ушей какие-то спирали свесила, и про неё говорят, что это «локоны». Во-первых, нет слова «локоны», а есть «коконы», то есть «кокон» – это такой домик, в котором ночует всю зиму гусеница, а летом выползает бабочка. Да, то, что свисает у неё с ушей, на коконы похоже по цвету, но так ли это красиво на самом деле? И все эти коконы, оказывается, Олькина сестра делает, чтоб, как говорят, «понравиться мальчикам»! Зачем? Зачем ей надо всем мальчикам нравиться?! Когда кто-то захочет жениться – и без кокона женится. Так ведь нет! И вот он, результат! Теперь Олька сама стала приходить в школу в какой-то серой юбке с красной «змейкой» впереди, которая застёгивается на красную пуговицу. Ужас! Из всей тёмной одежды на Ольке только эта красная «змейка» в глаза бросается. Ни за что бы такую себе не приделала! Хотя… хотя, возможно, это красиво, и если б у Аделаиды была такая юбка с красной пуговицей, она бы её тоже носила. Всё та же самая Олька, когда к её сестре приходят в гости одноклассницы, сидит вместе с ними в комнате и слушает все их разговоры. Действительно, правильно говорит мама: куда их родители смотрят? Если они там о чём-то шушукаются, значит, у них двери закрыты? Ещё Олька говорила – иногда и мальчики приходят! Обалдеть! На той неделе у сестры был День рождения, и Олька говорит, пришёл весь её класс! Не как к Аделаиде, по приглашению и по списку девочки, а все, кто хотел. Когда у Аделаиды был день рождения, они с мамой составляли «список приглашённых лиц», потом Аделаида надписывала «приглашения» и вот по ним в назначенный день одноклассницы тонкой струйкой текли к её крыльцу. А тут весь класс! Так куда они все уместились? У них комнат в два раза меньше, чем у мамы с папой! И Олькина сестра устроила танцы с мальчишками! Они танцевали «медленный танец», и мальчишки клали руки им на талию! Да, Олька сама рассказывала! И, ой, вообще кошмар – Ольку тоже пригласил танцевать какой-то Славик Ивановский по кличке Спец, от которого все девчонки в школе были без ума, и Олька на следующий день вся румяная от восторга всем хвасталась, что танцевала со Спецем! «Да, я бы ни за что и не пошла танцевать ни со Спецем, ни с Мишкой Хохловым, ни с кем вообще! – Аделаида рисовала в уме картины своего парного танца, и у неё под носом потела верхняя губа. – Сто лет мне это не надо! „Руки на талию“ кладут… а на одной талии целых три жировые складки. Три на одной! И как после этого танцевать, зная, что какой-нибудь „Спец“, чтоб не упасть, держится за одну из них?! Ну, уж нет! Ни за что!»

В своё время именно Олька и просветила одноклассниц, откуда берутся женщины с огромными уродливыми животами, медлительные и тупые, как бегемотихи в Ниле. Они все ходят по городу и то складывают руки на свои животы, как если б это были парты или столы, то поглаживают их по меридианам и параллелям. У них у всех сальные волосы и очень некрасивые толстые лица. Им уступают дорогу и место в автобусе. Такое чувство, что существуют не мужчины и женщины, а мужчины, женщины и человекообразные «беременные»! Эти самые «беременные» не носят трусов и у них вырастают огромные сиськи. Так вот, нормальные женщины, как выяснилось, становятся беременными после того как поспят со своими мужьями всю ночь в одной постели. «Не обязательно с мужем, – шёпотом вещала Олька, – она может переспать просто с мужчиной, который живёт отдельно, и тоже забеременеет». То есть – «забеременеть» можно от любого мужчины, даже не выходя замуж! И Олька, совершенно не стесняясь, в раздевалке на физкультуре всем девчонкам рассказала, как именно это делается… Что там есть у мужчин под животом, где заканчивается внутри то, что есть у женщин… «Так вот почему та женщина оставила в садике того ребёнка, по которому ползали мухи! – Аделаидин мозг напряжённо заработал. – Потому что она переспала не со своим мужем, а с другим, и её собственный муж, скорее всего, того ребёнка и заставил положить в садике под куст, чтоб его тот другой мужчина забрал себе! Но тот мужчина, скорее всего, его не нашёл, и потому ребёнок умер. Может, он вообще в другом садике искал своего ребёнка?!» – от этих мыслей голова шла кругом, казалось, что выпачкался в говне и хотелось побыстрее от просветления отделаться.