Какой простор! Книга вторая: Бытие
Шрифт:
В конце концов, атака крепости могла оказаться делом, куда более трудным и кровавым, чем штурм Турецкого вала на Перекопе. Когда Иванов, раненный, лежал под изодранным осколками полковым знаменем на горбатой вершине вала, он подумал: один раз человек может выдержать такой бой, но на второй раз не хватит ни воли, ни сердца. И вот минуло каких-нибудь четыре месяца относительного затишья, и снова надо идти в страшный огненный ад. Можно ли требовать от него больше, чем он вытерпел под Перекопом? Но он — большевик, и этим сказано все! Если партия сто раз будет посылать его в атаку, он не возразит ни слова и станет драться, пока его не убьют. В «Памятке коммуниста, мобилизованного на фронт», которую он не раз раздавал красноармейцам, с предельной ясностью сказано:
«Звание коммуниста налагает много обязанностей, но дает лишь одну привилегию — первым сражаться за революцию».
Чтобы отвлечься от своих раздумий, Иванов отправился к солдатам, расквартированным в прибрежных деревянных дачах, покинутых хозяевами. Он вошел в крайнюю дачу. Бойцы, разместившиеся в большой комнате, держали в руках котелки, ужинали.
— Садись, начальник, вечерять, — пригласил его низкорослый парнишка.
Иванов вынул из-за обмотки деревянную ложку с вырезанными на ней своими инициалами (ее тоже сунула ему на дорогу Даша) и, присев возле парнишки, с удовольствием поел густого гречневого супа с мясными консервами.
Парнишка признался, что горячего супа у них в роте за последнюю неделю не было.
Ужин затянулся. Покончив с супом, бойцы принялись чаевничать. Новый каптенармус Багдасаров постарался и, удивив всех невиданной щедростью, выдал каждому по сто граммов крупнозернистого, снежно сверкающего сахара. Сахар в полку не выдавали второй месяц, и никто не знал, где сумел его раздобыть новый, с виду тихий и уже пожилой каптер.
Иванов допивал вторую кружку, когда из разведки вернулся Лука. Щелкнув мокрыми задниками сапог, сын кратко доложил отцу:
— Снег тает, вода разливается по льду, дорога каждая минута.
Красноармейцы насторожились, подошли поближе с кружками в руках. Один из них, вытирая коротко подстриженные усы, предложил осторожно:
— Может, подождем мороза, начальник?
— Завтра или послезавтра мороз обязательно вдарит, а вы нас по воде собираетесь гнать к черту в зубы, — тут же подхватил боец с плутоватыми глазами.
— Никто нас не гонит. Сами доброволом идем, распылим последнюю контру, и шабаш, по домам, — заявил красноармеец с красивым лицом, осыпанным синими порошинками угольной пыли, на всю жизнь въевшейся в кожу.
— Поскорей бы, нечего зря жилы тянуть.
— Вы правы, товарищи, — сказал командир полка, отставляя жестяную кружку. — Наступать надо немедленно, не откладывая ни одного часа. — И, обернувшись, сказал озябшему сыну: — Садись, пей чай, грейся.
— Чаю выпью с удовольствием. Ведь это мы сахар отбили у финнов, — похвалился Лука.
— У каких финнов? — Иванов нахмурился и даже привстал. У него мелькнула нехорошая догадка. Не мародерствовали ли? Вокруг на мызах жили богатые финны.
— Твой-то Багдасаров увязался с нами в разведку. А затем стал требовать — обогнем да обогнем крепость. Ну, пришлось покориться, он-то ведь старый член партии. Как такого не послушаться? Прокрались на ту сторону, встретили конный обоз — финны продукты мятежникам подбрасывают. Трое саней отбились от обоза, чухонцы шагают рядком, калякают по-своему, люльками попыхивают, а мы рядом лежим в халатах. Ну, мы их и прихлопнули. На санях нашлись мешки с американским сахаром, ящики с консервами. Два мешка Багдасаров соседнему полку отволок. Мы сюда на санях прикатили, потому и вернулись так скоро.
— Ребята, слыхали: в крепости пропасть американской шамовки! Так что мы не задарма наступать будем, дорвемся до пакгаузов, пожрем вволю! — сразу повеселев, крикнул красноармеец с плутоватыми глазами.
— Мертвой-живой воды испил да живучим корешком закусил. Ничего теперь со мной не стрясется, — весело сказал красноармеец в буденовке, пряча остатки сахара и жестяную кружку в вещевой мешок.
Отец с сыном допили котелок сладкого чая и пошли к себе на квартиру. Лука разделся догола, развесил на печке влажную одежду — сушить. Часа три они соснули в жарко натопленной комнатенке, пропитанной прелым запахом мокрых портянок.
XXI
В два часа ночи Иванов поднял отдохнувший полк по тревоге, построил его и вывел на берег. В густом влажном воздухе слышался едва уловимый настораживающий треск льда, приглушенный расстоянием гул голосов, движение огромной массы людей. Справа и слева, от Красной Горки до Петергофа, невидимо строились соседние полки.
Красноармейцы, одетые в белые маскировочные халаты, напоминали врачей в больницах. Многие взяли с собой доски, подсумки и карманы набили патронами. Иванов чувствовал в себе приподнятость, сознание ответственности не покидало его, за его спиной лежала ленинская революционная Россия. Она требовала покончить с мятежом, который мог распространиться, как гангрена, по телу страны.
Он молодо сбежал на лед, потоптался и попрыгал, пробуя его крепость. Бравый старичок капельмейстер с жезлом в руках повел на лед полковой оркестр.
За полчаса до того, как полк двинулся с места, вперед ушла штурмовая группа, составленная из добровольцев. Командовал группой делегат съезда, тихий молодой человек в гражданской одежде. Он шагал, неся винтовку на плече и придерживая ее за ствол, как палку. Вместе с ним ушел Лукашка.
Полк не спеша двигался цепями, и Александр Иванович решил, что это самый лучший способ передвижения по льду. Наступая, люди напрягали зрение и слух. Еще днем поговаривали о том, что американцы прислали мятежникам ночные бинокли, при помощи которых можно видеть в темноте, как днем.
Иванов шел в середине первой цепи с винтовкой в руках. В полуверсте от берега бойцы набрели на талую воду и в нерешительности затоптались на месте. Движение застопорилось. Сзади подошла вторая цепь, начались расспросы — почему остановились? Справа и слева замигали красные и зеленые огоньки сигнальных фонарей — соседние полки уходили вперед, нельзя было медлить, отставать от них. Александр Иванович высчитал заранее: восемь верст, отделяющие остров Котлин от берега, полк должен пройти за три часа. От быстрого марша людей бросало в жар, они обливались потом.