Какой простор! Книга вторая: Бытие
Шрифт:
Как назло, ночь выдалась ясная. Среди мглистых туч то появлялась, то пропадала полная луна. На горизонте угадывалась темная громада крепости; казалось, она наступает на людей, угрожая раздавить их.
Иванов мельком взглянул на часы со светящимся циферблатом — подарок Фрунзе, — махнул рукой и, разбрызгивая воду, пошел напрямик. Обходить встречные лужи было некогда. Красноармейцы, побросав ненужные теперь доски, последовали за ним. Шли молча, курить было строго-настрого запрещено.
Холодная вода проникала за голенища сапог, туго перетянутых бечевками, заливала ботинки, насквозь пропитывала обмотки
Красноармейцы шли согнувшись, каждую минуту ожидая встречный огонь. По всем расчетам, мятежники уже заметили движение красноармейских частей и, видимо, подпускали ближе, заманивая на пулеметы. Кронштадт словно вырастал на глазах, затемняя горизонт, освещенный луной. Но артиллерия фортов по-прежнему грозно безмолвствовала. На каменных крепостных стенах — ни звука, ни огонька. Уж не ушли ли мятежники в Финляндию?
Лед не качался под Ивановым, но он чувствовал, что опора у него под ногами ненадежна. Может быть, только он один из всех наступающих знал, как страшна гибель подо льдом. Непроизвольно встала перед его глазами далекая картина: Чаруса, крещенье, ледяной храм, поблескивающий под солнечными лучами на середине пруда. Как и теперь, тогда была оттепель, хлопали ружейные выстрелы, и сотни людей, выйдя на лед, проваливались в холодную воду. Он ясно видел перед собой посиневшие рты, красные, изрезанные льдом руки, широко раскрытые обезумевшие глаза. У человека, провалившегося под лед, мало шансов на спасение.
Тишина угнетала.
Наконец впереди простучала первая нервная пулеметная очередь и даже обрадовала, взорвалось несколько гранат, — видимо, мятежники обнаружили штурмовую группу.
Из крепости вырвался синий прожекторный луч, подпрыгивая, побежал вперед, разматывая за собой голубую дорожку и кидая ее под ноги смешавшимся красноармейцам. Иванов громко скомандовал:
— Ложись!
Показывая пример, он с размаху лег в ледяную воду, ожегшую тело, как кипяток.
Вода была пресная, и он напился.
Красноармейцы, не сомневаясь, что за лучом полетят снаряды, падали в воду. Слышалась брань. Каждый знал, что тому, кто будет ранен, спасения не ждать! Захлебнется в воде.
Луч прожектора пронесся над лежащими красноармейцами, словно взмах гигантской косы, и, пролетев до Ораниенбаума, вернулся и задержался на второй цепи, которая или не догадалась, или не захотела лечь в воду.
Иванов оглянулся. Маленькие человеческие фигурки метались на дымящемся ноздреватом льду. Он просигналил им карманным фонариком с цветными стеклами: ложись! Красный свет фонарика, ласковый, как церковное вино, стекал с его пальцев.
Но было поздно. Уже не один, а несколько прожекторных лучей развернули в небе свои мерцающие ленты северного сияния, в свете которых сразу поблекла, потускнела луна. Темнота рассеялась. Иванов увидел у себя под ногами оторвавшуюся от ворота медную пуговицу.
Одновременно все южные форты изрыгнули желтое пламя. Метров за пятьдесят впереди командира полка плюхнулся двенадцатидюймовый снаряд. Иванов услышал оглушительный взрыв и сухой треск льда; и будто вонзили нож в переспелый арбуз — глубокая трещина побежала к берегу. На месте разрыва образовалась широкая полынья, из нее вырвался черный фонтан воды, она доплеснула до лежавших красноармейцев.
Стреляли «чемоданами». Снаряды раскалывали лед.
И снова, в который уже раз, вспомнился Иванову Турецкий вал. Там каждая снарядная воронка была надежным укрытием, здесь же становилась непреодолимым препятствием. Несколько человек попали в воду; один, видимо раненный, тонул без крика; его голова то показывалась над черной водой, то погружалась в нее.
Прожекторы освещали мертвое море, скованное льдом. Иванов видел ровное белое поле, лишенное укрытий; куда ни достигал глаз — ни бугорка, ни кочки, ни рытвины, ни канавы, ни одного предмета, способного прикрыть человеческое тело. Но были на льду и свои преимущества: легче наступать, чем по осенней грязи. Приходилось соображать и приспосабливаться к необычным условиям, и красноармейцы приспособились. Нигде человек так быстро не усваивает урока, как в бою.
«Чем скорее ворвемся в крепость, тем меньше потерь», — билась в голове Иванова неотвязчивая мысль. Лежать на льду на виду противника — преступление. Он вскочил на ноги, закричал, размахивая винтовкой.
— Подымайся! За мной! — и сделал несколько решительных шагов. Полк продолжал лежать. — Коммунисты, вперед! — надрывая легкие, закричал Иванов.
Поднялось человек сорок. Спустя минуту за коммунистами встала первая цепь, за ней поднялись вторая и третья. Остались на льду только неподвижные фигурки убитых.
Командир полка тревожился: что делать, если у самой крепости взорван лед?
— Сигналят! — сказал шагавший рядом курсант с грубо вырезанной из волос прядью на лбу: видно, отослал матери в письме, на память.
— Где?
— Смотрите влево. — Курсант вытянул руку, с рукавицы капала вода.
Александр Иванович увидел чередующиеся огоньки: красный, зеленый, белый, красный, зеленый, белый — условленный сигнал о том, что лед у крепости цел. На душе у Иванова стало легче.
Сигналил, вероятно, Лукашка, ушедший со штурмовой группой. Но не прошло и пяти минут, как сбоку налетел человек на лыжах. Крикнул:
— Ребята, где командир полка?
Иванов узнал сына, откликнулся:
— Здесь, мой мальчик!
Лукашка подбежал к отцу, зашептал ему на ухо:
— Беда. Прямо по курсу вашего движения под лед заложены фугасы. Мы напоролись на них. Едва не подорвались. Надо идти стороной.
Иванов подозвал связных из батальонов, велел немедленно передать комбатам приказ — двигаться левее. Говоря это, он и не подумал, не вспомнил, что люди всегда инстинктивно отклоняются влево, разыскивая дорогу в темноте. Это случалось и с ним: однажды верхом на коне он заблудился в метели, а утром выяснилось, что всю ночь ездил по замкнутому кругу, незаметно для себя натягивая повод влево.
По наступающим открыли огонь корабли. Оставшиеся верными революции форты Красная Горка и Краснофлотский начали обстрел мятежных линкоров.
Справа на тонких стеблях закачались зеленые ракеты. Красноармейцы знали — это бригада Федько просила батареи Красной Горки, отстоявшие отсюда за восемнадцать верст, поддержать ее огнем.
Лед шипел от падающих на него горячих осколков.
Цепи левого соседа не выдержали огня с кораблей, повернули, побежали назад, угрожая опрокинуть и смять полк Иванова.